Я долго думал с чего начать эту историю. Коротко написать не получится. Так что, запаситесь терпением, семечками, можно пивка взять пару ящиков. Итак, я приступаю.

Все началось в далёком теперь 1974 году. Весной того года, после долгих мучений наших преподавателей, мы получили дипломы техников — технологов. Ну а так как таких «ценных» специалистов в области обработки металлов в том году выпустилось аж пять групп, то ни о каком распределении не могло быть и речи. В общем, вручили нам торжественно дипломы и неделю отмечали освобождение от нашей группы, классных специалистов в деле доведения преподавателей до нервных срывов, учащённого сердцебиения и повышения кровяного давления в головном и костном мозге.

Вот и пошли мы, горемычные, искать себе работу, дабы не «пропасть» с голоду и не попасть на учёт в ментовскую, как тунеядцы.

По специальности прописанной в дипломах, работы почти никто не нашёл. Почти все устроились токарями и фрезеровщиками на разные заводы.
А меня, по знакомству, мать устроила работать на УПП «Светотехника» МОС. Где УПП это учебно — производственное предприятие, а МОС это Молдавское общество слепых. Кстати, меня всегда поражало почему слепые собирают светильники, а глухие на «Культприборе» динамики и радиоточки? Может быть психологи и могут это как то объяснить, да только я им не особо верю. Ибо за свою жизнь насмотрелся на такое, что никакие психологи такое разъяснить никогда не смогут! Да что далеко ходить. Мы сами иногда такое вытворяли, что психологи вместе с психиатрами скромно писают кипятком в укромном углу.

Ой! Я увлёкся и отвлёкся от основной темы. Так что, прошу пардону и продолжаю.

Взяли меня на ту «Светотехнику» инженером — технологом в механический цех. Вот, что значит иметь знакомого начальника цеха. Чтобы стать инженером даже высшего образования не понадобилось! Вот и стал я 8 часов в день руководить технологией цеха. А после работы бухать с рабочими цеха в ближайшей к работе точке по продаже разливного сухого. Наливали вино из бочки мерной литровой кружкой в чайник. Таких чайников в магазине было несколько. В них отпускали вино постоянным клиентам. А на закуску была пряного посола килька и хлеб.

При всём этом, начальник цеха, знакомый моей матери, был доволен моим инженерством. Звали начальника цеха Питкис Иосиф Фроймович. И я долго ломал голову, вычисляя в уме как же звали его отца.

Это моё инженерство продолжалось целый месяц. И вдруг, как пыльным мешком из за угла! Повестка в военкомат! А я про армию даже как то и забыл. Отец мог меня от той армии отмазать или хотя бы перенести призыв на другой, более поздний, срок. Но, являясь убеждённым коммунистом, атеистом и патриотом Вооружённых сил СССР, делать этого не стал. И пришлось мне идти в военкомат, затем на призывной участок, а дальше в поезд и…

Ещё в военкомате я познакомился с Николаем. У него была странная фамилия Трайстар. Мы сразу почувствовали с ним родство душ. Хотя до этого даже не слышали никогда друг о друге. С этих пор наши судьбы переплелись на долгое время.

Интересное началось ещё в военкомате. Повестку я получил один из первых. После прохождения всех комиссий, я получил повестку на отправку в войска. Мне устроили шикарные проводы. Погуляли мы на них славно, как только мы гулять умели. А может и не только мы. В назначенный срок я прибыл на сборный пункт и готовился отбыть защищать передовые рубежи родного Отечества. Но продержав нас весь день на сборном пункте, городским призывникам выдали повестки на другое число. А приезжих отправили ночевать в казарму при сборном пункте. И так продолжалось несколько дней. Я успел проводить в армию всех друзей и знакомых, попадающих под этот призыв. У меня была странная жизнь. День я проводил на сборном пункте, а вечера и ночи на проводах друзей.

Наконец наступила и моя очередь отправляться носить кирзовые сапоги. От сборного пункта мы строем проследовали на вокзал. Там нас погрузили в поезд Кишинев — Москва. Причем это был обыкновенный скорый поезд. Мы заняли плацкартный вагон, как простые пассажиры. Вот только проводницы почему то сразу закрылись у себя в купе. Сопровождали нас капитан и два сержанта. Они сообщили нам, что нас везут в Свердловск.
Среди призывников я был почти самый старший по возрасту. Мне уже было 19 с половиной лет, а не 18, как большинству призывников, которые достигли возраста полового созревания и призывного возраста одновременно. Правда, был среди нас один призывник, на которого все сразу обратили внимание. И он таки достоин того, что бы уделить ему несколько строчек в моём сумбурном повествовании.

Был он невысокого роста, немного толстоват. Держался особняком. Не улыбался и часто вздыхал. А главное, на вид ему было лет под 30. Это то и было в нём самое интересное. Ведь в армию призывали только до 27 лет. Так же не призывали в армию тех, кто имел двоих и более детей.

Оказавшись в вагоне, этот невысокий толстячок  сел в уголок и грустно опустил голову, не переставая горестно вздыхать. Конечно, всех разбирало страшное любопытство, кто это и за что он оказался среди нас. Но толстяк ни с кем не хотел разговаривать и продолжал вздыхать.

На какое то время про него забыли. Нужно было занять места, что бы не спать возле сортира. Потом капитан устроил перекличку и объяснил правила поведения во время «следования к месту прохождения воинской службы». А сержанты помогли быстрее усвоить эти правила. Разъяснив, на доступном нам языке, какие кары нас ждут за нарушение данных правил. После их разъяснений как то резко расхотелось попадать в число нарушителей. Впрочем, сержанты оказались нормальными ребятами. Для них  транспортировка нас к месту службы являлась «дембельским аккордом». Кто служил, тот знает, что это такое. Учитывая то, что я был из семьи военнослужащих и половину жизни провел в военных городках, мне было довольно легко найти с сержантами и капитаном общий язык.

Капитан, опасаясь за психическое и физическое состояние вздыхающего толстячка, попросил меня поговорить с ним. Сначала вздыхатель на контакт не шёл. Но мы с Николаем Трайстаром, придумали хитрый ход. Который нам давал возможность и толстячка разговорить, и себя ещё раз почувствовать на гражданке.

Сначала наша идея у офицерско — сержантского состава особого энтузиазма не вызвала. Но ответственность за состояние личного состава взяла верх над служебными инструкциями. Взяв с нас обязательство не напиваться как последним поросята, не сходить с поезда на остановочных станциях и не приставать, а главное — гнусно не домогаться пассажирок, нам разрешили сходить в вагон — ресторан. Конечно, при условии, что вздыхающий толстячок пойдет с нами. Уговаривать толстяка долго не пришлось. А какой молдаван откажется выпить стакан вина на халяву?! Да ещё и под хорошую закуску, если ему это не будет ничего стоить! Пусть хоть вся жизнь летит в тартарары или по молдавски в Татарбунары, но на шару выпить и закусить… На этой черте молдованского характера мы с Николаем и сыграли.

Попытки остальных призывников пойти в ресторан с нами,были нами быстро пресечены. Стоило сказать, что в этом случае банкет будет за их счёт и желающих идти с нами не осталось. Вот что значит знание местных национальных традиций.

Расположившись за отдельным столиком в вагоне ресторане, мы заказали на троих бутылку коньяка,  три бутылки вина и холодные закуски. Ну и фирменное блюдо на горячее. В те времена вагоно — ресторанное меню особым разнообразием и количеством блюд не отличалось. Из фирменных блюд были только «Тефтели по молдавски» и «Биточки по Кишиневски» Кстати. Последний раз я ехал на этом «фирменном» поезде где то в году 1998. Как сейчас помню, что его номер был 47/48. А состав назывался «Молдова». Во время обеда я заметил, что меню вагона — ресторана особо не изменилось. Увеличился ассортимент спиртных напитков. Но «фирменные» блюда остались неизменными!

Выпив по паре рюмок коньяка и закусив помидорным салатом, мы ненавязчиво перешли к разговорам за жизнь. Толстячёк, в глазах которого стал появляться лёгкий блеск, не переставая вздыхать, стал рассказывать. Его рассказ это нечто! Ну да обо всём по порядку.

Оказалось, что зовут его тоже Николаем, а фамилия его странная даже для молдаван — Бубуёк! Кстати, в дальнейшем ему пришлось вынести множество насмешек и подколок из за своей фамилии.

Лет Николаю было 26 и 8 месяцев от роду. Он работал старшим лаборантом в само;й Академии наук МССР и заочно учился в КПИ,  кишиневском полутехническом институте, как мы его называли. В 19 лет Николай женился, а к 24 годам у него было уже двое детей. Не знаю почему его не призвали в армию до рождения второго ребёнка, может ему полагалась какая нибудь отсрочка, а может ещё что. Но про армию Бубуёк напрочь забыл после рождения второго ребёнка. И всё бы у него было хорошо, если бы шалава — жена  не изменила ему с бригадиром свиноводческой бригады. Произошло это когда она ездила в родное село на северо — западе Молдавии. Про её измену в тот же день узнало всё сельское население. Да и любовники не особо скрывали свое прелюбодеяние. Бригадир свиноводов пинками выгнал из дома жену, с которой он к тому же не был расписан. Так что растование прошло почти мирно. Подбитый глаз бывшей сожительницы свиновода и  сломанные об его спину грабли можно не считать.

А старший лаборант Бубуёк написал заявление на развод. Народный суд без особого труда разобрался в ситуации и быстренько развёл Николая с его ветреной женой. Оставив Бубуйку комнату в коммуналке, а шалава — жене обоих детей. Свинский бригадир забрал  жить к себе её и детей. А так же предложил ей выйти за него замуж. На что она сразу же согласилась, но с условием, что свиновод усыновит её детей. Для усыновления нужно было, что бы брошенный Бубуёк написал отказ от детей. Так как родительских прав суд его не лишал. Видно Николай полностью потерял от измены жены и последовавшего развода голову. Поэтому, когда коварная изменщица подкатила к нему, с заранее написанным заявлением, он, не читая, подписал подсунутую ему бумагу. Чем добровольно отказался от родительских прав на детей. В конечном итоге Коля Бубуёк остался без жены, детей и отсрочки от призыва в Вооруженные силы. На сей раз военкомат сработал без всяких проволочек. И, не дожив четырёх месяцев до 27 — летия, обманутый женой лаборант Академии наук МССР оказался в поезде, среди мальчишек, едущих выполнять свою «почётную обязанность» по защите социалистического отечества от акул мирового империализма.

Выслушав рассказ Бубуйка, об обстоятельствах его попадания в вагон с новобранцами, мы с Николаем Трайстаром не могли понять как нам к этому относиться. Нам одновременно было смешно, грустно и обидно, за этого, дожившего почти до тридцати лет, но по сути своей большого ребёнка.

Но командованием нам была поставлена задача вывести призывника Бубуйка из состояния душевного раздрая. Что мы и сделали, заказав ещё бутылку коньяка. Две бутылки коньяка, запитые тремя бутылками марочного «Хереса», придали душевному состоянию будущего солдата покой и умиротворение. Поэтому, когда, с трудом держась на ногах, мы с Николаем Трайстаром докладывали об успешном выполнении задания, Бубуёк спал на верхней боковой полке. Во сне он блаженно улыбался и даже напевал  песенку о колхозном пастухе по имени Ионел. Правда на полку его пришлось засовывать целым отделением призывников, ибо сам забраться на верхнее спальное место бывший отец двоих детей уже не мог.

Зато, проснувшись утром, Николай Бубуёк перестал вздыхать, прятаться по углам и предложил опохмелиться. Оказывается душевные травмы не помешали бывшему лаборанту заныкать на дно рюкзака литровую бутылку чистого спирта. Этот спирт предназначался для мытья пробирок. Может быть из за тех, не вымытых с применением спирта пробирок, не удались многие опыты молдавских учёных. Насколько я знаю, им так и не удалось выявить влияние лунного затмения на яйценоскость уток! Может быть это произошло от того, что спирт, выделенный для мытья пробирок, колб и прочей научной посуды, был с удовольствием выпит едущими в армию призывниками. Вот как подлая изменщица, наградившая рогами круглую голову бывшего старшего лаборанта, сорвала план научных разработок Молдавской Академии наук!

Чтобы больше не возвращаться к Николаю Бубуйку, отмечу следующее. В учебке мы попали в один взвод. За полгода в учебке из бывшего лаборанта сделали радиотелеграфиста 3 класса (по простому радиста), а куда он попал служить после учебки я не знаю. Больше наши жизненные пути не пересекались. Но история Николая Бубуйка навсегда останется в моей памяти. Вот как, оказывается, бывает в жизни.

Чтобы закончить о первом периоде нашей службы, который  коротко опишу основные события.

По прибытию в Москву, нам нужно было переехать с Киевского вокзала на Ярославский. Нас построили и мы своим ходом проследовали в метро. Строем в метро я ходил первый и последний раз в жизни. На Ярославском вокзале нас опять посадили в плацкартный вагон поезда, идущего в Сибирь. На этом поезде мы должны были доехать до уральской станции Свердловск, нынешний Екатеринбург. И ни один человек не потерялся, не отстал от поезда. Сейчас бы половина команды сбежала из поезда на первой станции ещё в Молдавии, а вторая осталась бы в Москве, чтобы податься в гастарбайтеры. Но шел 1974 год и о закосить от армии будучи на пути в ту самую армию, мог подумать только последний идиот! Но таких в армию не брали. Такие «проходили» службу психиатрической больнице или «отбывали воинскую повинность» в спецлагерях. И служба их длилась от 3 до 5 лет.

К тому времени мы, я и Николай Трайстар, уже очень сдружились между собой и сопровождающими нас сержантами. А после выполнения ответственного заданиями, заслужили особое доверие и уважение нашего капитана. Это доверие и дружба вылились в то, что когда наш поезд на полчаса сделал остановку на какой то станции, за водкой отпустили только нас двоих. Так как домашние запасы спиртного у призывников уже закончились, а запасы местного вагона — ресторана мы умудрились прикончить ещё в первый вечер. И это «опасное», но почётное задание мы с Николаем тоже выполнили точно и в срок!  Мы успели до отправления поезда притащить в вагон два рюкзака набитые бутылками с водкой. Так и прошли наши последние дни гражданской жизни.

Через сутки, дождливым майским утром, наш поезд прибыл в Свердловск. Нас высадили из вагона и отвели на привокзальную площадь. Капитан ушел узнавать насчёт транспорта. Оказывается за нами должны были прислать два грузовика оборудованных для перевозки людей. Но как всегда, кто — то, где — то, что — то напутал и грузовики не отправили. Выяснив всё это, наш капитан принял чисто военное решение. На привокзальной площади была конечная остановка троллейбуса, который шёл до расположения нашей части. Как сейчас помню, район этот назывался Уктус. Вообщем мы пришли на остановку троллейбуса, сели в него, предварительно высадив из него остальных пассажиров. Капитан переговорил с водителем, тот закрыл двери троллейбуса и мы без остановок доехали до КПП нашей воинской части. Нужно было видеть охреневшие лица дежурного по части и дежурного по КПП, когда из троллейбуса, остановившегося у проходной воинской части, вывалилась толпа молодых парней, которых не ждали! Ох уж это родное русское головотяпство! Все знают, что должна прибыть группа призывников, но почему то никто не знает когда. Хотя в часть и свердловскую военную комендатуру капитан звонил и из Кишинева, и из Москвы. Но кто то не так записал, кто то не так передал… И вот картина «Не ждали» возле проходной. Закончилось всё тем, что на КПП пришел командир части. Он сказал что думает о военном коменданте Свердловска, объявил выговор дежурному по части и обматерил дежурного по КПП. Затем, выслушав доклад нашего капитана, он приказал  организовать нашу приёмку. Нас завели на территорию части и разделили на две группы. Я оказался в группе вместе с Николаем и Бубуйком. Нас завели в класс, оборудованный телеграфными ключами, наушниками и другой радиоаппаратурой. В классе находился прапорщик, фамилия его была Виноградов. Почему я запомнил его фамилию? Наверное потому, что он был хорошим человеком и следующие полгода был нашим инструктором. Виноградов объяснил нам, что всех призывников, прибывших в эту часть, сначала проверяют на наличие музыкального слуха. Многие обрадовано подумали, что появилась возможность стать военным музыкантом, но их быстренько обломали. Музыкальный слух необходим радисту или по армейски радиотелеграфисту. Азбуку Морзе воспринимают на слух.

Каждая буква имеет свою мелодию. Вот для чего нужен музыкальный слух. Поэтому призывников сначала проверяют на наличие музыкального слуха, а потом, не имеющих такого, отправляют по другим подразделениям. Виноградов сел за телеграфный ключ и каждый призывник должен был пропеть то, что он слышал в динамиках. Случилось так, что в пятом классе я попал в детско — юношескую радио — спортивную школу. Где до седьмого класса успешно занимался радиоспортом. Затем продолжил эти занятия в Кишинёве. Забросил я это спорт когда учился где то на втором курсе техникума. Ну да не в этом дело. Я в то время имел уже второй взрослый разряд по радиоспорту и отлично знал азбуку Морзе. И когда вместо того, что бы петь то, что стучит на ключе прапорщик Виноградов, я стал называть буквы, вопрос о моей дальнейшей службе был решён. Как оказалось Николай в школе занимался в радиокружке и имел педставление об азбуке Морзе. А у Коли Бубуйка оказался музыкальный слух, не даром он в пьяный в поезде про Ионела пел. Вот так мы оказались в одном взводе.

А затем была баня, переодевание в военную форму, стрижка «под ноль», обед, распределение по взводам. Мы с Николаями попали служить в 4 батарею, 41 взвод. Командиром взвода был капитан Нигматуллин, зам. ком. взвода сержант Будилович, инструкторы прапорщик Виноградов и младший сержант Курбанов. Хорошие были ребята. Правда азбуку Морзе я знал лучше их и скорость приёма и передачи радиограмм у меня была выше чем у них. Так что в этом отношении мне было полегче.

Ну вот. Опять я увлёкся и отвлёкся. Великодушно меня извиняйте, но по-другому писать не умею.

О первых шести месяцах нашей службы можно писать много и долго. Это и КМБ (курс молодого бойца), и Присяга, и школа комсомольского актива. Да много чего интересного произошло за эти полгода, но не об этом моё повествование. Хочу только отметить, что у нас во взводе был мой полный тёзка. Даже день рождения у нас был один. Только тот Виктор Фёдоров был на  год младше меня.

Наше обучение и первые полгода воинской службы подходили к окончанию.

За три недели до окончания учебки нам зачитали список городов, в воинских частях которых мы будем продолжать свою службу. И предложили самим выбрать ту воинскую часть, где бы мы хотели служить. В списке городов был Челябинск. В этом городе, после окончания военного училища, уже три года проходил службу мой двоюродный брат. Рассчитывая на его поддержку, мы с Николаем и попросились служить в Челябинск.

В это же время случилось ещё одно событие, которое могло бы изменить всю мою дальнейшую жизнь, но…

Мы заканчивали школу комсомольского актива, которая была при политотделе нашей части. До сих пор не знаю почему из всего взвода в эту школу отправили учиться именно нас с Николаем Трайстаром. Причём обучению в этой школе придавали большое значение. Если дни занятий в школе, а они были три раза в неделю по два часа в день, совпадали с днями заступления нашего взвода в наряд, нас с Николаем в наряд не ставили. Идеологии тогда уделяли огромное внимание. Так вот, при вручении свидетельств об окончании школы, у нас спросили не хочет ли кто — нибудь из нас продолжить службу в политотделе по комсомольской линии? Эх! Если бы знать тогда… Но… мы не согласились. Только лет через пять я понял какую глупость мы тогда сделали! А может и не глупость… Ладно, что было, того не изменишь, да и не жалею я ни о чём.

Ещё одну интересную вещь я хочу рассказать. Интересное это всё таки изобретение — кирзовые сапоги! Причём изобретение чисто русское. Сколько ребят натёрло себе ноги до кровавых мозолей, а многие даже попадали в санчасть через эти сапоги! Ведь наматывать портянки это большое искусство! И очень немногие умели это делать. Мне было легче. Мотать портянки меня ещё в детстве научил отец. А вот те, кто не умел этого делать, сильно намучились пока не научились. Дело в том, что кирзовые сапоги можно носить только с портянками. Носки к кирзовые сапогам категорически не подходят! Я лично попробовал, но очень быстро натёр себе ноги так, что с трудом ходил. Зато с правильно намотанными портянками кирзовые сапоги отличная обувь. К ним привыкаешь настолько, что порой, когда приходилось надевать парадную форму с ботинками, хотелось быстрее поменять ботинки на сапоги.

Ну вот вроде и всё, что я хотел рассказать о первых шести месяцах нашей службы в армии.