Брюки он к нам в ателье пришел заказывать. Хороший мужчина был, видный, два метра габардину на него ушло. А у нас закройщицей Нинель работала. Нинель, как же. Нинка она была, профурсетка из зажопинска. Руки золотые, а сама корова старая с начесом из несвоих волос. И глаз нехороший у неё был, блядский такой глаз – вечно мужиков вокруг пруд-пруди так и шастают, насекомые. И муж, и друг детства и еще один мужчина из соседнего ресторана – Ашот называется. И вот присвоила Нинка себе эти два метра в габардиновых штанах, на предмет кратковременной любовной связи. Присвоила да и присвоила, но тут у меня дома недоразумение вышло: муж загулял.

Если вы аж двадцать лет замужем, мужа отпускать в свободное плаванье никак нельзя – погибнет. Я ему морду пару раз поправила, конечно, и сказала «ты раз и я раз». У меня может скоро цикл прекратится, а я еще ничего не знаю про запретные удовольствия. Муж мой, уважаемый человек, партийный – тоже разводиться не хотел. Ну, говорит, душа моя, не мыло не смылится. Благословляю тебя на единоразовый адюльтер. А ежели принесешь мне в подоле французскую болезнь нехорошую – отравлю собственными руками, я тебе как доктор-педиатр говорю. И смеется, шутит значит.

Ну, у меня после того случая глазоньки-то и открылись, как окно в как её в европу. Стала я примечать, что по сторонам-то делается. И допримечалась. Приводит Нинель на неделе мужчину того, габардинового к нам в закроечную, и головой так нетерпеливо дрыгает: уходи мол подруга ненадолго, мы тут качество ткани проверять будем. «Да щас», — отвечаю небрежно. «Нечего тут рулоны валять, идите в кабинет к себе, проверяйте мебель на прочность». И стою, крою себе дальше, да на габардинового поглядываю, как та милая «искоса низко голову наклоня». А сама думаю «Идиота кусок, что ты в Нинельке этой нашел. Посмотри, у меня уста сто процентов сахарнее, бюстгальтер кружевнее и борщ с пампушками». И Нинелька на него уставилась, видать тоже внушает.

Мужчина чуть надвое не порвался от такого гипноза, но сделал единственно верный выбор. Бедняга. Нинелька его обозвала обидно и сказала идти по известному адресу.

Чуткий к женскому хамству мужчина поморщился, представился Володенькой и начал ко мне таскаться. Нинель, конечно, пару раз в меня утюг уронила, не считая мелких пакостей. Да и я тоже себя не в лепрозории под раковиной нашла. Поорала фальцетом, ножницами у Нинелиной морды смертельно пощелкала и улеглись страсти наши африканские.

Полгода Володенька мне камасутру показывал. Я уж его покинуть собралась, не то чтоб опостылел, но устала как собака. Не знаю как другие, а мне адюльтер этот непосильным грузом лег. Работа, дети, муж – весельчак «Ага, задерживаешься? Заказ срочный? Не бережешь ты себя». Тоже мне, Торквемада какая выискался.

Володенька тем временем и вовсе ополоумел. Звонил по тридцати раз на дню. «Я проснулся, я поел, я поработал…» И все это с уверениями в страсти несусветной. Я покакал, тьху. Да и зарабатывал Володенька не то чтобы прилично. На две семьи-то. Ну и сказала ему. Пришла пора расстаться, я тебя никогда не забуду, ну вы и сами все знаете. А Володенька внезапно в колени – бух и запричитал «я год читал глупые книги про извращения, дао любви называется, я перетаскал тебе вагон цветов и привык к борщу как к маминой сисе. Я даже урожай с дачи теперь на троих делю: в семью, маме и тебе. Если ты меня внезапно покинешь, то я наемся средства для чистки унитазов производства ГДР, и лягу на трамвайные пути весь в слезах и с запиской гнусного содержания». Ну что-то в таком духе.

Женское сердце мягкое как пшеничная каша, вот что. Тем более что Володенька оказался очень способным в плане изучения вышеупомянутого дао. Ну и тянулась себе волынка эта дальше.

А погорел Володенька как положено – на чепухе. Жена, не будь дурой, что-то почувствовала. Конечно, почувствуешь тут, когда второй год треть урожая налево уплывает. Малина не родит, картошку жук короед жрет, салатные помидоры в этом году вообще не уродились, прости дорогая, не углядел. Володенька-то все по ателье бегает. Вот и решила жена все собственными глазами увидеть. Этих ваших интернетов бесовских еще не придумали, оставалась одна возможность все узнать – спрятаться в шкаф во время дележа урожая.

Приехал Володенька однажды с дачи, нет никого, только на плите отчего-то горячая кастрюля с рассольником булькает. Да и давай на три кучки все раскладывать: это мне, это маме, а это в ателье. «Какое такое ателье? – подавилась искусственной шубой в шкафу Володенькина жена. Смирно досидела до мужниного ухода, а потом давай книжку его записную с пристрастием разглядывать. Книжка была насквозь подозрительная: одни Иваны Петровичи и Василии Алексеевичи. Одна только баба нашлась, на букву а «Ателье Люда». У жены, конечно, в зобу дыханье сперло. И решила она мне жизнь испортить окончательно, как эсеры санкюлотам. Позвонила, и на свидание мужа моего пригласила.

Муж-весельчак согласился с охотой, с развлечениями в наше время как-то не очень было. Пришел в ботанический сад в сером костюме с большой газетой – примета для узнавания. А там жена, нервически бегает вокруг фонтана. В общем предложила она нас с Володенькой отравить. Предложила, на скамейку откинулась и поглядывает на моего. А мой-то медик, у них очень чувство юмора специфическое.

– Хорошо, — говорит мой, — я на все согласен. Только сначала вы своего, а то я незнакомым чужим женам не очень-то доверяю.

— И, что дальше? – спрашиваю я. Мы с одной знакомой бабушкой сидим за неспешным разговором, ждем детей-внуков с курсов английского. – Слабительного дал?

-Слабииительного, — презрительно тянет бабушка. – Брому дал. Лошадиную дозу, чтоб наверняка.

Бабушка аккуратно свернула газету Секретные материалы. Я к тому времени лежала между стульев и только похрюкивала от восторга.

-Нет, — добавляет строго бабушка, о чем-то вспоминая, — не было у нас секса. Страсти были, а этих гадостей не было. Так и знай!