У нас было что-то около трех кило сельди под шубой, четыре кило оливье, ушат салата «Крабовые палочки»» и т.п., – все заправлено майонезом под пробку. Еще пять-шесть мисок студня, запеченный гусь, торт «Наполеон», и по мелочи.

А гости на Новый год не явились, как один – у кого понос, у кого золотуха. Собаки необязательные!…

Семья наша осталась тет-а-тет с многочисленными вкусняшками. Перчатка была брошена…

Новогодняя ночь прошла в легких боестолкновениях – противники прощупывали друг друга. Генеральное сражение предстояло.

– Да пёс с ними, с гостями. – сказал утром неунывающий отец. – Тут и есть-то нечего. Была б водка.

Водка была. И коньяк. С таким боекомплектом можно ввязываться в драку, решил папаша. Первые тактические просчеты не заставили себя ждать.

– Гусь засохнет. Надо кончать его срочно. – сказал благоразумная мама и подтвердила хорошие умственный способности. – Кончать без хлеба. – уточнила она, боязливо прикинув габариты птицы.

Папа насмешливо взглянул на глупенькую, нерешительную женщину.

– Это не гусь! Страус эму бля!… – на следующий день заявляет он, устало отваливаясь от недоеденного гусиного фюзеляжа. Валится на диван и начинает икать, что крякать.

– Встал на крыло… – язвительно констатировала мама. А у самой, в животе словно одуплилась парочка, вот-вот и готовых вылупиться на свет карапузов.

Тут же, в комнату вползал объевшийся гусятины Тузик – идти не может.

Впрочем, собачонка оказалась неплохим подспорьем, доложу вам – немалая часть гуся перекочевала в неё без остатка.

Опускался вечер. Сытые наши стоны и вздохи весьма гармонировали с мягкими, обволакивающими сумерками. На редкую канонаду петард и хлопушек за окном, мы лениво отвечали своей…

Третьего поутру, целехонькая еда так же громоздилась в холодильнике и вопрошала: «Ну, и?…»

– О-ля-ля! Никогда не закусывал французский коньяк студнем. – все еще не унывал папаша. – Настала пора опростоволоситься…

И выуживает из рефрижератора миску холодца.

– И я не закусывала. – поддержала мама и приказала. – Наливай!

«Наваливай!» – требовательно глядел от миски Тузик.

– Дрожалочку мне! – жестко отрезал я.

Несколькими взмахами, папа вспорол этого зябкого, скользкого типчика – расписал на кубики. Кажется, покойник уважал при жизни чеснок, – как это любезно с его стороны! Мм, что за чесночный дух, что за студень! – причмокивали мы.

– Студень хуюдень… – спустя сутки, четыре миски и две поллитры, резюмировал папа и предложил перетопить остатки холодца в суп. – Хлёбова хочется. – беззастенчиво соврал он.

Мы поддержали и отложили ложки. Тузик замертво лежит подле своей тарелки и вздрагивает при слове холодец и прочих однокоренных.

Больше в это день не кушали. Легли пораньше – завтра предстояла стычка с оливье и селедкой под шубой. Эта напомаженная майонезом парочка уже приняла задумчивый вид…

– Чертовы гости! – предварил завтрак папа, и мы вонзили ложки в оливье. Тузик кряхтел над заветренной колбасной нарезкой. Песик, верно, осознал свою нелегкую миссию, и нес оную покорно…

– Чертовы гости! – сказал папа и назавтра. Мы вонзили ложки. Покоясь на тугом брюшке, Тузик добивал антрекот и свой ЖКТ. Кривые ножки едва касались пола, – так собачонка преуспела в уничтожении разносолов! – почище Роспотребнадзора с санкционкой…

– Чертовы гости! – уже традиционно благословлял сверхпитательный завтрак папаша. С этой лапидарной молитвой, мы вонзали ложки. День за днем…

Не берусь уже сказать, во что вонзали. Кажется, было около пуда сельди в соболях, шесть погонных метров оливье, холодца кубометр, ржаная коврижка «Кутузов», и где-то по мелочи. А гости, собаки грязные… Коллаборационисты блядь… Фесталу мне, фесталу! Волоките горшок, черти, обхезаюсь!

– Ах, мальчику плохо! – воскликнула мама, заметив, что валюсь с набитым ртом со стула.

Мне и вправду сделалось дурно где-то в районе Рождества Христова и остатков салата «Крабовые палочки». Уложили, под нос поместили ватку, смоченную в спирте. Много ли ребенку надо, ёпт… – вот и первое похмелье.

Вскоре дезертировал Тузик… Исчез! Отыскали в стиральной машинке. Это было пиздец ново, ибо он бздел даже неработающую машинку, как фашист работающую Катюшу при поддержке штурмовиков ИЛ-2.

– Дезертир! – негодовал отец, выковыривая раздобревшую собачку из барабана. – Тут загрузка всего восемь кило, и шерсть с говном стирать не рекомендуется. – Пиздуй кушать!

Ей богу, я видел это! – собака отрицательно покрутила головой. А глаза бля такие, что мама уложила его и накрыла – похоже, Тузик обхавался до заворота кишок и кругленького счета от ветеринара.

– Саботажник! – презрительно бросил псу отец.

Тот согласно вздохнул.

Саботажник от слова собака? – спросил я. Именно! – ответил папа. И мы отправились на кухню – добивать Наполеон. Слоистая тварь не сдавалась, как сам чертов Бонопарт…