Уснуть было тяжело. Сон упорно не приходил, сколько бы овец Олег не пересчитал. Пушистые животные скакали перед его глазами одна за одной, напоминая больше мягкие облачка, да только на их фоне творилось чёрти что: то всплывали коммунальные платежи, то тревожили полезшие откуда ни возьмись мухи и тараканы, то ночной жор сковывал бедный желудок. Теперь перед глазами скакала не овечка, а бараний стейк, а следом за ним – поджаристый ароматный шашлык, а дальше – отменный шулюм.

Олег перевернулся на другой бок. Теперь он видел, как в аппетитном наваристом бульоне плавали крупные куски картошки и лука, как клубящийся парок поднимался от свежеприготовленного блюда. Но мысль о затратах на такую роскошь отозвалась новой картинкой, воспоминанием.

Олег вспомнил, как на работе начальница отчитала его за плохо выполненную работу. Негодованию Олега не было предела, его окутал жар. Непонятно, то ли от подступающей к горлу злобы, то ли от плотного пухового одеяла. Он перевернулся на живот, скинул с себя одеяло. Как-то слишком резко стало холодно. Засунул одну ногу обратно под одеяло – неудобно лежать, шея затекает. Нос цепляется за непонятно откуда взявшийся запах уксуса и ацетона, но сознание упорно подавляет желание хоть как-то на них реагировать.

До слуха донёсся тихий гул, который с каждой секундой будто нарастал. Механический, монотонный. Жужжание холодильника. Толку от этого холодильника, если там мышь повесилась, и ещё дверцу захлопнула, мол: «Чего ты сюда лезешь, двуногий? Дверь с обратной стороны закрой и не суйся, тебе тут не рады». Воспоминания о белом с парой магнитиков друге как-то слишком резко перетекли в воспоминания о коммуналке. В прошлом месяце она сильно ударила по бюджету, да так, что Олег даже не ел мяса последние недели три. Что будет в этом месяце – страшно представить. Начался отопительный сезон.

Олег перевернулся на спину, потому что затекающая шея уже начала покалывать. В мыслях крутился вопрос: «А за что подушка хочет свернуть мне голову? А может, было бы лучше, если б она всё же это сделала». Лёжа на спине, ощущая голым пузом прохладное движение воздушных потоков, Олег наконец расслабился. Ноги вытянулись, руки раскинулись, одеяло теперь обратилось окутывающими объятьями самого сна, а не мучителем. Овечки сменились райскими пейзажами и едва уловимым образом весьма привлекательной особы. Она манила, привлекала к себе, сверкала своими кошачьими глазками. Олег протянул руку, чтобы дотронуться до её бархатной на вид коже, согреваемым жарким летним солнцем. И тут внизу живота он почувствовал какое-то неясное напряжение. Очень знакомое чувство, но сквозь сон непонятное, неясно. Такие желанные обрывки сна выскользнули из ослабших рук. Сон ушёл, оставив Олега валяться на спине с закрытыми глазами и желанием сходить в туалет, по малой нужде.

— Да что ж ты будешь делать?! – вопросил сам у себя одинокий житель. Рывком скинув с себя одеяло, он сел на кровати, сунул ноги в мягкие разношенные тапки  и направился к ванной комнате, громко шоркая ногами, .

Гул холодильника только усилился. Тяжёлые веки болели, не хотели открываться до конца. Вдруг Олег и вовсе желание спать потеряет, если вдруг полностью откроет глаза?

К гудению холодильника приплёлся ещё какой-то звук. Олег быстро уловил его кончиком уха. Звук этот, как паучок, прилепился к ушной раковине, и теперь вил в нём свою смертельную ловушку. Олег замедлился. Его рука потянулась к закрытой двери, ведущей в коридор. Звук приглушённый, как будто исходит откуда-то из-за двери, или из коробки, или из холодильника. Откуда-то изнутри. Но спутанное сознание, измученное длительной бессонницей и раздосадованное потерей желанного сна, отказалось должный образом воспринять сигнал от вселенной. Он отмахнулся, будто от надоедливой никчёмной мошки.

Мужчина повернул ручку и легонько дёрнул на себя дверь. Шагнул в тёмный коридор. В нём всегда было темно, а ночью и вовсе стояла непроглядная темнота. Только если открыть дверь в спальную комнату, и при этом будет открыта дверь на кухню, как сейчас, в маленький коридорчик проникал какой-никакой уличный свет, придавая неясные очертания стоящим здесь предметам. Слипающиеся болящие глаза выхватили несколько пар обуви, аккуратно стоящих возле входной двери, небольшой пуфик и шкаф с полками для обуви, висящими куртками и зеркалом. Вот тут-то в Олеге что-то и перемкнуло.

Звук, услышанный пару секунд назад за дверью, стал ощутим, стал громче. Он ощущался настолько чётко, что даже грудная клетка Олега завибрировала, задрожала, будто в страхе. С глаз слетели последние оковы сна, они распахнулись, вылупились в сторону зеркала.

Прямо перед зеркалом стояло что-то обезображенное. Высокое, ростом с Олега, а то и выше, тонкое, исхудавшее. Свет с улицы очерчивал лишь силуэт непонятно откуда взявшегося существа. Оно стояло полу боком, пригнулось, сгорбилось, руки тянуло к Олегу. Глаз не было видно, наверное, они ввалились внутрь. Но в их глубине сверкал еле заметный огонёк. Огонёк ненависти, усталости и голода. Оно занесло свою длиннющую конечность, которая должна была быть ногой, направляясь к двери в ванную комнату, а точнее, к Олегу. Беззубый рот существа раскрылся в беззвучном вопле, да так широко, что нижняя челюсть коснулась выпуклых ключиц. А может и не коснулось, а может и не было там ключиц.

Темнота коридора не позволяла разглядеть ничего, кроме силуэта незваной твари и огоньков в её глазах. Олегу эти переглядки показались вечностью. Время как будто остановилось, хотя на самом деле он сейчас заносит ногу прямо по направлению движения к «белому другу», а рука его тянется к ручке. Образ гадкого существа дошёл до сознания, но тело ещё не успело среагировать, не успело даже предпринять попытку. Неясный запах ацетона, уксуса и, о боже, тухлятины, обострились до предела.

Это разглядывание длилось не больше секунды. Но этих мгновений хватило, чтобы все мысли разорвались в мелкие клочки, а кровь в венах вскипела. Олег только и успел приоткрыт рот в ещё не раздавшемся крике и в один скачок долететь к двери в ванну, дёрнуть её на себя, что есть мочи стукнуть по включателю света и, пригнувшись, ввалиться в комнату. Он не успел закричать, заплакать, подумать, даже вздохнуть. Тело само сделало всё за него. Оказавшись в спасительной комнате, Олег завопил, но его крик прервал короткий, будто звериный, рёв. Трясущиеся пальцы задёрнули металлическую задвижку — хлипкую, тощую. Проломить её не стоило никакого труда.

Топот огромных стоп раздался в коридоре, прямо под дверью в ванную. Странно, что не было слышно клацанья острых когтей о пол. Олег был уверен, что этот монстр должен быть когтистым, лысым, голодным. Мужчина упал на месте, приземлившись на колени. Его ноги больше не держали. После всплеска адреналина, после столь любезно оказанной услуги его телом – спасения жизни, все мышцы будто отключились. Сознание помутнилось. Олег схватился за голову, сильно сжал, впиваясь нестриженными ногтями в мягкую кожу.

Отползти дальше в комнате невозможно. Сразу за спиной мужчины – раковина, сразу справа – маленькая ванная, а слева утеснились унитаз и стиральная машина, старая и жёлтая. Свободного пространства хватало лишь на то, чтобы, поджав колени под себя, сидеть прямо у входной двери. Если эта тварь ворвётся, если хлипенький замок не выдержит (а он не выдержит), бежать будет некуда.

По телу прокатилась оглушительная волна, несущая за собой мурашки, слабость и некое безумие. Возможно, его рассудок пошатнулся. За дверью  слышалось утробное дыхание, глубокое, хриплое. От него разило дохлятиной и ацетоном, землёй и уксусом. Олег ощущал это дыхание так чётко, будто бы никакой двери и не существовало. Будто монстр стоял вплотную к лицу мужчины, обдавая его жаром и смрадом. Перед глазами встала страшная рожа. Пустые глаза, огромный раззявленный рот, открывающийся так, будто никаких суставов не существует, будто кожа не имеет способность рваться. Бледная.

Олег затрясся в мелких судорогах, вскрикивая каждый раз, когда существо по ту сторону фанерной дверки проводило когтистыми лапами по двери, будто собака, которая просится выйти.

Через какое-то время всё стихло. Мужчина не мог понять, сколько времени прошло. Его переглядки с чудищем до того, как он вскочил в ванную, казалось, длились минут тридцать, а на деле прошло не больше секунды, так что об адекватном восприятии реальности речи не шло. Одно Олег знал точно: он уже успел замёрзнуть, а его моча остыть и превратиться в дурнопахнущую холодную лужицу. Он даже не заметил, как справил нужду. Как он рыдал взахлёб, он тоже не заметил, ведь за дверью выло это существо. Утерев слёзы и сопли, Олег поднялся на ноги.

Всё тело было мокрым от мочи и пота. Мужчина, боясь издать хоть один звук, скинул с себя грязное нижнее бельё и откинул тапки в сторону. Увалился на унитаз, уткнулся лицом в руки. Существо знает, что он в ванной, но почему-то казалось, что если он просидит тихонечко до самого рассвета, то всё будет хорошо. Или не будет? А если оно не уйдёт?

Олег живёт один. Телефон остался в спальне, он не сможет позвонить. Да и звонить ему некому. Он совсем один. Олег не сможет позвать на помощь – страшно, не сможет подать сигнал окружающему миру, мольбу о спасении. Подумать только! Он даже закричать не может, иначе дикая тварь непременно ворвётся в ванную, и тогда… Никто никогда не узнает о его беде. В ванной нет окон. Но парадокс в том, что единственная спасительная комната с замком (или хотя бы его подобием) – это ванна. Она же и станет заточением и приговором. Он никогда не выберется. Дверь рано или поздно предательски отворится, а за ней будет стоять смерть. Нет, это хуже смерти.

Мысли бегали по голове из стороны в сторону. Ещё хуже, чем тогда, когда холостяк пытался уснуть. За дверью ничего не было слышно. Олег тихо плакал.

Когда силы на истерику уже закончились, мужчина оторвал красное лицо от ладоней.  Он огляделся. Дверь так же оставалась закрытой.  Переведя взгляд на пол, Олег увидел, что большая слегка желтоватая лужица растеклась по синему кафелю уже достаточно сильно, да так, что даже пыталась ухватиться за мизинец ноги. Олег брезгливо одёрнул ногу.

«Надо это убрать».

Только он встал и начал поиски тряпки, его уши уловили странный звук. И на этот раз сознание не могло его проигнорировать. Мужчина застыл в движении: с занесённой над ведром рукой, с опущенной вниз головой, в полусогнутом состоянии. Тихо. Олег глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, но тут за дверью снова послышался звериный рык. Утробный, громкий, как будто существо дышало между щелями. Сердце затарахтело с новой силой.

Оно сидит прямо за дверью. Сидит тихо, будто выжидая чего-то.

Олег вытер лужу, тоненькой струйкой воды промыл тряпку и вновь повесил на ведро сушиться. Всё это он делал медленно, прислушиваясь к голодному рыку за дверью. Казалось, чем тише Олег будет действовать, тем тише будет это чёртово ночное урчание. Мужчина всполоснул руки холодной водой, тщательно намылил их. Пока скользкие руки тёрлись друг о друга, создавая пузырчатую вкусно пахнущую пену, перебивающую стойкий запах мочи и твари, холостяк вскинул голову и отметил, что зеркала в его ванной нет. И в этом нет ничего странного, ведь Олег сюда зеркало и не покупал (а брился он в коридоре, возле зеркального шкафа). Незачем была ему эта вещь.

Раньше Олег думал, что зеркало в ванной – бесполезный предмет. Его нужно постоянно протирать от белых точек – брызг зубной пасты, оно постоянно запотевает, ещё и освещение в ванной плохое, а вещица-то денег стоит. Куда радостней в его сознании отпечаталось зеркало в коридоре (до  момента сегодняшней ночи, конечно).

Во-первых, шкаф ему достался бесплатно от прежних жильцов квартиры, а во-вторых, было универсально им пользоваться: и внешний вид оценить можно, и лицо рассмотреть. Но сейчас Олегу стало как-то грустно от того, что он не может взглянуть на себя. Ему было бы интересно посмотреть, поседел ли он, или может, у него волосы повыпадали от страха? А может лицо стало походить на испуганную гримасу старика? Хотелось увидеть человека. Олег смыл мыло с рук, выключил воду и залез в узкую ванную.

Поджав ноги, он устроил поудобнее свои кости, тихо ёрзая по металлическому судну. Было приятно сидеть голым телом на прохладной гладкой поверхности, ведь в самой ванной было жарко и душно. Мужчина откинулся на спину и принялся оглядывать комнату, на сколько ему позволяла его положение. Хорошо, что свет включен. Хорошо, что сейчас он видит не жалкие очертания вещей, как в коридоре, а различает объём, цвет, тень. Одна мысль о коридоре заставила сердце сжаться. За дверью больше не было шумов, но Олег почему-то точно знал, что тварь сидит там, и, на удивление, даже не пытается её открыть.

Мужчина провалился в свои мысли, стараясь отвлечься от назойливого, прилипшего к сердцу страха. Сами собой его пальцы тихонечко постукивали по гладкому белому корпусу ванны подушечками. Эти тихие, лёгкие постукивания усыпляли сознание, создавая будто защитный барьер от всяких неприятностей, в том числе и гуманоидных, незваных и опасных. И вот уже вместо двух тощих сухих пальцев по ванне поколачивало три, а вот уже и вся пятерня.

Олег потихоньку проваливался в сон, как вдруг услышал то, что заставило его оцепенеть. Он услышал постукивания, которые были явно сильнее. Звонче. Как будто стучали по чему-то металлическому не пальцами, мягкими и человеческими, а костями или ногтями. Звуки точь-в-точь повторяли ритм, который сам себе выдумал Олег. Существо за дверью услышало его постукивания, и передразнивало теперь. Олег застыл, и звуки вроде стихли, однако в памяти эти клацанья продолжали летать из одного угла в угол ещё долго. Страшно было пошевелиться, страшно было вдохнуть. Казалось, звуки цоканья ногтей продолжают звучать.

Оно разумное. Казалось, Олег слышит дыхание, рёв, скрежет, и, о Боже, обрывки слов. А может и не казалось. Олег зажмурился, а потом тихо взмолился. По щекам снова заструились слёзы. Ванна казалась такой маленькой. Меньше, чем обычно. Он уместился в ней, как шпротина в консервной банке. Тело уже начинало затекать, а холодный металл не спасал от жары и духоты. Становилось тяжело дышать, просто нечем. Открыть бы сейчас дверь, впустить бы воздух.

Олегу хотелось на воздух.

Неизвестно, сколько он провалялся в ванной. Теперь он не издавал ни звука. За дверью было тихо, однако он всем затылком ощущал, что оно никуда не ушло. А уйдёт ли оно? Как проникло в дом? Двери и окна закрыты, конец ноября на дворе. К замкам Олег всегда внимателен: один живёт полжизни, привык замыкаться.

«Хотя, почему эта сущность должна появиться обычным путём, человеческим? Почему оно не могло появиться из-под кровати, из того сраного зеркала или вырасти из упавшего с меня волоса? Хотя, быть может, оно просто является плодом больной фантазии. Фантазии больного, несчастного, одинокого человека. А может, это мои детские кошмары с опозданием дошли до меня сейчас? Необходимо им было изводить меня в детстве, но так как мои юные годы прошли тихо и спокойно, я даже всегда один без света спал, эти образы решили догнать меня и как следует бахнуть прямо по рассудку? Я уверен, что поседел» — думал Олег, свернувшись в три погибели в ванной, которая, казалось, стала ещё меньше. Мысли путались, спотыкались, напоминали больше РЕН ТВ. А с другой стороны, как ещё объяснишь такое?

Глаза закрылись. Так лучше думается. Так мужчина не отвлекался на тусклую лампочку, на заплесневелый потолок, на истрёпанную зубную щётку, на дверь… Мысли его, однако, совсем не расслабляли. «Хрен его знает, лучше думать о щётке или о том, что это за тварь и как от неё избавиться. Хотя нет, лучше, наверно, о щётке…» — скользнула мысль, и Олег провалился в глубины сознания.

Он один во всём мире. Он видит себя со стороны. Он сидит на своей кухне в одиночестве и допивает прям с горла прозрачную едкую жидкость. Морщится. Ему никто не поможет. Олег снова делает глоток. Он один. Перед глазами сменяются картинки, как он сам день за днём, месяц за месяцем сидит на кухне в одиночестве и глотает мерзкую жидкость то в одной прозрачной бутылочке, то в другой.

Олег протягивает сам к себе руку, тянется, будто хочет что-то сказать, но в голове его пусто. Картинки же продолжают сменяться одна другой. Вот уже за окном поменялся сезон года, улицы стоят заснежены, освещённые тусклыми жёлтыми фонарями. Лицо пьющего Олега в лучах улицы выглядело совсем нездоровым, опухшим и уже безжизненным. Однако он продолжал вливать в себя одну, две, три бутылки. Прямо с горла. В одиночестве. Олегу стало страшно, он с силой подался вперёд, и наконец его рука коснулась его самого. Слова дались ему чертовски тяжело. Грудь как будто сжали лапы пришедшего чудовища, и всё, что он мог выпалить, это:

— Пожалуйста, стой!

Олег вздрогнул всем телом, несильно ударившись коленом о ванную. Он распахнул глаза так сильно, что, казалось, был похож на сову. Пошатываясь из-за затёкшего тела, мужчина сел, опираясь на бортики ванны тощими руками. Его била мелкая дрожь, во рту был горький привкус, похожий на вкус палёного, дешёвого алкоголя. Казалось, что и проклятый уксус побывал у него во рту. Олег поморщился, сплюнул. Ужасно хотелось пить. Ему приснился плохой сон. Странно, что он вообще умудрился уснуть в такой ситуации.

Он больше не мог уснуть. Спустя много часов сидения в тишине, не слыша ни хрипов за дверью, ни даже, казалось, собственного дыхания, Олег сдался, как и нервная система его отказалась вывозить этот пиздец. Он в отчаянии заколотил кулаками о стены, покрытые плиткой. Гулкие стуки один за одним разносились по ванной. За стеной должны быть люди, соседи. Судя по расчётам Олега, давно уже должно было наступить утро. Но свет солнца не помог. Вытащит ли его кто-нибудь отсюда? Когда-нибудь?

Олег грозно пыхтел и продолжал колотить по стенкам, хаотично нанося удары то туда, то сюда, то левой рукой, то правой, то вместе. Его худые руки уже покрылись его же кровью, костяшки горели так, будто их опустили в кипящий бульон. И тут он не выдержал. Закричал. Позвал на помощь. И успел он выкрикнуть только пару слов, только сформировал просьбу, тут же послышалось утробное, недовольное, угрожающее рычание. Руки моментально сковало, как лёд сковывает водную гладь где-нибудь в Сибири к концу осени. На плечи опустилась безнадёжность, тянущая к полу, прижимающая Олега обратно к животному страху.

— Почему оно не заходит? – начал вести диалог сам с собой Олег. Тихо, но вслух. Он уже не мог молчать, — Не может эта хлипкая дверца быть для него преградой… — беглая мысль кольнула его в сердце, заставила страх надстраиваться на руинах здравого смысла, — А что если оно просто издевается? Оно? Это? Он?

Из-за дверных щелей не было видно солнца, но утро должно было уже наступить и прогнать эту тварь, выжечь её, как ночной кошмар при свете дня. Но за тонкой перегородкой уже различались не только рыки, но и голодное чавканье. У Олега сложилось ощущение, будто незваный гость облизывается, сгребая густую вонючую слюну длинным пупырчатым языком.

— Боже, почему я? – прошептал мужчина, обнимая свою голову, обхватывая её так, будто услышал объявление о бомбардировке, — Это существо хочет меня сожрать. Меня. Сожрать, — совершенно неожиданно, от мыслей о своеобразной еде, его желудок сжался голодной судорогой. Рот уже наполняла слюна. Ему очень хотелось есть. Он давно не ел ничего вкусного: мясо и сладости были редкостью в его одинокой квартире, не говоря уже о каких-нибудь деликатесах. На его столе всегда было только самое необходимое.

Олег вдруг чётко вспомнил, как будто это было несколько минут назад, как он купил две пачки макарон по акции, и как он был рад этой покупке. И вспомнил, с каким удовольствием уплетал эти несчастные мучные изделия, щедро политые кетчупом. Также на его столе, Олег видел это отчётливо, валялись небольшие кусочки хлеба, и стояла кружка горячего крепкого чая с двумя ложками сахара. Хотя, нет. В последние месяцы он всё чаще запивал макароны вином, которое шло в его карман по акциям. А потом и вовсе заменило ему макароны. А когда деньги на вино кончились, он обратился к прозрачным бутылкам беленькой, самой дешёвой, самой малолитровой. А потом стал скупать чистый спирт подпольно, и разбавлять его водой. А потом покупать настойки в аптеках. Фармацевты хоть и пытались быть вежливыми, но было прекрасно видно, как меняются их взгляды, когда он приходил за очередным пузырьком боярышника или пиона. Они считали его мерзким, как и все нормальные люди. И не удивительно, продолжал вспоминать Олег, что его выперли с работы. Новую он не нашёл, потому что по пропитой отёкшей физиономии было прекрасно видно, что он ненадёжный человек.

Воспоминания накатывали на него. Удивляли, ужасали, делали больно. Было чувство, будто он видит их впервые, как видел бы впервые любой вот-вот вышедший фильм. А потом он вспомнил два маленьких деревянных креста (на надгробия денег не хватало) с чёрными табличками, на которых белым аккуратным шрифтом были написаны имена его родителей. На похоронах все смотрели на него косо, но прямо никто ничего не сказал. Его единственная поддержка и опора опустилась на три метра под землю и, казалось, вместе с ней опустился и Олег.

Горячие слёзы обожгли роговицу и хлынули неудержимым потоком прямо в ванную, прямо под ноги. Опустив голову, раздирая кожу головы в кровь, Олег простоял ещё какое-то время, стараясь принять тот факт, что жизнь его, не менее страшная, чем вся сложившаяся ситуация, стремительно приближалась к концу. И очень страшно было, что мог он это забыть, будто бы последние годы своей жизни можно было так просто выбросить из головы. Хотя на самом деле, они никуда от него не денутся, как пожёванная жвачка в волосах. В голове Олега всплыл образ матери. Тёплый и нежный образ, убаюкивающий и успокаивающий, который быстро сменился холодным трупом в гробу. Звук завинчивающихся шурупов в крышку разрезал только что пришедшее Светлое. И тут же в мыслях всплыли едкие взгляды, полные отвращения. Фантазия разыгралась настолько, что как-то невзначай выдала ему растерзанный, выпотрошенный труп его самого. Олега стошнило смесью желчи и воды прямо себе под ноги, прямо в ванную. Больше в ней он сидеть не мог.

Мужчина бессильно сполз на пол, уселся спиной к двери. Олег буквально всем телом ощутил, как пространство давит на него, стараясь сплюснуть в двухсантиметровую котлету. Он присмотрелся, и действительно, пространство будто стало меньше. Раньше он мог свернуться на полу калачиком и лечь, а сейчас он может лишь сидеть, плотно прижав колени к груди. Здесь было так тесно, воняло блевотиной и гнилью, было нечем дышать. Это клетка. Самая настоящая. Некуда бежать, некого позвать, и выход только один – выход без выхода.

— Почему. Ты. Не. Заходишь. Почему. Ты. Не. Заходишь. Почему. Ты. Не. Заходишь. Почему. Ты. Не. Заходишь. Почему. Ты…, — он сам не понимал, хочет он этого или боится. Но сидеть спиной к двери становилось как-то не по себе. Олег неуклюже раскачиваясь, повернулся лицом к двери. Взгляд его ухватился за продольные длинные полосы в нижней её части. Странные борозды глубоко взрезались в тонкую перегородку, шли сверху вниз по три-четыре параллельные линии. Следы когтей.

В мозг тонкой резвой струйкой просочилось осознание, что тварь как-то проникла своими лапищами внутрь и исцарапало дверь. Оно пыталось войти, но почему-то, вместо того, чтобы просто снести дверь (хотя дверью это было назвать сложно), оно скреблось снизу. Оно могло просунуть свои руки в ванну.

— Но как…? — продирая накатывающий ужас, почти шёпотом произнёс Олег. Щеколда, ржавая и кривая, была задвинута. Дверь не открывалась, ведь она может открыться только изнутри. А Олег ещё не настолько обезумел, чтобы принять верную смерть и самостоятельно отвориться. Расстояние между полом и дверью было таким незначительным, что и таракану там было бы пролезть тяжело: фанера с ручкой всегда закрывалась туго с характерным хлопком, тормозя низом о деревянный порог, царапая и его, и себя.  Там просто физически не пролезли бы эти чёртовы лапищи.

Нижняя губа затряслась. Задёргался глаз. Плечи начало трусить, так же, как и конечности. Мир сжался до одних неведомых царапин на двери.

А что, если это существо открыло дверь, поигралось с ней, пока Олег спал, и закрыло? А что если для этой твари не существует ни времени, ни пространства, и дверь не является ему преградой? А что если в ванне тоже кто-то есть?

Чёрная пелена накатывала на глаза волнами, все мышцы лица болели от перенапряжения и многочасовой истерики. Под дверью валялись крошки от фанеры. Царапали точно со стороны ванны.

Мужчина не мог сдерживать тряску, превращающуюся в судороги. Он вытянул перед собой ладони. Его трясло так сильно, что лёгкие отказывались раздуваться, пропуская внутрь воздух. Сдавленные хриплые вдохи наполнили тесную ванную. Олег будто задыхался. Он снова зарыдал и даже не заметил этого. Всхлипы стали громче, а существо, заставившее Олега постареть сегодня на сто лет, завыло, протяжно и злобно. Но теперь всё внимание Олега было направлено на его длинные худые руки. Когда-то про его руки говорили, что это руки пианиста. Теперь же они были бледными, жилистыми. Непропорционально длинные пальцы дрожали, как лапки паука. Под длинными ногтями скопилась грязь: что-то чёрное, что-то бордовое, а ещё какие-то светлые крошки, похожие на кусочки, валяющиеся под дверью.

Почему-то Олег подумал о ногтях существа за дверью. Его мозг во всех деталях прокрутил встречу с незваным гостем. Олег знал, что у бледного скота за дверью длинные ногти и на ногах, и на руках. Но не было слышно клацанья когтей по полу. Шагов вообще не было слышно, будто бы существо ходило по вате. Как в мягких носках. Или тапочках. А ещё, прислушавшись, Олег поймал себя на мысли, что упырь рычит только тогда, когда сам Олег начинает рыдать. Олег вспомнил, что сжимая свою голову в руках в порыве истерики, он чувствовал под пальцами дряблую, шершавую, голую кожу, но мужчина точно помнил, что засыпал он заросший. Волосы и бороду он отрастил знатные, и приводить себя в порядок не было ни сил, не желания. А сейчас его лицо и голова идеально гладкие, будто все волосы просто выпали.

Трясущиеся руки неуклюже водили по лицу и голове, цепляясь ногтями за нос, зубы, голые надбровные валики. А ещё Олег понял, что комната, окружающая его, действительно стала меньше. Вернее, Олег теперь в ней не помещается – ноги слишком длинные. А раньше, Олег точно знал: он мог свернуться здесь калачиком и уснуть, а мог и развалиться, но тогда ноги по щиколотки торчали бы из ванны, и сквозняк жадно бы облизывал пятки. Непонятная уверенность. Мужчина вспомнил, что когда он увидел неведому зверушку, грудная клетка его от страха завибрировала. Но пришло осознание, что это был не страх, а протяжный гортанный вой. Перед глазами застыла странная поза существа: будто бы он непринуждённо проходит в сторону ванной, но обернулся в сторону зеркала. Тогда Олег успел только открыть рот в ужасе, собственно, существо напротив зеркала тоже раззявило рот. На трясущихся подгинающихся ногах Олег поднялся. Мужчина понял, что он испытывал те же чувства в момент встречи, что и чудище: непонимание, ужас, отрицание, неожиданность.

Отодвинув щеколду, он отворил дверь. Та с небольшим усилием открылась, вновь царапая порог. Судя по свету, струящемуся из кухни, день подходил к концу или наоборот, солнце только-только всходило. Мужчина, еле волоча ноги, с безвольно повиснувшими вдоль тела руками, мотыляющимися, как варённые спагетти, подошёл к зеркалу. Его ноги ощутили холод пола: тапочки Олега остались в ванной. А ногти его стучали по полу: тук-тук, тук-тук, тук-тук…

В отражении на мужчину глубокими тёмными провалами, мокрыми и вздутыми, пялился бледный гость. Мужчина потрогал лысую голову, почесал макушку. Чудовище сделало то же самое, но зеркально. Истощённый часами истерики и оглушённый убийственным осознанием, холостяк прошёл на кухню. На столе стояла недопитая бутылка и одна рюмка с многолетними разводами.

Запах стоял ужасный. Вокруг валялись разносортные бутылки, окурки, пузырьки от аптечных настоек, этикетки и упаковки. В углу засохла грязная коричневая лужа с непонятными кусочками. В ней прослеживались красные длинные прожилки, напоминающие кровь в мокроте.

Новые нежеланные воспоминания выбили тонкую, как дверь ванной, преграду в запечатанные воспоминания Олега. Он вспомнил, как он голодал. Вместо нормальной еды предпочтение он отдавал бич-пакетам и подобной херне. А иногда он вообще не задумывался о питании, ведь куда важнее было соскрести в исхудавшие ладони остатки мелочи и найти что-нибудь, что содержит спирт. Чем выше градус, тем лучше. Сошедший с ума, или наоборот, просветлённый, мужчина вспомнил последний день своей жизни: он очередной раз напился в одиночестве, но что-то в тот раз пошло не так. Олега вывернуло рвотой с кровью, кое-как заросший одинокий алкоголик доплёлся до ванной, и почему-то не захлопнул дверь. Пока его рвало, выворачивая наизнанку, он только и думал о том, что не закрыл дверь. Привычки – дело сильное. Судьба была жестока, и из-за отвратительного самочувствия и невозможности управлять своим телом, мужчина измазал весь унитаз своими отходами, и, поскользнувшись на расплесканной луже с кровавыми прожилками, сильно ударился головой об стульчак. Упал. Подавился собственной рвотой. Ни прокашляться, ни вдохнуть он больше не смог.

— Запах ацетона появился из-за голода… — заключил Олег. Его время остановилось где-то на закате или на рассвете. Солнце не вставало из-за тёмно-синих утренних туч, как бы много времени не проходило. На улице ходили люди, будто бы это прерывающаяся плёнка: вон бабулька идёт, посреди дороги исчезает, а на её месте тут же появляется собака, ребёнок, другие люди, машины… Как будто его окна выхватывают только несколько секунд, минут рассвета или заката.

«Жизнь – штука не лёгкая, особенно если ты не родился в рубашке. Если ты родился обычным человеком, не гением, не богачом, если в тебе нет никаких талантов или внутренней силы – то это ничего страшного. Таких людей большинство, даже нет, такие почти все. И это нормально. И таким простым людям тяжело плыть по жизни, тяжелее, чем особенным. Я никогда не был особенным. Но в любом случае, я понимаю одно: любому человеку будет тяжело в одиночестве, тяжело грести по этому смертельному потоку и не захлебнуться в нём или, как я, в собственной блевоте. Если б я не остался один, возможно, жизнь бы сложилась иначе. А может, всё дело действительно в моей слабости. Может и хорошо, что такой отброс, как я, умер. Но мне действительно грустно, что свою единственную жизнь я был один, и хочется надеяться, что другие люди никогда не останутся с судьбой один на один. Судьба коварная, злая, она такая… Она всегда сильнее. Одному тяжело… Неизвестно, во что я превратился. Жалко только, что я теперь очень голодный… Я очень хочу есть».

Обои в квартире были странного бледно-зелёного цвета, отклеивались сверху. Помимо выцветшего узора на них выступали коричневые подтёки в углах, жёлтые пятна и странные грязные отметины. Обои точно надо было б переклеивать – это понимали все. Напольного покрытия в квартире тоже не было, только в ванной остался пожелтевший по краям кафель. Между маленькими квадратиками проступали красно-коричневые полосы, хотя они точно должны быть белыми. Ни одной двери, кроме входной, не было. Только тонкая фанера перекрывала дверной проём в ванную комнату, отделяя её от остального пространства душного пыльного коридора. Запах стоял терпкий, густой, неприятный, хотя все окна были открыты. В воздухе летали нотки чего-то кислого.

Девочка лет 9 расхаживала по квартире и с интересом изучала немногие оставшиеся здесь предметы, пока её родители о чём-то беседовали с риелтором и между собой. В основной комнате было очень ярко, солнечно, жарко. Солнце припекало так, что малышка ретировалась, мотыляя двумя русыми хвостиками, пробежалась в коридор мимо ванной. Её внимание завлекла непонятная фанера, выполняющая роль двери. Тонкий картонный лист легко поддался даже ребёнку, и без особого труда отошёл в сторону, опёршись о соседнюю стенку.

Малышка изучала продающееся жилище, чтобы понять, точно ли это квартира, в которой ей нравилось бы жить и играть. Ванная казалась огромной. В ней умещалась сама ванна, широкая раковина с пожелтевшим у основания краном, унитаз, стиралка, корзина для грязного белья и ещё оставалось место в углу. Мама девочки обязательно поставила бы сюда их домашнюю розовую тумбочку для полотенец и чистых тряпок. По скромным меркам, пространства было так много, что девочка могла бы поместиться целиком.

«А у папы бы ноги торчали из двери» — почему-то в голову малышки влетела мысль, показавшаяся ей забавной.

Молодые супруги обсуждали детали покупки, стоя на кухне. Риелтор — ровная, прямая женщина в деловом костюме, красиво накрашенная, уложенная, с профессиональной приятной улыбкой — пыталась продать квартиру всеми силами, рассказывая о всех плюсах, умалчивая о возможных, невидимых на первый взгляд, минусах. Но супруги всё равно были в замешательстве. Мама девочки ходила, оглядывалась, морщила аккуратный курносый носик.

— А что это тут за запах такой? – поинтересовалась мать семейства, скрестив руки на груди. Перспектива покупки этой квартиры нравилась ей всё меньше и меньше.

— Да здесь не жил давно никто, вот и всё. Воздух затхлый, но это всё выветрится. Здесь раньше молодой человек жил, один, умер давно, года три назад. Родителей у него нет, а те родственники, что остались, не захотели возиться с квартирой, — риелтор на секунду затихла. И этой секунды хватило, чтобы у пары почти одновременно в головах всплыл вопрос: «Почему это родственники не хотят связываться с квартирой в центре города-райцентра? В наших-то краях это неплохие деньги…».

Риелтор глубоко вдохнула и продолжила.

— В самой квартире он почти и не жил, насколько известно нашему агентству. Она в целом новая. Видите, и район облагороженный, и дома старые здесь сносили, построили новые. И подъезд, вы видели, современный, и лифта два. Рядом и школа, и садик, — риелтор бегло оглядела кухню, ища глазами девочку, чтобы как бы поддержать свои слова, — Так что здесь бы только ремонт сделать косметический и проветрить: и всё. Сантехника вся в хорошем состоянии, не древняя, рабочая. Только стиральная машина несколько потрёпанная. Дом на электричестве, без газа, тариф будете меньше платить… — женщина в деловом костюме рассказывала бы и рассказывала, но она заметила странное выражение лица у мужчины, стоящем напротив открытого окна. Запах действительно стоял неприятный, хотя форточки были открыты уже несколько часов. Затягивающуюся тишину прервал детский голосок и топот в сторону кухни.

— Мам, пап, а почему тут мебель стоит? Мы её выкинем  же, да? Там шкаф какой-то с разбитым зеркалом в коридоре…

— Это вещи старого хозяина. Естественно, с ними можно будет делать всё, что хотите, после покупки.

В квартире было находиться тяжело даже риелтору. Непонятно из-за чего, может, это косяки инженеров, но смотря из окна на улицу, создавалось ощущение, что соседние здания кривятся и падают, или не падают. Может, они застыли покосившись, как Пизанская башня. Вестибулярный аппарат бил тревогу, а мозг то и дело подмечал, что рядом стоящие дома не могут быть так криво расположены. Это неправильно. Здесь точно были какие-то шутки с перспективой. Семья собралась на балконе. Только там приток свежего воздуха более-менее спасал ситуацию с тухлым воздухом. Отец тихонько, почти шёпотом разговаривал с женой. Риелтор же проверяла неизвестно какой по счёту раз, работают ли краны в ванной. Женщина в деловом костюме уже понимала, что продажа провалена. Эту квартиру никто покупать не хочет. И ей оставалось лишь надеяться на то, что сейчас, стоя на балконе наедине, семья обсуждает положительные стороны сделки, а не этот запах.

— Это не затхлый запах, Заяц. Тут прёт какой-то тухлятиной, и запах этот не выветривается. Он въелся в мебель, обои, пол, стены… А ещё уксусом здесь полили щедро, поэтому и запах кислый такой, — рассуждал мужчина.

— Пап, а зачем тут уксусом поливать? – тихонько спросила девочка. Ей действительно было интересно, зачем в старой квартире, в которой никто не живёт, разливать такую бесполезную вещь, как уксус. Может его и придумали, чтобы по квартирам разливать? А иначе, зачем эта едкая кислючая жидкость вообще нужна?

— Трупный запах так отбивается, — девочку передёрнуло. Не сказать бы, что она испугалась. Но от осознания, что в квартире кто-то умер, а его забрызгали уксусом, будто бы пытались спрятать, стало как-то не по себе.

— Ну, да… — согласилась мама, — Видимо, мужчина здесь и умер. Судя по запаху, пролежал он долго. Здесь всё пропиталось этим запахом…

— Риелтор вообще сказала, что у него и родителей-то не было. Никому не нужен был пацан, помер, никто не заметил, и неизвестно сколько он тут провалялся. И уксус в такой ситуации, что об стенку горох, конечно… Ужас, какой же всё-таки запах…

Семья оказалась несколько суеверной, может, и не зря.  Супруги обещали «подумать, и если что, перезвонить». Все четверо поспешно засобирались к двери. Даже риелтор рада была покинуть эту несчастливую квартиру. Уже уходя за дверь, дочка сказала, что не хочет жить в этой квартире, с зелёными облезшими обоями и трупным запахом. Мужчина сказал, что эта квартира нехороша, Бог знает, что именно он имел ввиду. Мать девочки сказала что-то вроде «а вдруг он неупокоенный какой-то».  А Олег понял, откуда такой стойкий запах уксуса на его коже.