К осознанию самоповреждения я пришла сама. Еще маленькой девочкой я, впервые избитая пьяной матерью, нашла универсальный способ заглушить душевную боль. Я ударила со всей силы себя по лицу, и это придало мне спокойствие. Позже я осознала, что этот эффект самообладания можно достичь любым нанесением физической боли. Начиная с пореза и заканчивая выдиранием волос на голове. Самоповреждение было для меня маленьким ритуалом, осознание которого помогало мне вставать с колен и продолжать идти дальше.

Я стала носить с собой лезвия и проводить им по еще не зажившим шрамам. Я хорошо запомнила момент, когда мне было пятнадцать лет. Вот пьяный отчим кричит на меня, унижает, собирает мои вещи на помойку, а я сижу, накрывшись одеялом, и медленно провожу лезвием по коленке. Чем больнее слова родных, тем сильнее я надавливала на лезвие.

Случалось так, что публичный селфхарм даже спасал меня. Два раза подряд меня избивали до критического состояния. В первый раз я защищала свою мать от группы соседок, которые душили ее. Во второй раз я пыталась разнять родную бабушку с матерью, которые по очереди пинали друг друга, как мешки с дерьмом. И оба раза все они были пьяными до потери всякого сознания. Мне было тяжело пережить, поэтому тем же вечером я царапала иглой свою щеку. Царапала до маленьких кровавых подтеков. И оба раза протрезвевшая мать извинялась передо мной, считая, что это она мне так навредила. По крайней мере, моя душевная боль выражалась шрамами на моем теле.

Я тщательно скрывала свое тело и никому не говорила о шрамах. В девятом классе мать мельком увидела их на моих ляжках и устроила скандал. Она унижала меня, рассказала всем родственникам, какая я неблагодарная тварь и не уважаю ее. Она стыдилась меня. На что я, со слезами на глазах, обещала ей, что больше такое не повторится.

Через месяц новые шрамы уже появились на левой руке.(хотя я обещала себе, что никогда не начну резать руки) Нервный срыв, я бегу за лезвиями в магазин и резко провожу по коже. Много крови, рука пульсирует, рана открытая, словно от ножевого ранения. Вскоре мать узнает об этом и навсегда разочаровывается в моей нормальности. Разочаровывается в том, на кого надеялась всем сердцем.

Я выросла. Мне восемнадцать лет, и я в темноте вижу отблеск лезвия, лежащего на тумбочке у кровати. Когда мне очень тяжело, я медленно провожу по коже, сижу еще парочку минут и ложусь спать. На следующее утро постельное белье и кожа в засохшей крови, но теперь я живу в другом городе по учебе, поэтому могу спокойно ходить по комнате с открытыми ранами.

Я никогда не смогу спокойно выйти на людях в футболке.

Не смогу скрыться от косых взглядов медсестер, берущих кровь из вены.

Не смогу нормально проходить медосмотры без тяжелых последствий.

Не смогу записаться в бассейн или летом лежать на пляже в купальнике.

Не смогу принять тот факт, что все мои манипуляции с самоповреждением, кажутся людям абсурдными и ненормальными.

Я не стараюсь привлечь внимание остальных, показать, что я «не такая, как все». Я просто хочу, чтобы люди, видя мои шрамы, не осуждали меня, не смеялись надо мной, не унижали, не обсуждали с другими.

Я просто хочу не терять свою ценность из-за того, что имею шрамы на теле. Они не делают меня уродливой, они являются частью меня.

Я горжусь, что вместо того, чтобы убить себя, я раню свою кожу. Я благодарна, что мои родные шрамы напоминают мне, какой я была сильной в моменты душевной боли. Я хочу сказать им спасибо за то, что напоминают о том, что прошлое было реально.