В УВД Луганской области в 1992-1994 годах была ремгруппа для текущих ремонтов по содержанию комплекса зданий. Там было четверо рабочих и мастер. Командовал ими, как и уборщицами, комендант зданий.

Зарплаты начала девяностых — долларов тридцать в месяц. Соответственно, нанять сотрудников невозможно. Поэтому туда присылали «химиков», то есть отбывающих принудительные исправительные работы, с вечерней поверкой в специализированной общаге.

В «химики» попадали двумя путями: осужденные по «легким» статьям, например, за браконьерство, или особо «тяжелые», которым «выписан» двухэтажный срок: сначала в зоне на строгом режиме, а потом добавочно — «химия», чтобы они не ошалели от полной свободы.

Народное название «химики» отсылает к факту, что в основном «принудительно трудоустраивали» именно на вредные производства, куда всегда не хватало рабочих.

Переходим к интриге, она развивалась в двух частях. Сначала прислали к нам слесарничать (я работала бухгалтером по зарплате) бывшего бандита. Он мало кого слушался и был (неожиданно) ленив.

Мастеру или коменданту приходилось постоянно ходить за ним и напоминать, что он еще не сделал. Комендант Марина Гайдай — высокая полная средних лет женщина, мастер — Маша Коровина, предпенсионная маленького роста бабулька, ждала вот-вот своего первого внучка от дочки — студентки.

Заискались как-то девочки своего слесаря, пока не нашли в боксированном подвале. Там одно из помещений отведено под подсобку, наподобие мастерской. Их слесарь — бандит в полном уединении мирно вытачивал себе нож на старючем точильном станке. Стоит себе после N-лет отсидки нож точит, а его начальницы хором вдвоём, от него подальше в дверях, призывают к совести и порядку. Ругают (это же их обязанность), а ему их за станком плохо слышно, «вжик- вжик» ноль внимания.

И тут точильный диск под воздействием времени и тяжести работы после списания по сроку эксплуатации, как в замедленном кино, на хорошей скорости разлетелся. Непослушному слесарю махом снесло пол головы. Мозги по комнате — как снежинки.

Маленькая Коровина сразу просела в обморок, большая Гайдай успела бабульку ухватить, это её отвлекло от собственного обморока. Плавно опустила бабушку на пол и дико заорала. Дальше все, конечно, прибежали.

После этого соответствующие службы начали проводить компетентное расследование этого ужасного происшествия. Виноватых достаточно быстро определили. Ими оказались да — начальницы пострадавшего: Гайдай и Коровина.

Допрашивали даже начальника финчасти УВД: «Что за станок,? Как туда попал? Есть ли он на учете?»

Комиссионно изъяли в бухгалтерии какие-то нужные для материалов дела бумажки. Вытребовали: об этом станке справку с печатью, и письменные пояснения от сотрудников бухгалтерии, что похожий станок числился, но списан десять лет назад. Резюмировали: все равно виноваты. Почему не уничтожили до основания этот страшный объект?!

Давали начальницы покойного показания, давали: и непослушный был этот слесарь, и не было ему такого задания «нож точить», но виноватый то должен быть.

По итогам бабушка Коровина сказала, что видала всех там же где сейчас этот мужик, ушла в декретный отпуск с внучком и, потом в гости с малышом три года приходила весёлая и довольная.

Осталась Марина комендантом без мастера, нанять кого-то на такую зарплату не реально. И прислали ей слесарем вместо безвременно усопшего, нового специалиста, отсидевшего непонятное количество лет за изнасилование малолетней, но ему осталось досидеть ещё пару лет «химии». За что он сидел на нем написано не было, но я не поленилась узнать в отделе кадров, после чего смотрела на него с ужасом.

Но начнем с начал:

Приходит ко мне вновь принятый слесарь- сантехник Елецкий и спрашивает о своём исполнительном листе по алиментам на сына. Я отвечаю, что еще не присылали. Он просит бумагу и тут же пишет заявление, чтоб с первого же дня производили удержания, а то будет долг. Я это ещё потому запомнила, что вела зарплату на пол тысячи ментов, и алиментщиков там было под сотню, но ни разу никто так с этим не торопился. Случай в высшей мере исключительной ответственности.

Выглядел новый слесарь: высокий, худой, жилистый, сутулый, всегда в кепке, неопределённого возраста стареющий.

На соседнем этаже от финансовой части — хозяйственный отдел. Сотрудницы с интересом рассказывали, что новенький приходил консультироваться у них как получше написать брачное объявление, еще и обязательно на украинском, что для Луганска в 1994 удивительно. И к нему постоянно приходил после школы сын — парнишка лет двенадцати. Сидел ждал пока папашка работал. Потом руководство запретило пускать парнишку — он лампочки в портфеле выносил.

Фронт работы слесаря — сантехника в комплексе из пяти зданий понятен: проводить мелкий текущий ремонт радиаторов, труб, санузлов. То есть ходил он кругом, в том числе стучал по радиаторам по всем кабинетам.

Однажды я пошла в архив финансового отдела — в подвале соседний бокс от мастерской. Дверь была открыта, слесарь стоя лицом к двери что-то делал, мы встретились взглядами, и во мне всё замерло, как могильной сыростью пахнуло, отшатнуло. Помялась, а куда деваться — прошла дальше в архив, на верху же меня ждали с документами. Короче, зашла, вышла, выдохнула с облегчением, но сырость эту замогильную запомнила, хоть в архив ходила достаточно часто и до, и после.

В связи с сокращением этой общаги «химиков» в Луганске, перевели нашего специалиста досижывать срок в Родаково, это малюсенький городок — станция. И там он успел пробыть меньше месяца, прежде чем карьеру ему оборвали.

Погорел он чисто, отловил в посадке девушку, она сопротивлялась, он ее подрезал, она вырвалась вся в крови и побежала. Шли люди, увидели, отловили и скрутили его вместе с рюкзачком с удавочкой и ножом.
Вот именно отсюда и начнется настоящий мой трешевый рассказ.

В общагу, где он тихо досиживал, честно работая, и выплачивая алименты на своего любимого сына, приехали с обыском и, среди его вещей нашли ДНЕВНИК, в котором он описывал все свои похождения с именами и адресами жертв. Если у жертвы были документы, то фото оттуда он вклеивал в свой дневник.

Особо он отличался тем, что преступления совершал вместе с сыном. Если жертва не сопротивлялась, то он её отпускал. А потом приходил проверять по домашнему адресу не обманула ли его жертва, там ли она действительно живет. Кто оказывал сопротивление — тех убивал. Таких набралось полтора десятка.

С этой тетрадкой — дневником следаки ходили по адресам отпущенных жертв. И ведь ни одна не подала заяву на тот ужас, что с ней произошёл. Можете ощутить степень латентности этих преступлений?

Развлекался, но по другому наш сантехник и пока работал в комплексе зданий УВД Луганской области. Он ходил по кабинетам и воровал тетради, материалы дел. Сотрудники поговаривали шепотом: у кого-то секретная зарегистрированная тетрадь пропадет, или еще что. Но о нём же не знали. Вот и моя коллега по кабинету однажды в понедельник утром, стоя перед нашим огромным несгораемым шкафом, утверждала, что такое ощущение, что там кто-то лазил,

Кто же знал, что когда слесарю надо было попасть в нерабочее время в кабинет, то охранники из комендантского взвода умудрялись отдавать ему всю связку ключей от этажа, вместо того чтобы открывать и ждать рядом пока он работает. Как охранник может пойти час там стоять? Ему же на входе дежурить надо. А вот сантехнику к началу отопительного сезона надо всю линию пройти простучать.

И опять следователи пришли в бухгалтерию, изъяли табеля учета рабочего времени. Стали опять пытать Марину Гайдай: «Вот у Елецкого восьмерки в табеле проставлена, а согласно его собственного дневника, он в это время убивал в посадке. Выходит, вы его покрывали.»

Испуганная, издёрганная Марина объясняла, что вызывала сантехника накануне, в выходной на аварию — прорыв системы. И у него, соответственно, образовывался отгул, поэтому вот такая разница табеля с дневником. А следить за его свободным временем, как и воспитывать, в ее обязанности не входит. И удовлетворять его другие потребности тоже — не входит.

Тягали Марину, тягали, пока она вслед за Коровиной не уволилась, взяла большущий клетчатый баул и стала возить товар на базар.

Командира комендантского взвода — начальника над дежурными понизили то ли в звании, то ли в должности. Но не на долго.

Елецкий пока шло следствие находился в СИЗО. До суда не дотянул — нашли в камере повешенным. «Самоубийство» — согласно документам. Сына его отправили в малолетку.

Начальником УВД тогда был Эдуард Дидоренко, в честь которого нынче назван Институт Внутренних Дел. Интересно было бы на суде послушать как Елецкий по кабинетам областного УВД по выходным материалы собирал.

Несколько лет назад в какой-то обзорной статье о маньяках находила этот случай, он проходил в последнем абзаце как уникальный тем, что все это он проделывал вместе с малолеткой — сыном.
Всё.