Глава 9.

Вдоль дороги росли липы, березы и орехи, давая такую приятную тень в жаркий денечек. Легкий ветерок шевелил листья и ласкал кожу. Через каждые пятьдесят шагов были установлены ажурные лавочки, где путник мог присесть и полюбоваться видами.

А смотреть было на что! Пологие холмы, кое-где изрезанные ручейками, были все в цвету. Горчица, гречиха, тюльпаны, маки и васильки, расцвечивали ярко-зеленый ковер трав. Встречались рощицы цветущей нежно-розовым сакуры и неизвестные Егору кусты, усыпанные фиолетовыми цветами.

— Ну наконец-то я увидел рай, похожий на рай, — пробурчал Егор – Только птичек почти не слышно.

— Птички не дуры, — усмехнулась Смерть – и держатся от меня подальше. А уж привлекать мое внимание брачными воплями и вовсе тупо.

Что-то прожужжало рядом с ухом грешника и село на плечо. Егор подумал, что это слепень и хлопнул по плечу ладонью. Послышался тонкий, едва различимый ухом, крик. Мужчина посмотрел на ладонь и увидел, что на пальцах лежит изломанное тельце феи, с мизинец размером и со стрекозиными крылышками. Над головой жертвы был крохотный нимб, который сейчас тускнел – фея умирала.

— Тут нет жалящих насекомых, — пояснила Смерть удивленному спутнику – не переживай, это же Элизиум, сейчас воскреснет.
Тельце несчастной вспыхнуло золотым и стало восстанавливаться. Через пять секунд ее нимб снова засветился, а кроха села на его ладони, ошарашенно потряхивая головкой. Фея огляделась, увидела обидчика, вскочила и заорала:

— Скотоложец многогрешный! Чтобы тебя демоны в оход смердячий драли! – мелодичный голос никак не соответствовал ее словам.
Впрочем, Егор ее понимал и даже попытался извинится:

— Прости, я случайно….

Фея села и обиженно надула губы.

— Слышишь, насекомая, — Смерти были до лампочки обиды крохи – усадьба скоро?

Феечка хотела было устроить новую порцию скандала, но разглядела кто перед ней и побелела как свое же коротенькое платьице.

— К полудню доберетесь, — пропищала она.

Потом посыпала себя волшебной пылью и исчезла в радужной вспышке. Егор посмотрел на небо. Солнце торчало в зените. Впрочем, оно всегда было в зените. В Элизиуме царил вечный день.

— Самый бесполезный ответ в мире, — проворчала Смерть – ладно, пошли. Сейчас эта мелкая паршивка стучит на нас, как механический зайчик по барабану.

— Хреновый из нее шпион, — ответил Егор – за каким чертом ей понадобилось садится на меня? Подслушивала бы издалека.

— Она должна была тебе нашептывать праведные мысли на ухо, — усмехнулась Смерть – а заодно докладывать куда следует.

Они пошли дальше. Наконец стали появляться люди. Мужчины в вышиванках косили траву, а женщины в веночках с лентами сгребали ее граблями. Выглядело это как картина художника-деревенщика века восемнадцатого-девятнадцатого. Егор наморщил лоб. Ему уже надоело чувствовать себя дураком, но вопрос рвался наружу:

— Смерть, тут же все время лето?

Последняя Гостья рассеяно кивнула.

— Значит, смысла заготавливать сено нет никакого. Так на хрена они корячатся на солнцепёке?

— Потому что это красиво выглядит, — ответила Смерть – В этой части Элизиума реализован средневековый эталон. Помещик защищает, поп молится, крестьянин пашет.

Когда крестьяне видели их, то снимали шапки и кланялись. Егор замечал крохотные золотистые искорки у них на плечах. Феи нашептывали смердам-грешникам, что идут благородные праведники. Видимо, новости о беглецах еще не дошли до этого благостного уголка рая.

Каждый раз, видя потное темечко, согнутого в поклоне человека, Егор чувствовал мутную волну ненависти, что поднималась из глубины души. Для него, рожденного в социалистическом государстве, это было мерзко. Смерть к почтению оставалась равнодушной. Ей даже строили храмы в свое время, что не мешало Гекате забирать строителей в положенное время.

Стали попадаться глиняные, побеленные хаты под соломенной крышей. Сначала Егор подумал, что его подводит зрение, уж слишком маленькими они выглядели – чуть больше собачьей будки. Только потом до него дошло, что хаты предназначались не для отдыха грешников. Они добавляли антуража. А если барин хотел проехать, наслаждаясь одиночеством, то крестьяне прятались в этих будках, чтобы своим презренным видом не расстраивать благородного взгляда праведника.

Усадьбу было видно издалека. Среди роскошного фруктового сада был построен дворец из розового мрамора. Скорее всего, проектировал этот шедевр зодческого искусства лично хозяин. Другого объяснения, зачем строить «чемодан» со шпилем и колонами по фасаду, не было.
Когда они вышли на лужайку перед усадьбой, комитет по встрече уже собрался. Впереди важно напыжился мелкий мужчина в бархатном бордовом камзоле, коротких штанах, шелковых чулках и лакированных туфлях на высоченной платформе. Роскошный парик был густо посыпан пудрой, что сыпалась с буклей на плечи. Слуга все норовил щеточкой очистить камзол. Барин лениво отмахивался, а слуга заискивающе улыбался и предпринимал новые попытки.

— Здравствуйте, дорогие гости! – обрадованно завопил барин – Будьте как дома!

— Ты нас знаешь? – удивился Егор.

— Тебя не знает, — усмехнулась Смерть – а меня запомнил. Я его лично забирала, мученика. Его в двадцатом году большевики шлепнули, после того как он двадцатом году подпалил склад с зерном. С безбожниками боролся, путем уменьшения численности этих самых безбожников.

— Приятно, — заулыбался барин – очень приятно, что такая Гостья и не забыла меня.

— Забудешь тебя, — пожала плечами Смерть – и так из-за той войны все мои подчиненные с ног сбились, души забирая. А твоя святая миссия еще две тысячи человек обнулила в голодном Киеве двадцатого года. В основном баб и детей.

— Ну, это дела минувших дней, преданья старины глубокой, — продекламировал барин, хотя его улыбка стала слегка натянутой.
Праведник привык, что его хвалили за религиозный подвиг и мученическую смерть. Слова Последней Гостьи его покоробили. Но и при жизни его высокоблагородие отличался умением понравится начальству. Потому он решил не заострять отношения со Смертью и перешел к приятному. С его точки зрения, разумеется.

— Хлеб да соль, дорогие гости! – если бы не сквозившая во взгляде злоба, улыбка барина была просто эталоном радушия и доброты.

Вперед вышла босая девушка в южнорусском национальном костюме: вышитая сорочка, длинная юбка, венок с лентами. Не сразу Егор узнал в ней Лизу. Девушка несла им каравай на рушнике, сверху была традиционная солонка.

Мужчина цепко осмотрел Лизу и стал подмечать детали. Девушка шла слишком ровно, видимо боясь неловко повернуться, подобное бывает, когда люди скрывают травму. За воротом сорочки виднелся синяк. А взгляд был как у затравленного зверя. При этом Лиза старательно не узнавала Егора и мило улыбалась.

— А, вижу твоему спутнику уже приглянулась девчонка, — похабно ощерился барин – Сейчас соорудим баньку или можно прямо тут. Все же свои, чего стеснятся? Ко мне даже архангелы захаживают. Но это секрет и, конечно, без имен.
Барин махнул рукой и два слуги побежали за длинной лавкой, что стояла сбоку от крыльца. Третий приволок бадью с водой, из которой торчали прутья. Лиза оглянулась на Егора, в ее глазах стояли слезы, но она безропотно пошла к лавке.
Со всей очевидностью, мужчина понял, что сейчас произойдет и чем на самом деле является эта «усадьба». Участвовать в подобных развлечениях он не собирался. Взбешенный грешник повернулся к Смерти:

— Дай мне пистолет! – потребовал он.

— Мы же вроде, собирались тихо все обустроить, — усмехнулась Последняя Гостья – и даже полюбовно договориться.

— Дай. Мне. Пистолет.

Смерть пожала плечами и достала откуда-то из подпространства потертый наган. Барин всего этого не видел. Он, будучи извращенцем, вглядывался в подготовку, едва не роняя слюни. Вспомнил, что шоу не для него и обратился к дорогим гостям:

— Вы сами изволите пороть или поручить это слугам?

Наконец он обернулся к клиентам и его взгляд уперся в вороненый ствол нагана. Вроде небольшой пистолет, но, когда его наставляют на тебя, ствол становится размером с колодец. Барин это помнил отлично. Ведь тогда, в двадцатом, восставший хам, ставший комиссаром, точно так же наставил на него вороненую смерть. И взгляд этого мужика, которого он принял за клиента в своем элитном райском борделе, был такой же бешенный и злобный.