— Людка, да ты рехнулась на старости лет! У тебя внуки уже в школу ходят, какая может быть свадьба? — такие слова я ожидала услышать от сестры, когда по многу, раз за день прокручивала в голове наш с ней разговор.

А тянуть больше нельзя, через неделю мы с Толей расписываемся, надо сообщить сестре, думала я. Конечно, на свадьбу она не приедет, мы живем в разных концах страны. Да и какая может быть свадьба в шестьдесят лет? Так, распишемся по-тихому и посидим вдвоем. Можно было бы вообще не расписываться, но Толя настаивает. Он у меня кавалер до мозга костей: дверь в подъезд открывает, руку подает, когда из машины выхожу, пальто помогает надевать.

Нет, он без росписи жить не согласится. Так и сказал: «Что я, мальчишка, что ли? Я серьезный мужчина, и мне нужны серьезные отношения». А для меня он и, правда мальчишка, хоть и с седой головой. На работе его уважают, зовут исключительно по имени-отчеству, начальник ведь. Там он другой: серьезный, строгий, не улыбнется ни разу, а как меня видит, так, словно сорок лет сбрасывает. Схватит в охапку и давай кружить посреди улицы. А мне хоть и радостно, но стыдно. Говорю: «Народ смотрит, смеяться будет». А он мне: «Какой народ? Я никого не вижу, кроме тебя!» И, правда, когда мы вместе, такое чувство, что на всей планете больше никого нет, только я и Толя.

Но есть еще сестра, родная и любимая, которой нужно все рассказать. Я боялась этого разговора, боялась, что Таня, как и многие другие, меня осудит, а мне нужнее всего была ее поддержка. В итоге набралась смелости и позвонила ей.

— Людка-а-а, — протянула она очумевшим голосом, когда услышала, что я собираюсь замуж, — да ты из ума выжила, ей-богу… Год только прошел, как Витю похоронили, а ты уже замену ему нашла.

Я знала, что шокирую Таню своим известием, но не думала, что причиной ее негодования станет покойный муж, а не мой возраст.

— Танюш, я помню, что со смерти Вити прошел всего год,— перебила я ее. — А кто устанавливает эти сроки? Вот ты можешь назвать мне цифру? Через какое время я могу расписаться с Толиком, чтобы не получить осуждения с твоей стороны?

Сестра задумалась:

— Ну, для приличия надо хотя бы лет пять подождать.

— То есть я должна сказать Толику: забудь меня, а через пять лет приходи, — так, чтоли?

Таня молчала.

— А что это даст? — продолжала я. — Ты думаешь, что через пять лет никто нас не осудит? Все равно найдутся те, кому охота языки почесать, но мне, если честно, на них плевать. А вот твое мнение для меня важно, поэтому, если ты настаиваешь, я отменю эту затею со свадьбой.

— Еще чего! Я не хочу быть крайней, женитесь хоть сегодня! Но знай, что я тебя не понимаю. Ты всегда была себе на уме, но я не думала, что к старости ты совсем из него выживешь. Имей совесть, подожди еще хотя бы год!

Но я не сдавалась. Спокойно ответила:

— Танюш, а ты помнишь мою одноклассницу Нюрку Звягинцеву? Ее похоронили два месяца назад.

— Помню, а при чем тут одна?

— А соседа нашего помнишь, Юрку? Тоже закопали недавно, а ведь он на десять лет меня моложе. И Люська Никишина умерла, тоже молодая. Мгновенно умерла — тромб оторвался.

— Зачем ты мне про покойников говоришь? Ты от разговора не уходи! — разозлилась сестра.

— Я и не ухожу. Я говорю о том, что мне уже шестьдесят, и я завтра могу не проснуться. А может, даже сегодня. Вот поговорю с тобой, положу трубку — и брык на пол. Сердце схватит, и все.

— Людка, ты совсем сдурела?!

— Вот ты говоришь: подожди еще год. А если я не успею? Или Толя не успеет? Если у нас всего год остался, что тогда?

Сестра захлюпала носом.

— Ну тебя, Людка, делай как знаешь. Я понимаю, что всем хочется счастья, но ведь ты столько лет прожила счастливой жизнью…

Я рассмеялась.

— Тань, ты серьезно? Ты тоже все эти годы считала меня счастливой женщиной? Хотя я тоже так думала. И только сейчас поняла, кем я была на самом деле. Рабочей лошадью. Счастливой рабочей лошадкой. Я даже не знала, что можно жить по-другому, когда жизнь в радость!

Витя был хорошим человеком. Мы воспитали с ним двух дочерей, теперь у меня пять внуков. Муж всегда внушал мне, что главное в жизни — семья. Я и не спорила, правду ведь человек говорил. Сначала мы работали на износ ради семьи, потом ради семей своих детей, затем — ради внуков. Сейчас вспоминаю свою жизнь и понимаю, что это была не жизнь, а сплошная гонка за благополучием без перерыва на обед.

Когда старшая дочь вышла замуж, у нас уже была дача, но Витя решил расширяться, выращивать для внуков домашнее мясо. Мы взяли в аренду гектар земли с небольшим домиком и тем самым повесили себе на шею ярмо, которое протаскали много лет. У Вити были большие планы. Он завел всю возможную скотину, которую только можно было завести, планировал кормить семью, а излишек сдавать на рынок и за этот счет богатеть. Но богатеть получалось с трудом. Скотина то болела, то дохла, а корм требовала каждый день. Как вспомню те времена, диву даюсь, откуда мы только силы брали. Раньше полуночи никогда не ложились, а в пять утра уже на ногах. Круглый год жили на даче, в город выезжали редко, и то только по делам. Иной раз найду время подругам позвонить, а те хвастаются: одна с внучкой только что с моря вернулась, другая с мужем в театре была, третья от безделья вязать начала. А тут не то, что театр, в магазин съездить некогда! Бывало, без хлеба по несколько дней сидели, потому что скотина связала нас по рукам и ногам. Одно только сил придавало: то, что дети и внуки сытые. Старшая дочь благодаря нашему хозяйству машину поменяла, младшая ремонт в квартире сделала — значит, не напрасно горбатились с утра до ночи.

Как-то моя школьная приятельница приехала меня навестить и говорит: — Людка, я сначала тебя не узнала. Думала, ты тут на свежем воздухе отдыхаешь, сил набираешься. Ожидала увидеть блеск в глазах и румянец на лице, а увидела уставшую, постаревшую женщину. И зачем ты себя так изводишь? Всегда статная была, кровь с молоком, а сейчас высохла как щепка, как тебя еще ветром не сносит.

— А как иначе? Детям же надо помогать, — сказала я.

— Дети взрослые, сами себе помогут, а ты бы лучше для себя пожила.

Я тогда не поняла, о чем она. Что значит «пожить для себя»? Зато теперь знаю. Знаю, что можно жить по-другому: спать до десяти, гулять по магазинам, ходить в кино. И никто от этого не страдает! Дети не обеднели, внуки не голодают. Но самое главное, я научилась смотреть на вещи другими глазами! Если раньше, сгребая в мешки опавшие листья, я злилась, что от них столько мусора, то теперь эти листья дарят мне настроение. Идешь по парку, подбрасываешь их ногами и радуешься, как ребенок. Я научилась любить дождь, ведь теперь не нужно мокнуть под ним, загоняя под крышу овец или коз, теперь им можно любоваться через окошко уютного кафе. Я только сейчас рассмотрела, какими красивыми бывают облака и закаты, как приятно просто пройтись по хрустящему снегу. Увидела, какой, оказывается, красивый наш город! И глаза мне на все открыл именно Толя…

После смерти мужа я была как в бреду. Все произошло неожиданно: у Вити случился сердечный приступ, и он умер до приезда скорой. Дети тут же распродали все хозяйство, продали дачу и перевезли меня обратно в город. Первые дни я ходила как шальная, не понимая, что теперь делать и как дальше жить. Просыпалась в пять утра по привычке и не знала, куда себя деть. А потом Толя в первый раз вывел меня на прогулку. Он оказался моим соседом и знакомым зятя, помогал нам перевозить вещи с дачи. Уже потом признался, что поначалу не имел на меня никаких видов, просто увидел потухшую, растерянную женщину и пожалел. Говорит, сразу понял, что я живая и энергичная, просто нужно вывести меня из депрессии, растормошить. Он повел меня в парк подышать свежим воздухом. Мы сели на лавочку, Толя купил мороженое, а потом предложил прогуляться до пруда, покормить уток. Я держала уток на даче, но за все годы у меня не было минутки, чтобы просто за ними понаблюдать. А ведь они, оказывается, такие забавные! Так смешно кувыркаются, ловя хлеб!

— Даже не верится, что можно просто стоять и смотреть на уток, — призналась я. — На своих мне некогда было любоваться, только успевай запаривать им зерно, делать мешанку, кормить и чистить, а тут — просто стой и смотри.

Толя улыбнулся, взял меня за руку и сказал:

— Подожди, я тебе столько всего интересного покажу! Ты словно заново родишься.

И он оказался прав. Я, как маленький ребенок, каждый день открывала для себя мир, и он мне так нравился, что прошлая жизнь начала казаться страшным сном. Я уже не помню, в какой именно момент поняла, что безумно нуждаюсь в Толе, в его голосе, смехе, легком прикосновении, но однажды я проснулась с мыслью, что он и все, что происходит со мной сейчас, — настоящее, без чего я теперь не смогу жить…

Дочери приняли наш союз в штыки, а дети Толи, наоборот, порадовались за отца. Сказали, что я хорошая женщина и что они будут теперь за папу спокойны. Осталось только рассказать обо всем сестре, но этот момент я оттягивала до последнего.

— И когда у вас роспись? — спросила Таня после нашего долгого разговора.

— В эту пятницу.

— Ну что я могу сказать… Совет вам да любовь… на старости лет.

К пятнице мы с Толей заблаговременно купили продукты на двоих, оделись в парадное, вызвали такси и поехали в загс. Когда мы вышли из машины, я замерла на месте. Мы никого не ждали, хотя в известность поставили всех, и вдруг я увидела дочерей с зятьями и внуками, Толиных детей и, самое главное, свою сестру. Она стояла у дверей загса с охапкой белоснежных роз и улыбалась сквозь слезы.

— Танька! Ты что, прилетела из-за меня? — не поверила я своим глазам.

— Как же я могла не прилететь? Должна же я видеть, кому тебя отдаю, — засмеялась она.

Оказывается, все сговорились заранее и заказали столик в кафе.

На днях мы с Толей отметили годовщину, он для всех теперь свой человек. А мне до сих пор не верится, что все это происходит со мной: я так неприлично счастлива, что боюсь сглазить.