Хочу рассказать про еще один курьезный случай, который произошел в это время. Но сначала кое-что нужно пояснить.

В осеннем призыве, который набрали через полгода  после нас, был один солдат ростом под 2 метра. Звали его Коля Щипанов. Я уже не помню, из какой местности его призвали в армию, да и не в этом дело… Его определили в учебный взвод нашей роты и стали учить на радиста. Но через месяц обучения командир учебного взвода старший лейтенант Майоров пообещал командиру роты капитану Рыбалко, что застрелится из табельного оружия, если Щипанова не уберут из его взвода. А зам. ком. учебного взвода мл. сержант Окунев, наоборот, обещал пристрелить Щипанова, если он останется во взводе. За месяц обучения увалень Коля не смог выучить ни одной буквы азбуки Морзе, как отцы — командиры с ним ни возились. И это при наличии у него музыкального слуха. Какие ошибки делал Коля в конспектах по политзанятиям и какие вопросы он задавал на занятиях по уставам СА, я скромно умолчу.

Учитывая бестолковость Щипанова в восприятии на слух звуков морзянки и опасаясь смертоубийства, Колю перевели в роту ПРЦ (передающий радиоцентр). Но его пребывание там закончилось ровно через неделю. На практических занятиях Щипаныч, как его все называли, умудрился на 5 минут оставить без радиосвязи весь наш КП. До сих пор не известно, зачем он вырубил электрорубильник ПРЦ, обесточив этим все радиопередатчики. Щипаныча под конвоем отвели в штаб, где командир части, замполит, начштаба и начальник особого отдела несколько часов подряд пытались выяснить, для чего он совершил эту «диверсию». Ответы двухметрового «диверсанта» довели командование нашей части до нервного расстройства и суицидального состояния. Отправив «тупую скотину», как в сердцах назвал Щипаныча наш замполит, под конвоем в казарму и строго-настрого запретив конвою его выводить оттуда даже по нужде, отцы-командиры закрылись в кабинете командира части. Там они постарались успокоить разгулявшиеся нервы пятизвездочным коньяком, который продавала из-под прилавка командованию КП и нашего узла связи продавщица военторга Люба. Но учитывая то, что через час замполит поспешил в дом прапорщика Васи Лапина, со странным прозвищем «Вася Залупа», за самогоном, который знатно гнала Васина жена, коньяк с командирскими нервами не справился.

«Совещание» в командирском кабинете продолжалось почти до самого утра. Два раза в кабинет вызывался прапорщик Вася с позвякивающими во вместительной сумке «документами». Один раз даже вызвали начальника продовольственной службы лейтенанта Азизова. Этот товаровед с офицерскими погонами, по молодости лет еще не понимавший ситуации, в открытую принес несколько банок тушенки и рыбных консервов. Выслушав командирское мнение о своих умственных способностях и познании всех тягот и лишений воинской службы, которые ждут его в будущем, недавний выпускник тылового училища пулей вылетел из штаба.

Логичным будет вопрос, откуда я знаю все эти подробности. Всё очень просто. Я в этот день заступил в наряд  дежурным по штабу. И то, о чем я рассказываю, происходило на моих глазах.

Часам к четырём утра из кабинета командира части раздался мощный храп четырех человек. Это означало, что «совещание» закончено и судьба «диверсанта» Щипаныча решена. Нужно отдать должное воинской закалке наших командиров. Где-то к семи часам утра храп в кабинете прекратился. Еще через несколько минут из командирского кабинета появились вершители щипановской судьбы. Стараясь не шататься, они проследовали на оправку естественных надобностей и умывание. Умывшись холодной водичкой и почистив зубы, командование нашей части вновь обрело способность исполнять свои служебные обязанности. Дав мне указания по наведению порядка в своем кабинете, командир с замполитом отправились на территорию части, дабы лично проследить за выполнением утренних мероприятий. Особист закрылся в своём кабинете с целью поспать ещё пару часов. А начальник штаба майор Сергушов вызвал к себе штабного писаря и стал диктовать ему приказ о дальнейшем прохождении воинской службы рядовым Щипановым.

Как я понял, наше начальство решило никуда о «диверсии» на ПРЦ не докладывать. Так получилось, что пятиминутное отсутствие радиосвязи оперативным дежурным КП и его заместителями замечено не было. А дежурный по связи подчинялся начальнику узла связи, то есть нашему командиру. В общем, решили сор из избы не выносить. Да и, если бы об этом ЧП узнало командование корпуса и более высокое начальство, в первую очередь наказали бы все командование узла связи и руководство дежурной смены КП. А Щипаныча бы, точно, посадили! Но всё обошлось. Никто не настучал! Приказом командира части рядового Щипанова перевели служить в хозвзвод. В этом взводе служили водители, повара, истопники и другие хозспециалисты. Щипанычу же предстояло служить в подсобном хозяйстве. Такие хозяйства тогда были почти во всех частях. Они предназначались для усиления продуктового довольствия личного состава. В приказе была определена и должность несостоявшегося «диверсанта» — рабочий хоздвора. В общем, от греха подальше отправили Щипаныча служить на свинарник. Правда, в его «подчинении» была еще пара коров и несколько кур.

Прошло около двух недель после этих событий. Служба шла своим чередом. Дежурства сменялись нарядами, наряды снова дежурствами. С каждым днем приближалось время моего поступления в военное училище. А пока меня снова назначили в наряд дежурным по штабу.

Штаб располагался не в самой части, а где-то в полу километре от КП. Справа от штаба находились санчасть и жилой дом, где проживали семьи офицеров. Слева от штаба, за небольшим заборчиком, находились огороды. Самым большим был огород прапорщика Васи Залупы. Но история про Васю, его жену-самогонщицу и их огород ещё впереди.

За огородами, в небольшом лесочке, находился передающий радиоцентр, место неудавшейся «диверсии» свинаря Щипаныча. А через дорогу  от ПРЦ располагалось подсобное хозяйство нашей части. В хозяйстве были огород, курятник и еще одно узкое, но длиннющее здание. Внутри здание было разделено на несколько так называемых загонов. В одном загоне содержались коровы, в другом — свиньи. Был еще один загон, в котором содержался огромный хряк — производитель, гордость нашего свинарника. А вдоль загонов на всю длину здания располагался коридор. Я так подробно все это рассказываю для того, чтобы дальше в этой истории было все понятно.

Итак, заступил я в наряд дежурным по штабу. Проверил порядок, документацию дежурного — словом, сделал все, что положено при заступлении в наряд. Затем получил инструкции от начальника штаба и дежурного по части. А дежурным по части в этот день заступил молодой лейтенант Азизов. Его в наказание за дискредитацию командования части ставили теперь в наряд через сутки, дабы он «набирался ума — разума и воинской смекалки». После месяца такой жизни, которая в армии называется  «через день на ремень», лейтенантик из службы тыла уже не поперся бы в кабинет командира, засветив на весь штаб закуску. Кстати, подсобное хозяйство было в ведении этого самого лейтенанта.

Служебный день заканчивался. Уже ушли со службы все штатские сотрудники штаба. Затем под разными предлогами отбыли два прапорщика — помощник начальника политотдела по работе с комсомолом и помощник начальника штаба. Часов в 6 вечера к штабу подъехал командирский УАЗик. Отдав последние распоряжения дежурному по части и всему суточному наряду, командир отбыл к месту проживания. А вслед за ним моментально ретировались замполит и начальник штаба. Уходить раньше командира для них считалось моветоном, да и было не положено по уставу.

В штабе остался только штабной писарь, печатающий приказ о заступлении дежурных смен на завтрашнее боевое дежурство. Утром, до развода, этот приказ должен был быть подписан командиром части и на разводе зачитан перед личным составом. С этого начинался каждый день службы.

Часа через два писарь перестал стучать по клавишам печатной машинки, положил напечатанный приказ в папку «На подпись» и отбыл спать в казарму. В штабе остались только я и два моих посыльных. Посыльные по штабу заступали в наряд вместе с дежурным и подчинялись ему. У них были очень разнообразные обязанности: от наведения порядка в штабе до оповещения не имеющих домашних телефонов офицеров в случае объявления тревоги. К тому же по ночам они должны были охранять штаб и штабную территорию как часовые. Смену часовых каждые 2 часа производил дежурный по штабу.

Выставив первого часового и обойдя вместе с ним прилегающую территорию, я вернулся в штаб и стал листать учебник географии. Другого времени хоть немного подготовиться к вступительным экзаменам у меня не было. С первой же прочитанной страницы учебника меня стало сильно клонить ко сну. Но спать категорически было нельзя. Во-первых, этого не позволял «Устав гарнизонной и караульной службы» и обязанности дежурного по штабу. А во-вторых, и это было самым главным, дежурный по части еще не проверил несение службы нарядом штаба. Дежурный по части обычно проверял наряд в штабе один раз за ночь. Правда, был у нас один молодой лейтенантик, командир взвода в роте телефонистов, который мог заявиться с проверкой и два, и три раза за ночь. По своей наивности так он надеялся сделать себе «служебную карьеру». Не понимал он, что его служебное рвение командованию и на фиг не нужно. Ибо все «залеты», которые выявлял молодой служака, могли стать известны вышестоящему начальству, а это было чревато взысканиями для командования части. А у рядового и сержантского состава части лейтенант из «телефонки» вызывал чувство острой неприязни. Недаром же с первых дней службы он получил кличку «Вонючка».

Ну вот, я снова отвлекся от главной темы моего рассказа. Но, поверьте, без этих отступлений понять происходящие события было бы очень трудно.

Но вернемся к событиям того вечера. Я честно старался вникнуть в географическую науку, но не тут-то было. Сказывались бессонные ночи, проведенные на дежурствах и в нарядах. В сон клонило все больше и больше. Чтобы окончательно не уснуть, я вышел из штаба на свежий воздух. Сделав несколько наклонов и приседаний, я присел на скамейку возле крыльца штаба, закурил и огляделся. Тишину ночи нарушали только шаги моего часового, который обходил вверенную ему территорию. Все было бы чудесно, но вот комары… Я пробовал с ними бороться, окутывая себя клубами сигаретного дыма, но это мало помогало. Минут через десять эти кровососущие твари одолели меня настолько, что я позорно бежал с поля боя обратно в штаб. Зато сонливость полностью прошла. Только я собрался вновь отдаться географии, как раздался стук в окно. Сильно удивившись, я вышел из штаба. У дверей стоял часовой и показывал рукой в направлении свинарника. Странно, но там горел свет во всех помещениях. Свинарю разрешалось задерживаться на хоздворе после отбоя. Это было связано с режимом содержания и кормления животных. Но шел уже второй час ночи. Так долго на свинарнике никто и никогда не задерживался. Это и привлекло внимание часового. Сходить на свинарник и посмотреть, что там происходит, мы не могли. Покидать территорию штаба без разрешения дежурного по части нам категорически запрещалось, а хоздвор территорией штаба не являлся. Да и в зону моей ответственности, как дежурного по штабу, этот дурно пахнущий «стратегический» объект  не входил. Поэтому я решил дождаться проверки, доложить проверяющему про свет в свинарнике, а он пусть решает, что со всем этим делать. Но лейтенант Азизов с проверкой сегодня что — то не спешил. Я уже собрался отправить часового на пост, а сам вернуться в штаб, но тут из свинарника раздались какие-то громкие, но непонятные звуки.

Звуки быстро усиливались и уже кое-что можно было разобрать. На фоне куриного кудахтанья и коровьего мычания резко выделялся поросячий визг. Визг все нарастал. Однажды, будучи студентом и находясь на сельхозработах, я слышал, как визжат поросята, когда их кастрируют. Этот визг тогда разбудил всех в колхозном общежитии. Но тот визг, что раздавался со свинарника, был совершенно другим. Я даже не могу подобрать слова, чтобы описать звуки, раздающиеся со стороны хоздвора. Не хочу быть банальным, но по-другому сказать нельзя. От этого визга кровь стыла в жилах! Эта «какофония» на скотном дворе была такой громкой, что проснулись все собаки и другие домашние животные во всех окрестных деревнях. И конечно же, проснувшиеся животные сразу  присоединили свои голоса к этому адскому хору. Если честно, то я растерялся. С одной стороны, я понимал, что нужно срочно бежать на хоздвор и на месте выяснять происходящее. А с другой стороны, я не имел права это делать согласно обязанностям дежурного по штабу. Я даже не имел права без разрешения дежурного по части отправить туда посыльного. Я уже собирался бежать к телефону и доложить о происходящем по инстанции, но тут заметил приближающегося к штабу лейтенанта Азизова. Не став слушать мой доклад, молодой лейтенант из службы тыла ошарашенно озирался по сторонам. Мне показалось, что он еще не сообразил, где основной источник этого звериного концерта. С трудом, но мне удалось объяснить ему суть происходящего. Дежурный по части лейтенант быстро принял решение. Приказав одному посыльному находиться в штабе, второму — продолжать выполнять обязанности часового, а мне — следовать за ним, лейтенант достал из кобуры табельный пистолет и в моем сопровождении двинулся в сторону подчиненного ему по долгу службы объекта.

От штаба до хоздвора было около четырехсот метров. Преодолев это расстояние за считанные секунды, мы оказались перед запертыми изнутри воротами свинарника. Визг раздавался из-за этих ворот. Он был настолько громок, что наш стук в ворота вряд ли кто-то мог услышать. Радовало то, что ворота открывались внутрь. Нам на глаза попалось небольшое бревно, которое можно было использовать как таран. Не сговариваясь мы с лейтенантом подхватили его, немного разбежались и со всей силы ударили торцом бревна в ворота. Замок не выдержал удара, и ворота распахнулись. По инерции мы с Азизовым пробежали еще пару метров и остановились как вкопанные от открывшейся  перед нами картины. В загонах мыча, кудахча и визжа носились животные. А по длиннющему коридору нёсся огромный хряк — производитель, истошно визжа. На спине у хряка, вцепившись руками ему в уши, восседал «ковбой» Щипаныч. Увидев, что путь на волю открыт, хряк взбрыкнул, как необъезженный мустанг. Неопытный наездник Щипаныч не удержался «в седле» и вылетел на грязный пол. От приданного ему ускорения свинарь проехал ещё пару метров на животе и на полном ходу нырнул в зловонную лужу, где от испуга так и остался лежать. Хряк, почувствовав свободу, последний раз оглушительно взвизгнул и через распахнутые ворота вылетел из свинарника. Через мгновение он исчез в лесопосадке рядом с ПРЦ.

Когда мы с дежурным по части вышли из ступора от всего увиденного, животные уже начали успокаиваться,  а хряка простыл и след. И только тело Щипаныча, распростертое в середине навозной лужи, напоминало о только что проходивших здесь скачках на свиньях.

Несколько мгновений на хоздворе стояла мертвая тишина. Но это только несколько мгновений.

— Встать, кусок дебила!!! — разорвал эту тишину истеричный крик лейтенанта Азизова. Далее последовал длиннющий набор эпитетов в адрес старающегося выбраться из навоза Щипанова, самым литературным из которых был «жертва пьяного аборта». Я и не подозревал, что молодой сын казахских степей может так хорошо ругаться по-русски. Наконец, Щипанычу удалось встать на ноги. С ног до головы перепачканный навозом объездчик домашних кабанов представлял из себя жалкое, но в то же время жутко смешное зрелище. Вспомнив, как этот кабаний берейтор еще минуту назад рассекал по свинарнику верхом на дико визжащем породистом  хряке, я не выдержал. Выбежав из свинарника на свежий воздух и прислонившись к копне сена, я разразился истерическим хохотом. Через минуту ко мне присоединился и дежурный по части лейтенант Азизов. Минут через пять мы понемногу успокоились. Нужно было принимать решение, что делать дальше. Приказав свинячьему мустангеру навести порядок на свинарнике и привести себя и свое обмундирование в предписанный уставом вид, мы отправились обратно в штаб, куда было приказано явиться и Щипанычу после наведения порядка в подсобном хозяйстве.

У входа в штаб топтался часовой. Ему было очень интересно узнать, что же случилось на свинарнике, но покинуть пост он не имел права. Вот он и поджидал нас у входа, надеясь узнать хоть какие-нибудь подробности произошедшего. Но ему ничего не обломилось. Азизов приказал ему нести службу согласно «расписанию поста», а не топтаться на одном месте. Когда часовой ушел на маршрут, лейтенант попросил у меня сигарету.

— Вы же не курите, товарищ лейтенант, — сказал я.

— Тут не только курить начнешь! — ответил он и присел на скамейку. Мы с ним закурили. Несколько минут прошло в молчании.

— Ты можешь никому не рассказывать о том, что мы видели? — спросил меня Азизов.

— Почему? — недоуменно спросил я. В мыслях я уже представлял, как вся часть будет смеяться, когда я расскажу о скачках на свинарнике.

— Понимаешь, я же дежурный по части. И раз это случилось в мое дежурство, значит, виноват я: не смог обеспечить порядок и допустил нарушения. К тому же Щипанов подчиняется мне как начальнику продовольственного обеспечения. Мне сразу же запишут «плохую работу по воспитанию личного состава вверенной службы». А я еще за прошлый залет с консервами в наряды летаю. И, опять же, фамилия Щипанов для командира до сих пор, как красная тряпка для быка. Это конец карьере. Выше капитана мне тогда никогда не подняться. А я через пару лет собирался поступать в Военную академию тыла и транспорта.

Я уже не первый день служил в армии и понял, что так и будет. Пострадает молодой лейтенант ни за что. Ведь никто и предположить не мог, что Щипаныч до такой степени болван. Разве придет в голову нормальному человеку кататься по ночам на хрюшке?! А отвечать за выходку этого двухметрового деблоида, и правда, придется дежурному по части. Щипанычу-то что? Ну отправят на гауптвахту суток на пять. Если узнает начальство в корпусе, то могут отправить на обследование в дурку. Там Колю Щипанова признают шизиком и комиссуют из армии, чему он будет страшно рад. А у Азизова вся жизнь может пойти под откос. А ведь мы с лейтенантом были почти одногодки.

— Ладно, я никому докладывать не буду. Но мои посыльные слышали вопли кабана. И хоть ничего не видели, но знают, что на свинарнике что-то случилось. А они молчать не будут.

— С ними я сейчас тоже поговорю. Позови из штаба посыльного, а я приведу часового.

Я зашел в штаб. Посыльного на месте не было. Но по громкому храпу, раздающемуся из помещения ленинской комнаты, определить его местоположение было нетрудно. Составив вдоль стены стулья, посыльный спал на них, как сурок. Я специально громко хлопнул дверью, но это не произвело на нарушающего устав никакого впечатления.

Недолго думая, я скинул спящего посыльного на пол. Только после этого он проснулся. Сел на полу и стал оглядываться по сторонам, не понимая, где он находится и что с ним происходит. Увидев меня, нарушитель, наконец-то, начал соображать, стал пытаться что-то сказать в свое оправдание, но я не стал его слушать. Приказав ему умыться холодной водой, я вышел из ленинской комнаты. Посыльный сбегал в умывальник, ополоснул водой лицо, и мы с ним вышли из штаба. На улице нас уже ждали дежурный по части и второй посыльный.

— Садитесь, ребята, — сказал Азизов и первым опустился на скамейку. Мы присели рядом.

— Можете курить, разговор у нас будет серьезный. Вы должны навсегда забыть то, что сегодня слышали и видели.

— А что там было-то? — в один голос воскликнули оба посыльных. Любопытство так и распирало их изнутри.

— Ничего не было! — резко оборвал их Азизов. — Я же сказал:»Забыть!»

— Вот так просто взять и забыть? — спросил посыльный, которого звали Дима. Он был одесситом и прославился на всю часть характеристикой своей девушки, от которой регулярно  получал письма и носил ее фотографию в нагрудном кармане. Когда командир взвода поинтересовался, чем занимается Димкина девушка, тот не задумываясь ответил:

— Торговка она.

— Чем же она торгует? — удивленно спросил взводный. Димкин ответ буквально всех убил!

— Да ходит по Одессе, …блом торгует!

Естественно, что через две минуты о «торговке из Одессы» знал весь личный состав.

Как у всех одесситов, чутье на всякие сделки у Димы было развито чрезвычайно остро. И в тот раз чутье его не подвело.

— Не просто, а навсегда и бесповоротно, — в голосе дежурного лейтенанта прозвучали сразу и приказные, и в то же время просительные нотки.

— А… — тоном продавщицы бычков с одесского «Привоза» протянул Дима. Но Азизов не дал ему продолжить.

— А за это вы получите по пять банок тушенки, — предложил нач. продслужбы.

— И по две банки шпрот,- снова не выдержала одесская натура Димы.

— Хорошо. А еще постараюсь отправить вас в «увольнение,» — зашел с козырей Азизов, этим обещанием побивая все карты Диминой одесской натуры. Получить увольнение в город, да еще на первом году службы, в нашей части было нереально.

Заключив с посыльными договор «о неразглашении», молодой тыловик заметно успокоился. Да оно и понятно: десять банок тушенки и четыре банки шпрот — невысокая цена за сохранение дальнейшей карьеры для начальника продовольственной службы. Да и не из своего же кармана он будет платить. Все эти консервы были на складе, а как их без последствий списать, Азизова четыре года учили в училище.

Поменяв местами посыльных, теперь часовым предстояло стать спавшему в ленинской комнате Диме, мы вернулись в помещение штаба. Дежурный по части обзвонил всех дежурных по роте. Судя по их докладам все было в порядке. В это время кто-то робко постучал в двери штаба.

— Войдите! — крикнул Азизов. Дверь штаба открылась, и в проеме появилась двухметровая фигура свинячьего наездника, облаченная в форму бойца РККА образца 1932 года. Даже будённовка украшала голову «ковбоя» Щипаныча. Неудержимый хохот при виде нового воплощения Щипаныча в красноармейца вновь овладел мной.

— Ты это того… — пытался что-то спросить посыльный, который тоже заходился в хохоте. Одному Азизову пока было не до смеха.

— Откуда у тебя эта форма? — строго спросил лейтенант. Из обрывочных и невнятных объяснений упавшего с кабана «берейтора», нам все же удалось понять, что эту форму Щипанов получил у старшины ПРЦ прапорщика Васи Лапина как подменку. Служба у свинаря грязная, обмундирование приходится часто стирать. Вот в подменке свинарь и ходил, пока сохла основная форма. А вот где нашел красноармейскую форму Вася Залупа, так и осталось тайной.

— Пойдем, поговорим с ним на свежем воздухе, — предложил мне Азизов. И, приказав «красноармейцу» Щипанову следовать за нами, мы вновь покинули помещение штаба.

Отойдя метров на сто и убедившись, что часового в радиусе двухсот метров не наблюдается, Азизов приступил к инструктажу «штатного диверсанта» нашей части.

— Если тебя кто-нибудь спросит, почему животные ночью шумели, скажешь, что они кого-то почуяли, вот и вели себя беспокойно.

— А кого почуяли? — хотел уточнить Щипаныч.

— Тебя, идиота! — снова вышел из себя дежурный по части.

— Тигра, медведя, волка, черта лысого! Какая к хренам разница, ты же не видел кого!

— Тигры у нас не водятся, — для чего-то вякнул Щипанов.

— Молчи, гад! А то я за себя не отвечаю! — заорал лейтенант, и его рука потянулась к кобуре с пистолетом. Я понял, что пора вмешаться.

— Успокойтесь, товарищ лейтенант. Не надо кричать, часовой может услышать. Вам это надо? — спросил я Азизова.

— А ты лучше доложи, навел ли ты порядок на свинарнике? — приказным тоном сказал я Щипанову.

— Навел! Все убрал, помыл, почистил. Животные успокоились и спят. Только вот… Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?

— Обращайся, — разрешил успокоившийся Азизов.

— Товарищ лейтенант, вы случайно не видели, куда хряк убежал? Нет его нигде!

Освещаемое уличным фонарем лицо лейтенанта Азизова приобрело цвет переспелого помидора. Было такое впечатление, что его сейчас Кондратий хватит. В суматохе всего случившегося мы совсем забыли про сбежавшего кабана-производителя. Карьера дежурного по части лейтенанта опять повисла на волоске. Если до утра хряка не будет на свинарнике, все договоренности с посыльными не стоили и пустой банки из-под кильки в томате. Хряка нужно было срочно найти. Но на дворе была ночь, и все спали. Одного Щипаныча было мало. Я и посыльные покинуть территорию штаба не имели права. Правда, по приказу дежурного части я мог это сделать, а вот посыльные могли выполнять только мои приказы. А согласно обязанностям дежурного по штабу отдать такой приказ я не имел права. Получался какой-то заколдованный круг. Но делать нечего. Решили искать втроем.

Стали вспоминать. Выскочив из свинарника, хряк убежал в лесопосадку. В этой лесопосадке находился ПРЦ (передающий радиоцентр). Пускать туда Щипаныча после устроенной им «диверсии» было нельзя. Решили, что на ПРЦ пойдет Азизов и как дежурный по части произведет проверку территории. Попасть в помещения ПРЦ кабан не мог. Щипаныча послали осматривать близлежащие к лесопосадке строения. Всяких сарайчиков и дровянников там хватало. Мне же досталась сама лесопосадка. Взяв в штабе мощный аккумуляторный фонарь, я отправился на поиски. Лесопосадка была небольшой. Минут за сорок я обошел ее всю, но кабана нигде не было. Я посмотрел под всеми деревьями, заглянул во все кусты. Нигде не было и намека на него. Побродив еще немного по лесопосадке, я вернулся к штабу. Через несколько минут ко мне присоединился лейтенант Азизов. Его поиски тоже не увенчались успехом. Дольше всех пропадал «виновник торжества». Минут через двадцать появился и он с трехлитровой банкой соленных огурцов в руках. Осматривая все окрестные постройки в поисках хряка, Щипаныч залез в сарай прапорщика Залупы, где хранились его припасы. Пройти мимо такого богатства свинарь не смог. Схватив первую попавшуюся под руки банку, Щипаныч побрел в сторону штаба.

Небо на востоке стало понемногу светлеть. На лейтенанта было жалко смотреть. Если от дурацкого поступка идиота Щипанова еще хоть как-то можно было отвертеться, то утрату казенного имущества в лице кабана-производителя ему никто не простит… И тут меня осенило!

— Огороды!

— Что огороды? — спросил Азизов.

— Мы не смотрели на огородах у прапорщиков!- ответил я.

Отдав банку с огурцами посыльному, мы втроем побежали на огороды.

Решили заходить с трех сторон. Каждый из нас стал обходить свой участок, постепенно приближаясь к центру огородов. Кабана нигде не было. Мы одновременно подошли к последнему огороду, который находился прямо в центре. Посреди засаженного картошкой участка, зарыв пятак в рыхлую землю, спал пропавший хряк. Убегая от «лихого кавалериста» Щипаныча, кабан попал на только что засаженный картошкой участок. Нюх животного сработал моментально. Почуяв запах картошки, кабан принюхался, затем стал рылом выкапывать картофельные клубни и тут же их поедать. Сожрав всю посаженную картошку, сытый кабан заснул прямо там же.

Нужно было срочно решать как вернуть на свинарник эту огромную хрюшку. Поднять и тупо перенести тяжеленного кабана в загон, даже бы если он не двигался при этом, у нас троих просто бы не хватило сил. Он бы просто раскидал нас по всем огородам, стоило нам попробовать его связать и поднять. Делать было нечего. Нужно было «переквалифицироваться» в загонщиков. Для этого мы нашли в лесопосадке три длинных и прочных жерди. Решили возвращать необъезженного Щипанычем мустанга свинячьей породы своим ходом. Решили так. Щипанов гонит жердью кабана по направлению к свинарнику, а я с дежурным по части по бокам, не даем своими жердями животному отклониться от нужного маршрута. Мы заняли позиции возле спящего разорителя картофельных плантаций прапорщиков Советской Армии. По команде Азизова, Щипаныч со всей силы перетянул хряка по хребту своей жердью. Хряк вскочил и хотел кинуться на обидчика, видно совсем одурел от боли и спросонья, но мы своими жердями не дали ему этого сделать. Хряк немного еще повертелся на огороде, перепахав при этом множество уже засеянных грядок, но затем подгоняемый свинарем,  побежал в нужную нам стороны. Благо до свинарника было не особо далеко. Да и кабан видно почувствовал запах своих хрюшек твердо бежал в нужном направлении. Хорошо, что было еще очень рано и нас никто не видел. Ибо наш «свинский конвой» представлял собой уморительную картину. По дорожке к хоздвору переваливаясь бежит огромный кабан. С одной стороны, рядом с кабаном бежит дежурный по части с длинной палкой в руках и пистолетом в кобуре. С другой стороны дежурный по штабу с такой же палкой и штык — ножом на ремне. А за кабаном бежал двухметровый свинарь с палкой в руках и с буденновкой на голове. Если бы нашелся любитель очень ранних прогулок и увидел эту картину… Домой он бы больше не вернулся! От хохота и абсурдности происходящего он бы просто тронулся умом. Слава главнокомандующему, мы без приключений добежали до свинарника. Кабан больше не пытался отклониться от маршрута. Забежав на свинарник, хряк сам забежал в свой загон и направился к кормушке. Закрыв за ним ворота загона, мы все с облегчением вздохнули. Может быть Азизов и хотел сказать Щипанову все, что он о нем думает, но сил у него на ругань уже не было. Еще раз напомнив, что свинарь — залётчик должен отвечать на вопросы, если ему их кто — то станет задавать, мы отправились в штаб. Азизов пошел в штаб умываться, а пошел за часовым, так как время  его смены уже закончилось. Часового я нашел спящим на скамейке в палисаднике за штабом. Орать на него у меня не было ни сил, ни желания. Я просто скинул его с лавки, а когда он встал на ноги, приказал ему идти в штаб, пинком придав ему ускорение. Хоть не по уставу, но доходчиво.

Уже приведший себя в порядок дежурный по части еще раз уточнил с посыльными условия их договора и поспешил в направлении части. Я глянул на часы. Через 10 минут должен был быть подъём. Эта, полная приключений ночь, закончилась. Дальше все пошло строго по уставу и распорядку. Дежурный по части встретил командира и доложил ему, что за время его отсутствия в части происшествий не случилось. Я доложил об отсутствии происшествий первым прибывшему в штаб замполиту. А Щипаныч понес на кухню надоенное рано утром молоко. Вопросов ему так никто и не задал.

Через пару дней посыльные получили  тушенку и шпроты. А в ближайшие выходные по очереди сходили в увольнение. Старослужащие солдаты попытались разобраться с вопиющей несправедливостью, но после доходчивой беседы с командиром роты, моментально успокоились. Азизов держал свое слово.

Мне то же кое что перепало, но самое главное Азизов сделал для меня немного позже. Но это, как говорится, уже другая история.

Да! Забыл! Вы знаете чей огород разорил хряк — производитель? Конечно же! Огород прапорщика Васи Залупы.