Я тогда только-только со службы вернулся. Апрель в Белоруссии дело не теплое совсем. И снега, бывает навалит до крыши, и морозец прижмет, и вьюга…

А друг мой в столярке при кладбище работал. Его комиссовали по какой-то там причине через год солдатчины. Так он пораньше вернулся. Устроился хорошо — зарплата, леваки регулярно, и бутылочка всегда… Ну так мы у него по вечерам и пропадали. Иногда там же и падали — среди гробов.

Раз девочку с танцев провожаю. Мужики знают, что с организмом после армии творится, если девочка рядом ладненькая. Да и не ладненькая — тоже всего трясет…

А эта — такая вся к рукам была — ну все на месте. Попочка кругленькая, груди пальтишко оттопыривают — не застегнуть. Веселая, задорная, все шуточки… А меня колотит всего! И — не от холода.

Тут она возьми — и подколи меня. Мол, сейчас такие парни пошли — ничем любимую девушку удивить не могут. Ну и прочие слова провокационного направления.

Я говорю — да? Это вы за нас такого мнения? Ну, хорошо…

Попросил я у нее десять минут, сбегал к другу моему, грободелу, за ключами .

И обходным маневром подвожу ее к мастерской. Она не очень местная была — город знала плохо.
Заходим в темноте. Я свет не включаю. Нашарил в тумбочке остатки от вчерашнего — водочки там, сала кусок, горбушку. Девочки наши тогда не были такими фанаберами, как сейчас…

Диванчик — удобный такой, совсем не скрипучий.

Короче, в лунном сумраке и тепле и произошло бурное укрепление нашего случайного знакомства.

А когда обоим наконец захотелось закурить — я не стал включать свет.

Я свечку на тумбочке зажег.

Но этого хватило.

Интерьерчик грободельного производства вполне соответствовал его направлению.

Кругом черепа, скелеты на плакатах, и вдоль стен — гробы, гробы, гробы…

Меня самого передернуло — жуть-то какая! Да еще при свете свечи…

Я не знаю, почему женщина в настоящем обмороке намного тяжелее чем та, которая только притворяется.

Но парнем в те годы я был не хилым и махом вынес бесчувственное тело на мороз. Прям как было — без излишков гардероба. Она на морозе моментально расхотела без сознания находиться и попыталась врезать мне по физиономии. Но как-то слабо так, безвольно… Но не заплакала! Что вообще-то удивительно в ее состоянии.

Вернуться и одеться — отказалась наотрез. Так прямо на снегу, в белорусскую непогоду и облачалась.

И молчала всю дорогу домой. Лишь у порога ее хаты посмотрела мне долго-долго в глаза и сказала — «незабываемо…»