Станислав Малозёмов

Художественное пространство

В субботу Прохоров Борис Васильевич как всегда пошел в баню. Жена на это святое дело дала аж трояк. Утро октябрьское было кислое как лицо супруги за неделю до его получки, грязь и сырость за ночь не подсохли, а потому после скучной дороги парился Борис Васильевич долго. В парной он не лез как молодые мужички на последнюю полку, где скручивались уши, и на самой верхней скоблёной серой доске можно было запросто поджарить яичницу-глазунью.

Борис Васильевич соблюдал здоровье своё отменное для пятидесятилетнего человека, просидевшего двадцать пять лет в нарукавниках на стуле бухгалтера крупного завода. Он во всем, всегда и везде выбирал серединку. Чтобы ни в верх его не тянуло к недоступному, ни вниз не опускало до неприличия. Сидел он на среднем снизу полочке, где хорошо было как на пляже в Сочи при добром солнце и ворковании прибрежных солёных волн.

В Сочи Прохорова Бориса Васильевича аж трижды засылал на двенадцать дней родимый профком. Потому, что он был очень хорошим, внимательным, вдумчивым бухгалтером и всегда сам угадывал, как округлять цифирь, чтобы начальству жилось без нервотрёпки и боязни неприятных разборок в главке.

После заключительного омовения здорового тела, а в нём — здорового духа, пошел Прохоров в буфет и с наслаждением употребил часа за полтора три бутылки «ситро» и штук шесть эклеров, что подняло эффект удовольствия от похода в городскую баню на уровень счастья от сочинского пляжа и солоноватого ветерка с Черного моря.

Он медленно, упиваясь ароматом «Шипки», покурил на лавочке возле бани и пошел по магазинам. Это тоже входило в ритуал, потому, что в самых разных торговых точках Борис Васильевич был рад тому, что ему ничего не хотелось купить. У него было всё. Любимая работа, привычная жена и замечательная двухкомнатная квартира от завода, в которой кроме супруги он имел аккордеон, на котором с упоением учился играть много лет, и фанеру с электролобзиком, из которой он выпиливал несказанной красоты вензеля. Ими жена украсила всё в квартире.

От подоконников до смывного бачка в туалете. Потому магазины он посещал как музеи, где любой наслаждается увиденным, но не имеет цели выпросить домой даже расписное китайскими каллиграфами блюдо для рыбы. Да, собственно, и денег-то Борис Васильевич не так уж много и зарабатывал. Все двадцать пять лет на одном месте в бухгалтерии. Два раза за все годы на червонец зарплату поднимали.

И в карманах у него был каждый день законно выданный супругой рубль, из которого он выгадывал почти незаметный остаток. А он, остаток, со временем сбивался в очень приличную заначку, которую Борис Васильевич надёжно скрывал от жены в пустом чехле от фотоаппарата «ФЭД».

Обычно после экскурсий по магазинам Борис Васильевич домой приходил насупленный и мрачный, оседал на кухне, пил чай с сушками и с женой Галиной Анатольевной не разговаривал. А больше и не с кем было. Детей Прохоровы не любили вообще. Чужих, естественно. А потому и своих не завели, опасались их тоже не полюбить.

— Вот ведь парадокс, — мрачно думал он, хрустя сушками. — По телевизору смотришь — везде передовики. Там план перевыполнил, здесь и тут. А я вон летом пилки для лобзика неделю искал по городу. Но купил у спекулянта на толкучке. Срамота.

Сильно переживал человек. Не за себя. У него-то вровень всё. За страну обидно было. Огромная махина. Всех победила и уже к коммунизму подкрадывается. Через десять лет на всех великое счастье прольётся. Каждому по потребностям, а от него — сколько дать сможет. Праздник вечный. А ходили они с супругой недавно, галстук искали бордовый в мелкую полосочку под тёмно-синий костюм в мелкую крапинку. Так вот, нет таких галстуков. Даже в ЦУМе.

И вот этот тур по магазинам совершал он годами именно после бани. Нет, чтобы помыться и сразу домой. Так не мог он. Не хватало для равновесия души именно разочарования после большой дозы удовольствия. Равновесия не хватало. В общем, обошел он плавно универмаг, ювелирный «Агат», гастроном «Север» и уже на повороте к дому своему как всегда спустился в полуподвал. В книжный магазин «Художественная и документальная литература».

Здесь было безлюдно и тихо как в аптеке, когда на грипп не сезон. Продавщицы по незанятости болтали в уголке о девичьих своих радостях и горестях. А одна, на выдаче возле кассы, перехихикивалась с толстым парнем в очках и при кожаном портфеле «дипломат», редкой в маленьком городе штуковиной.

Прохоров Борис Васильевич потоптался у стенда новинки, полистал «Справочник физики твёрдых тел при низких температурах» в новом издании, да пошел уже к двери. Но вот как раз в этот момент та, которая хихикала с толстым, имеющим «дипломат», нырнула под прилавок и книжку вытащила. Желтый перепёт и буквы с позолотой. Дорогая, ясное дело. А сама хи-хи да ха-ха и отдает книжку очкарику. Тот её мигом — в «дипломат», чмокнул девку в щёчку и вроде как собрался покинуть помещение.

Борис Васильевич оторопел и застыл в неудобной позе. Наклонившись в сторону подпольной сделки и приоткрыл рот от унизительного факта разочарования в советской торговле.

— Смотри-ка, она даже не стесняется. Вроде так и надо. А простой человек лбом бьётся, но Достоевского, скажем, найти не может. Да что Достоевского!

«Новые правила бухучета и счетоводческих операций» где взять? Надо, а нет нигде. Всё, надо полагать, в подсобках и под прилавками. Ладно…

Он секунду подумал, потом подошел и отсёк своим чисто отмытым

телом продавщицу от очкарика.

-Ну! — воскликнул он тихо и приторно. — Здравствуйте, добрый всем денёк!

— Здрассте! — моментально ответила продавщица, не успев изменить

приятельскую улыбку на служебную.

Борис Васильевич легонько поморщился. Чуть-чуть, чтобы только понятно было, что вот эти подприлавочные фокусы сто раз он уже видел и воротит его от них как гражданина и нравственного человека.

— Для себя, конечно, оставляли? Последние? А что было — всему городу распродали! — он аккуратно постучал по «дипломату» согнутым пальцем. — А то я гляжу — на полках нет, под прилавком навалом. Вот думаю, к заведующему, что ли, сходить? Так на кой он мне, заведующий ваш? Хорошая книга, она же лучше самого лучшего заведующего. Или я путаю чего?

Продавщица смущалась, прикрыв ладонью рот. А очкарик вскинул «дипломат» на колено. Щелкнул кнопочками и достал эту книжку с золоченым названием. Он как-то заинтересованно и странно посмотрел на Прохорова Бориса Васильевича и подал ему книгу.

— Если Вам срочно надо – возьмите, — сказал он так удивленно, будто Борис Васильевич был собакой, которую научили говорить и читать.

— Это «Поэтика устных сказаний», — произнес он с такой интонацией, с которой малого ребёнка знакомят в зоопарке с неведомым ранее павианом.

-А я, молодой человек, не из пустыни, не из безлюдной Сахары сюда забрёл, — съехидничал Борис Васильевич с удовольствием, но не глядя на книгу. — Сам вижу, что это не «Справочник электромонтажных работ. Их вон сколько всяких похожих. Половина магазина. А потому и интересуюсь, что «Поэтика». На что мне справочник?

Парень посмотрел на продавщицу жалостливо и сунул книжку обратно в «дипломат».

— Ладно, Катюха, пойду я. Два семинара в понедельник. Надо вникнуть в сказания древние. Дернул чёрт на филолога учиться. Лучше диплом зоотехника иметь. Зарабатывают они — я те дам!

Прохоров Борис Васильевич вывел его взглядом за двери, повернулся к продавщице Катюхе.

— Ну, так что, девушка? Пусто, небось, под прилавком. Последнюю выгребли?

Она, против ожидания, не стала выкручиваться а присела и поднялась точно с такой же книжкой в руке.

— Вот, — вздохнула она. — Это всё. Только я девочке из пединститута обещала оставить. Она просила очень. Экзамен у них по этой теме. Сегодня обещала выкупить.

— Э-эх! — Борис Васильевич взялся пальцами за виски и глядел на юную продавщицу серьёзно, тяжело глядел. — Тогда я совсем извиняюсь. Тогда, я так понимаю, мне не с вами надо сейчас говорить. А с заведующим. Вы не решаете вопроса. Этого вы не можете. А искусственно создавать на ровном месте дефицит, с которым вся страна борется, это — да! Это вы исполняете виртуозно. Как по нотам. Ладно, порешаем вопрос с руководством. Нет у вас возражений? Где тут оно прячется от трудового народа?

— Тьфу-ты! — вырвалось у Катюхи, но с голосом она справилась, с эмоциями тоже. И она стала говорить медленно и спокойно. – Понимаете, товарищ, я , конечно, сейчас могу эту книгу вам продать. Но вы мне скажите честно — она вам просто позарез необходима?

Книга, знаете, специфическая. Особенности художественных систем первых семи веков славянского литературного творчества…Стилистическая симметрия, метафоры, идиоматика. художественное пространство. Я для филологов откладывала, для студентов. Им без этой книжки экзамен завалить — почти сто процентов.

Борис Васильевич дослушал из вежливости и пошел искать заведующего магазином. Он поймал спешащую навстречу продавщицу и на ходу спросил.

— А где, голубка, у вас старшой отсиживается?

— А вот же кабинетик её. Идёмте. Вы же по делу?

— У меня на безделье ни времени нет, ни сил. Дела, дела, только дела!

За столом сидела неприметная женщина в серой вязаной кофточке, слюнявила палец и переворачивала какие-то талоны.

Борис Васильевич сунул два пальца в нагрудный карман, где солидные мужчины содержат удостоверения их высоких чинов, и два раза деловито кашлянул.

Старшая подняла голову и вопросительно сощурилась.

-Я не надолго, — сказал он спокойным уверенным баритоном, на который долго настраивался. Пальцев из кармана не вынимал будто размышлял — доставать удостоверение или не стоит мелькать им по пустякам. — Насчёт книги я. Простой вопрос. Её вроде и нет нигде, а она есть.

Сами догадываетесь, где её держат. Народу не найти. Но если вам сложно, т о я могу и через управление торговли. Но суббота сегодня. Отдыхает управление. Да мне, собственно, и не хочется их по пустякам тревожить. Из- за одной-то книжки.

— Что за книга? — спросила девчушку старшая, послюнявила палец и стала листать талоны дальше.

«Поэтика», — продавщица улыбнулась. — Ну, нам их девять штук всего выделили. Студенты друг у друга берут на пару дней, выписывают, что надо.

Я два месяца её ищу, — прижал левую руку к сердцу Прохоров Борис Васильевич. — Ой, что Вы! Больше уже.

Старшая снова оторвалась от талонов и как-то опасливо глянула на Прохорова.

— Скажи Валентине, пусть даст.

Борис Васильевич вернулся туда, где стояли Катерина и Валентина.

— Валь, Зинаида Васильевна сказала дать одну «Поэтику».

— Ну, вот! А сколько пошумели из-за пустяка, — улыбнулся Борис Васильевич.

— Рубль девяносто, — сказала Валентина и выбила чек. И улыбнулась тоже. Легко. Безвредно.

— А вы говорите — студентам. Да в библиотеках, небось, на «Поэтиках» этих пыли — в палец. А тут выколачивать приходится через руководство. Не по-советски это, девушки.

Он взял сдачу с двух рублей, уложил книжку в сумку подальше от мыла, между мочалкой и веником. Попрощался вежливо да домой пошел.

— Вообще-то надо было фамилию записать, — лениво мыслил он. — В Торге за такие дела приголубили бы. На минус тринадцатую зарплату.

Дома было тихо. Пахло котлетами и жареной картошкой. Жена подшивала наволочки и пела что-то старинное, заунывное. Борис Васильевич пошел на кухню, согрел чай и сел к окну. Настроения не было.

— А чёрт его знает, чего мне надо? Кто меня всё время в бок пихает? — он принёс сумку. Мочалка всё же «Поэтику» малость подмочила. Но страницы не склеились.

— «Элементы реалистичности обычно сочетаются не только между собой, но и с элементами реальной же интерпретации передаваемого»

Закрыл книжку. Перевернул той стороной где цена и постучал себя по лбу.

Вышла жена с наволочкой. Поглядела на «Поэтику» и без выражения узнала.

— Опять про собак, что ли?

— Сама ты… — глотнул чая Борис Васильевич и бодро шлёпнул книжкой о коленку. — Про древнюю литературу. Нашла собаку, тоже мне… На, отнеси туда, где все лежат. Там уж штук десять есть точно.

— В чуланчик, что ли? — уточнила супруга, зевая.

— В чуланчик, в чуланчик, — Тоже зевнул Борис Васильевич Прохоров. Хорошая была банька. После такой всегда поспать часок хорошо. Он крепко зевнул ещё раз и отхлебнул из чашки.

Слышно было как жена снимает с полки пылесос, убирает молоток, банку с гвоздями и шепчет себе под нос:

— Ну, куда он их набирает! Читатель. Тоже мне… Берёт и берёт. За три рубля, за пять вон ту купил. Это ж четыре кило колбасы хорошей. Горе моё! Вон их уже сколько. Да, штук пятнадцать! Рублей пятьдесят — коту под хвост! А читать некогда. Когда ему при такой работе читать?

Борис Васильевич поёжился и отхлебнул глоток побольше.​