На улице – обалденная весна.

А книга не то чтобы неинтересная, просто жизнь гораздо многообразнее в своей чудесности, чем какая-то смесь букв на белой бумаге. Я давно научилась бороться с ограниченностью фантазии современных писателей: покупаешь книгу – скажем, детектив, – хорошенько встряхиваешь, повторяя про себя какую-нибудь одну фразу, например, «в девятой квартире живет ангел», и – вуаля – из обычного второсортного детектива выходит дивная и приятная сердцу история. А если повезет – то не одна.

– Вы не подскажете, девятая квартира на третьем этаже? – вопрос обращен ко мне. Странно, вообще-то, обычно меня мало кто замечает. Сейчас уже почти май, и ветка, на которой я сижу, надежно спрятана новорожденной листвой, пахучей, как мелисса в бабушкином чае.

Мужчина средних лет в бежевом, видавшем виды плаще, джинсах и фетровой шляпе, из-под которой выглядывает серебряный иней зрелости на курчавых темных волосах. Глаза голубые, в них горькая смесь грусти и корвалола.

Прежде чем ответить, пробую как можно более элегантно сползти по стволу начинающего цвести каштана. Понимаю, что до грации североафриканских макак мне еще учиться и учиться, но не огорчаюсь: вся наша жизнь – непрерывное самосовершенствование – глядишь, к ста годам научусь.

– Девятая квартира, она… как бы так правильнее выразиться… она всегда где-нибудь не там, – отвечаю, отдышавшись. Поскольку во дворе, кроме чокнутой риэлторши с замашками Тарзана, никого не оказалось, мужчине в плаще и шляпе пришлось дождаться этого светлого мига.

– Что значит – где-нибудь не там? – хмурится.

– Я вас понимаю, – прячу книгу в разноцветную сумку через плечо, встряхиваю седыми локонами, одновременно пытаясь сообразить, как бы так выразиться яснее.

– У нас очень необычный подъезд, понимаете? Большинство его жителей уже давно стали героями историй сказочника из тридцать восьмой квартиры, поэтому их жизнь уже не такая, как была прежде. Вот я, например, совершенно изменилась. Раньше я была одинокой пенсионеркой – бабой Катей, – а теперь… впрочем, не в этом дело. Просто девятая квартира постоянно исчезает и появляется на другом этаже. Сложно сказать, с какой частотой это происходит, по секрету вам скажу, скорее всего – с такой, какой ей вздумается, и, может быть даже, это не зависит от воли ее обитателя.

– Что за чушь вы несете? – возмущается мужчина и уже собирается уйти.

– Это не чушь, – улыбаюсь. Стараюсь, чтобы моя улыбка выглядела приветливой – не такой чеширской, конечно, но уж какая есть.

– Валерий Павлович. Но для вас, – он окидывает меня оценивающим взглядом, – просто Валерий.

Жаль, конечно, что сказочник не сделал меня молодой и красивой, теперь так и придется вечно в старушечью шкурку возвращаться.

– Пойдемте, Валерий, попробуем найти вашу девятую квартиру, – моему вкрадчивому тону позавидовал бы сам Николай Оскарович Ливензон, врач-психиатр из первой квартиры. Все, кто с ним когда-либо общался, поневоле перенимали эти божественно-снисходительные ко всему сущему интонации. – Вы не возражаете, если мы пойдем пешком?

– У вас лифт не работает? – понимающе кивает Валерий.

– Нет, просто только так можно найти мигрирующую то и дело жилплощадь. Пойдемте.

– Снова ваши шутки? – устало интересуется мой новый знакомец.

– Да какие уж тут шутки, – вздыхаю, – вы сами убедитесь, девятая квартира должна быть на третьем этаже, сразу после восьмой, правильно?

– Да, – подтверждает.

– Вот пойдем и посмотрим. Можем туда на лифте подняться, – предлагаю.

– Нет, нет, давайте пешком, – Валерий приосанился: мол, наше поколение о-го-го, не то, что нынешнее племя. Я с ним согласна.

Мы заходим в подъезд, и я не без доброго ехидства наблюдаю, как брови нового знакомца старательно ползут вверх.

Наш подъезд не уступает в своей оригинальности обитателям. Спасибо-таки сказочнику – он очень светлый человек, – и спасибо его дочери – она художник. На стене вдоль лестницы на первом этаже нарисована солнечная лагуна, прозрачная бирюзовая вода, камешки на дне, пальмы и золотой песок. Да так нарисованы, что Валерий, как и многие до него, прикасается кончиками пальцев к стене, чтобы проверить, не явь ли этот экзотический уголок. На следующей стене – джунгли: лианы, сквозь которые едва проникает солнечный свет, длиннохвостые пестрые птицы.

– В пятой квартире живет молодая семейная пара, – Валерий учтиво кивает и думает о своем. – Они бесстыдно молоды и влюблены. Каждую ночь сила их страсти зажигает новую звезду – хотите верьте, хотите нет. Сами они, конечно, этого не замечают, но вот их сосед – настоящий звездочет старой школы – знает и каждый вечер, возвращаясь с прогулки, тихо посмеивается в усы. Мне с моей ветки все хорошо видно и слышно. Я вообще думаю, что и наша вселенная появилась таким же образом. Сила, зарождающаяся в любви, еще и не на такие подвиги способна.

– Да уж, – вздыхает Валерий, – могу с вами согласиться, хоть у вас и слишком богатое воображение, на мой вкус.

– Это не у меня, это у сказочника нашего, – смеюсь. – Как напишет чего, так потом живи и радуйся, и мужественно неси свою геройскую ношу во веки вечные. Но нам всем это только на пользу. Еще никто в нашем подъезде со дня заселения не заболел ни разу по-крупному и не умер. Эту тему неприятно обсуждать, вообще-то, не знаю, зачем я все это вам говорю. Ладно уж, вы же никому не расскажете?.. В седьмой квартире живет наш общий домовой – Анатолий Кузьмич. Он, как Атлант, держит на своих хрупких плечах весь наш подъезд. Да так хорошо держит, что уже тридцать лет – ни одного пожара, наводнения, даже трубы ни в одной квартире ни разу не прорвало, сантехники все головой качают и сваливают на везение. Я когда-то зашла в гости к Анатолию Кузьмичу, у него дома – ой-ой-ой – масса интересного древнего хлама. Горелки, патефон, тяжелый медный утюг, еще дореволюционный, деревянные перья и чернильницы с высохшими чернилами, видавшие виды шкатулки, набитые порванными бусами и потерянными пуговицами, ручная шарманка… слышите, он снова на ней играет?

– Да, действительно, – кивает Валерий; он как-то даже встрепенулся от своих тяжелых дум, – у меня в детстве тоже такая была: квадратная, разноцветная, крутишь за ручку – треск, писк и радости на год вперед.

– Вот, именно такая, – улыбаюсь. – Анатолий Кузьмич любит всякие такие штуки – он их у жильцов заимствует.

Бывает же: есть какая-то старая вещь, пора давно выбросить, а жалко, вот он и…

– Ворует? – новый знакомец вопросительно поднимает бровь.

– Ну как бы да, – смеюсь. – Все жильцы об этом знают и все прощают, потому что, в случае чего, можно же назад попросить, вряд ли Анатолий Кузьмич откажет. И еще он жуткий сладкоежка. Мы иногда ему в почтовый ящик шоколадки бросаем.

– Он что же, их купить не может? – интересуется Валерий Павлович.

– Вы что? Домовой никогда не оставляет места, которое охраняет. Даже подумать о таком боязно, – меня аж передернуло. – Мы сами к нему ходим с плюшками и вареньем, а он поит чаем и рассказывает всякие страшности и веселости – в основном из дореволюционной жизни. Любит свою молодость вспомнить.

На стене между вторым и третьем этажом нарисована улитка. На ее панцире – целый мир, в одном глазу луна, в другом солнце, а на кончиках усиков – ветер.

На второй стене вдоль лестницы пестрое множество рыб. Одна рыба – в джинсах и рубашке, вторая держит во рту дымящуюся трубку, третья – скручена кольцом, как змея.

Мы приближаемся к третьему этажу, где, по версии Валерия, должна находиться девятая квартира. Я знаю – у нее малахитово-зеленая дверь с белой табличкой с номером девять. Табличка висит на одном гвозде, поэтому непонятно, девятая эта квартира или шестая. Но жильцы знают, что у шестой квартиры дверь бронированная – там живет охранник Петя, он раньше охранял банк, а теперь охраняет вход в царство снов, чтобы чудовища из него не выбрались в реальный мир. Его жена – Люба – обычная женщина, любит печь пирожки и петь песни. Причем одновременно. Поэтому, когда пробуешь ее творения, всегда в голове какая-то мелодия крутится. Дети у них любят придумывать – они помогали дочери сказочника создавать картины на стенах нашего подъезда. Все это я рассказываю Валерию, пока мы подымаемся по лестнице.

– Видите, никакой девятой квартиры, – победоносно заключаю я, когда все двери на этаже нами детально изучены. Седьмая, восьмая, а за ней сразу десятая.

– Вы хотите сказать, что все, что вы мне тут рассказываете – правда? У меня есть другое объяснение. Просто жилец девятой квартиры – большой оригинал, и поэтому предпочитает пользоваться табличкой с номером десять, для конспирации.

– А вы позвоните в дверь, – предложила я. – Десятая квартира пустует уже второй месяц, вам никто не откроет.

– Почему? – равнодушно поинтересовался Валерий – еще бы зевнул.

– Потому что ее обитатели исчезли. Поговаривают, им так понравился мир, в который сказочник их поселил, что персонажи воссоединились со своими прототипами, как человек в полдень воссоединяется со своей тенью, и остались там навсегда.

– А может, они просто на работе – день-то будний? – съехидничал мой новый знакомец.

– Как хотите, так и думайте, – я пожала плечами. Тоже мне – Фома неверующий. Как во всякие пакости, типа смерти, верить, так они горазды, а как настоящие чудеса – так в игнор.

– Хорошо, хорошо, – примирительно вздохнул Валерий. – Продолжайте, пожалуйста.

– Пойдемте, найдем мы квартиру, которую вы ищите. Не можем не найти, – ухмыляюсь.

– Это еще почему?

– Потому что, – отвечаю. Воистину, краткость – сестра таланта.

На первой стене между третьим и четвертым этажом – раскинулось поле с васильками, а вдоль второй лестницы – облака и город в них. Остроконечные крыши, купола, флюгеры, башенки, позолота.

– На небе голубом есть город золотой? – кивает Валерий.

– Именно. В семнадцатой квартире живет Иннокентий Креонович. Он продает очки.

– Он офтальмолог?

– Нет, его очки помогают видеть вещи такими, каковыми они являются на самом деле. Очень помогает от наваждений.

– Каких еще наваждений? – Валерий, по-моему, уже от меня устал. Ничего, пусть потерпит.

– Ну вот, например, подходит к вам человек на улице, предлагает купить у него какую-нибудь брошюру, вы на него сквозь стекла очков Иннокентия посмотрите и увидите, что это не человек вовсе, а чертяка с рогами.

– Глупости какие.

– Глупости – не глупости, но у нас в двадцать второй квартире живет Николай Владимирович. Никто, включая его семью, не догадывается, что на самом деле он джинн, которого отпустили пожить простой человеческой жизнью. А я была в гостях у нашего «офтальмолога», он мне дал очки примерить, выглянула я в окно, гляжу, идет Николай Владимирович, ростом под три метра, весь какой-то дымчатый, натурально сотканный из желто-сизого дыма, плывет над землей, не касаясь кончиками турецких туфель. Я испугалась, очки сняла, увидела соседа таким, как вижу обычно. Я тогда сказала Иннокентию Креоновичу, что пока не готова в его очках разгуливать. Все-таки для того, чтобы видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, нужна очень стойкая психика.

– Могу согласиться, – улыбнулся Валерий.

– В тринадцатую квартиру мы ходим, когда нам нужно на чуть-чуть остановить время. Если, например, поставил пироги печь, а тебя срочно на работу вызвали – и бросить нельзя, и на работу надо. Идешь прямехонько к Дарье – она песочные часики даст. Ее чудо-часы умеют останавливать время в пределах трех квадратных метров. Ненадолго, правда, максимум на сутки. Мы с ней специально проверяли.

На четвертом, на пятом и даже на шестом этаже девятой квартиры не оказалось. Судя по тому, как выглядит Валерий, он уже не верит в ее существование. У него, кажется, даже шляпа потускнела, хотя куда уж дальше: она и так темная, как гуталин.

На стене вдоль лестницы на восьмой этаж – огромная птица Гамаюн с радужными перьями и серебряной короной.

– Наш местный пьяница часто с ней общается по ночам. Утверждает, что ее истории помогают ему быстро протрезветь. Не знаю – не проверяла.

– У вас еще и пьяницы есть? – съехидничал Валерий.

– Зря иронизируете, пьяницы есть везде. Везде есть люди, не знающие, что делать с реальностью, в которой оказались. Вот и убегают от нее, в меру своей фантазии.

На второй стене между седьмым и восьмым этажом – комиксы. Приключения Муми-Тролля в загробном мире. Валерий смотрит, и на лице у него крайнее удивление.

– Это еще что такое?

– Комиксы, – смеюсь. – Нашей художнице стал тесен ее фартук, и она захотела примерить папин, в чернилах.

– Оригинально.

– А кто вам дал этот адрес? – спрашиваю.

На восьмом этаже девятой квартиры мы не нашли, стояли в лестничном проеме. Валерию нужно было отдышаться: он сильно запыхался, подымаясь. Видать, редко физкультурой занимается.

– Знакомые моей жены. Она сейчас в больнице. Они сказали – если он не поможет, то никто не поможет. А кто – он – не сказали.

– Ваша жена серьезно больна? – остается только посочувствовать. То-то Валерий так напряжен все время.

– Врачи ей дают месяц, максимум – два. Да и те на аппаратах.

– Не волнуйтесь, он – вам точно поможет, – только и могу ответить. Я остро почувствовала терзания своего нового знакомого. Ведь это же действительно ужасно – терять близкого человека и не знать, как ему помочь. Я помню это прекрасно. Сошла бы с ума от горя, если бы не сказочник. Я знаю мир, в котором обитают мои муж и сын, как свои пять пальцев, бываю там каждую ночь, но если бы мне рассказали о нем до аварии, я бы не поверила, как сейчас не верит Валерий в мою болтовню.

– Если мы найдем ее, – устало вздохнул он.

– Найдем, не сомневайтесь. Иногда ее можно обнаружить по звуку.

– Какая-то мелодия? – равнодушно поинтересовался Валерий.

– Ага, мелодия полета мокрых простыней, – улыбаюсь. И поясняю: – Сразу представляешь себе бабку в халате и бигудях – она стоит на шаткой некрашеной табуретке и встряхивает влажную простыню, чтобы повесить ее на веревку.

– Не понимаю, – Валерий интенсивно трясет головой. Шляпа падает, он ее поднимает, смотрит на меня вопросительно.

– В девятой квартире, – объясняю, – живет ангел. Считается, что он на пенсии, но без работы он не сидит – всегда есть кто-то, кто нуждается в его помощи, Иногда он примеряет свои крылья – их взмахи и дают «мелодию мокрых простыней» – слышите?

Мы прислушались. Звук доносился с пятого этажа.

– Не может быть, мы же были там пять минут назад.

– Я же вам говорила, что девятая квартира всегда не там, где ее ищешь. Идите быстрее, пока снова не пришлось искать ее.

Валерий благодарно кивнул и побежал вниз по лестнице. Он не заметил, как за ним увязалась серебристо-белая кошка с рыжим пятном на ухе. Хорошо, что кошачьи лапы, в отличие от туфель, которые я ношу обычно, такие бесшумные и я могу все увидеть своими глазами – ангел любит кошек, он всегда пускает меня и старательно делает вид, что не замечает женщину в своем доме. Хотя единственное, что по-настоящему роднит женщин и кошек – это любопытство.

© Лила Томина