Тётя Аня родилась за пятнадцать лет до начала войны. Она была последним ребёнком в большой семье директора станкозавода. Старшему брату ко времени рождения Анечки исполнилось уже двадцать, а младшая сестрёнка ходила в шестой класс. Неудивительно, что эта маленькая девочка, похожая на белокурого ангелочка, стала в семье всеобщей любимицей и баловнем – все умилялись её шалостям и с удовольствием потакали её капризам. Когда семья рассаживалась за большим столом, Анечка тут же забиралась на колени к обожающему её отцу и переключала внимание всех на себя. Так и росла она, не зная забот и купаясь в любви, пока в дом не пришла беда – отца семейства сразил очередной инсульт, из которого он уже не выкарабкался. После похорон в доме, где жизнь всегда била ключом, поселилась тягостная тишина – все молча уходили, молча приходили, молча занимались своими делами. В такой обстановке Анечка быстро заскучала и предпочла семье ватагу свободолюбивых подростков – целыми днями она стала пропадать на улице, а домой забегала только поесть и поспать. Учёбу она забросила, на упрёки матери никак не реагировала, а братьев и сестёр вообще ни во что не ставила. А годы, между тем, шли, дети выросли, создали свои семьи и зажили отдельно – при матери остались только Анечка и брат. В будни брат уезжал на учёбу, а мать хлопотала по хозяйству, и при этом она постоянно прислушивалась к каждому хлопку двери – дочь совсем отбилась от рук, всегда появлялась неожиданно – влетала как ветер, забегала на кухню, что-то торопливо совала себе в рот, а потом, пошвырявшись в своей комнате, опять убегала на улицу. Но однажды по утру мать перехватила дочку на выходе и послала в поликлинику за врачом. Мать была очень встревожена – всю ночь она провела у постели сына, метавшегося в жару. Анечка с готовностью кивнула, но едва выскочила за дверь, тут же забыла о просьбе матери. Когда брата увезли в больницу, то спасти его уже не удалось – может время было упущено, а может болезнь оказалась не по силам тогдашней медицине. Потеря брата мало тронула Анечку – она даже не могла вспомнить, рассказывая потом мне о своей жизни, была ли она на похоронах. Анечка даже войну осознала только тогда, когда ей нечего стало намазывать на хлеб, да и за хлебом этим надо было долго-долго стоять в длинной молчаливой очереди. Уличная её компания сильно поредела – часть ребят ушла на фронт, а часть – на завод. Пришлось идти работать и Анечке. В наше время из Анечки получился бы замечательный массовик-затейник – она и плясунья, и певунья, и за словом в карман не полезет, а уж идей для развлечений в её голове всегда роилось видимо-невидимо. И вот такого живчика посадили вахтёром на проходную завода. Работа вахтёра требовала большой ответственности, но никак не получалось у Анечки строго выполнять свои обязанности – могла ли она, например, беспристрастно ощупывать карманы парня, который при этом весело балагурил и совал что-то из украденного ей в рукав! А когда Анечка услышала вой сирены воздушной тревоги, то она тут же забыла обо всём от страха и первой кинулась в бомбоубежище, оставив открытыми ворота – в военное время это было преступлением! Так Анечка заработала свой первый срок, который отсидела от звонка до звонка и вернулась домой с маленькой дочкой, которую родила исключительно из нежелания физически работать на зоне. Но испытания свободой Анечка не выдержала и за какую-то очередную авантюру вновь загремела за колючую проволоку. На зоне она опять родила ребёнка, на этот раз – мальчика, здорового и красивого, которого в годовалом возрасте забрала к себе бездетная старшая сестра и увезла в Москву. Так и текла Анечкина жизнь год за годом – немного порезвится на свободе и опять в тюрьму возвращается. Родные никогда не отказывали ей в крыше над головой – сначала она возвращалась к матери, а после её смерти – к сестре, которая поселилась с семьёй в родительском доме. Дочка Анечки умерла в четырёхлетнем возрасте от дифтерии – у Анечки осталась лишь её фотокарточка. На зоне Анечка боялась только одного – тяжёлой работы, и всячески пыталась от неё увильнуть. С этой целью в молодые годы она старательно очаровывала как охранников, так и охранниц, а с возрастом стала изобретательно симулировать болезни – способов вызвать недомогание она знала великое множество, но обмануть тюремных медиков было нелегко. Когда ничего не срабатывало, Анечка шла на членовредительство, например, вкалывала в сустав пальца руки слюну, и сустав воспалялся. Когда я познакомилась с тётей Аней, то мне сразу бросились в глаза корявые пальцы на её руках, похожие на корни выкорчеванного старого дерева – так сильно они были изуродованы. Привела меня к тёте Ане подруга. Меня тогда направили в командировку на завод ВПК в областной центр, а перед поездкой опытные коллеги научили меня, как из этой командировки извлечь материальную выгоду – я получаю командировочные с учётом оплаты гостиницы, а сама поселяюсь на дешёвой частной квартире. Оформить счёт за гостиницу особых трудностей не составляло. Так я попала к тёте Ане. Жила она на последнем этаже панельной девятиэтажки и занимала две смежные комнаты в трёхкомнатной квартире – ей их выделили после сноса родительского дома. Для тёти Ани сдача комнаты была хорошим подспорьем к её крошечной социальной пенсии. Когда она открыла нам дверь, то в дверном проёме мы увидели маленькую пожилую женщину с живым лицом. В углу беззубого рта, растянутого в улыбке, торчала сигарета, а глаза насторожённо поблёскивали. Узнав о цели нашего визита, она радушно забегала вокруг нас, нахваливая своим сиплым голосом предлагаемое жильё. Поселила она меня в маленькой комнатке с видом на лес и особенно не докучала. Казалось бы, тётя Аня, пройдя через такие круги ада, какими в моём представлении является тюрьма, должна бы стать очень опасным для общества человеком, но у неё оказался свой кодекс чести – я ни разу не заметила, чтобы она взяла хотя бы рубль из моего кошелька. Обкрадывать она позволяла себе только государство, как, впрочем, и все мы, только не так вызывающе – мы всё же чтили уголовный кодекс. Когда я поселилась у тёти Ани, была ранняя слякотная весна и вечера мы, обычно, проводили дома перед телевизором. Когда приходила подруга, мы садились играть в карты. Играли мы азартно, иногда на деньги, а между партиями тётя Аня рассказывала нам о своей жизни в тюрьме и на воле между отсидками. Так мы узнали о пожаре, который она учинила в своей квартире, уснув на диване с сигаретой – тогда её разбудили пожарные, каким-то образом проникшие в её комнату через балкон девятого этажа. Отремонтировать и обставить выгоревшую комнату тёте Ане помогла сестра – в прошлом артистка драмтеатра. А ещё тётя Аня рассказала нам, как однажды она осуществила свою давнишнюю мечту – съездить в Москву, найти сына и открыться ему. Она знала, что сын пошёл по стопам своего приёмного отца – закончил Военную академию и стал важным военным чиновником. Когда она, добравшись до Москвы и разыскав нужный дом, позвонила в дверь, на звонок вышел сам сын. Радостная тётя Аня тут же взахлёб стала признаваться ему в родстве. Сын терпеливо с бесстрастным выражением лица выслушал весь этот, по его мнению, видимо, мошеннический бред и, достав из кармана денежку, сунул её тёте Ане, не одарив при этом даже словом, и закрыл перед её носом дверь. На новую попытку достучаться до сына тётя Аня не отважилась. А как-то раз за картишками подруга полюбопытствовала у тёти Ани, как в тюрьме женщины обходятся без мужчин? – На этот вопрос тётя Аня отреагировала неожиданно очень энергично. Она сказала, что мужики женщинам нужны только затем, чтобы зачать ребёнка, а более в них нет никакой необходимости – женщины прекрасно могут обходиться и без них! «Как это – без них?» – не унималась подруга. Тут тётя Аня вскочила: «Пойдём, покажу – как! Никакого мужика после этого ты не захочешь!» – и, схватив подругу за руку, потянула в мою комнату. «Ой, не надо!» – испуганно отдёрнула руку подруга и больше уже не любопытствовала. А, однажды, в выходной я проснулась от зычного, весёлого и очень красивого женского голоса, звеневшего в тёти Аниной комнате. Я с любопытством выглянула из-за двери и увидела очень красивую женщину лет сорока, сидевшую за накрытым столом напротив тёти Ани. Тут я вспомнила – накануне тётя Аня сообщила мне, что ждёт в гости племянницу, и при этом она похвалилась, что племянница её – артистка Новосибирского оперного театра. Рассказав мне о племяннице, тётя Аня быстро собралась, взяла большую сумку и поехала на кладбище – дело было в Пасху. А когда я увидела центре стола целую гору разноцветных яиц, то поняла, зачем тётя Аня ездила на кладбище! Меня тоже усадили за стол, налили вина, и уже после пары тостов я всей душой влилась в эту компанию, где заправляла тёти Анина племянница. Она рассказывала нам о своей творческой жизни, о жизни своей семьи, и при этом держала себя как на сцене – поставленный голос, поза, жесты! А еще она пела – я тогда впервые слушала профессиональный вокал в домашней обстановке – очень впечатлило! Потом племянница раскрыла свой чемодан и стала радостно одаривать тётю Аню разными красивыми шмотками, которые ей успели наскучить, и она привезла их тётке. Когда закончилась командировка, я незамедлительно съехала от тёти Ани. Расстались мы нехорошо, со скандалом, а что между нами произошло, я даже толком и вспомнить-то не могу – скандал закрутился вокруг потерянного мною ключа от квартиры. У меня тогда не хватило ума и выдержки красиво выйти из этой ситуации, поэтому я ни разу потом не навестила тётю Аню и не знаю, как пережила она смутные девяностые и пережила ли их вообще. Она хоть и тёртый калач, но перед напором наглости и подлости, чем славились девяностые, вряд ли смогла бы устоять. А такому напору она наверняка подверглась – квартира в большом городе, где жили только две старухи – лакомый кусок для криминала.