— Тетка, будь человеком, уступи пропуск! Тебе-то он зачем?

— За «тетку» и схлопотать можно.

— Ну извини. Главное, отдай пропуск. Тебе этот спектакль ни к чему. Блат заимела, вот и пройдешь. А тебе хоть сюда, хоть в оперетту…

Понятно, обижаться на «тетку» не стоит. Моему собеседнику в тамбуре подъезда Театра на Таганке лет восемнадцать, а мне под тридцать. Я для него и есть «тетка»

— Ты почему за меня решаешь, что мое, а что — нет? У тебя впереди времени больше, успеешь еще «Десять дней, которые потрясли мир» увидеть.

— Да я уже семь раз видел!

Худой длинный мальчик, пока выпрашивал пропуск, успел рассказать, что он первокурсник филологического факультета МГУ и фанат «Таганки», почти каждый вечер здесь пропадает. Денег на билеты нет, но почти каждый раз удается проникнуть в зал.

Звонок, я иду в фойе, а вдогонку мне отчаянный голос студента:

— Тетка, ты хоть знаешь, кто такой Высоцкий?

В тот ноябрьский вечер семидесятого года и узнала. Не по голосу с магнитофонной ленты, а в лицо. Вышла группа артистов, одетых матросами и работницами, коренастый морячок выдал частушку: «Как в семнадцатом-то годе революция была, моя милка с перепугу поросенка родила». Запомнила морячка. Потом увидела его, стоящим на посту у правой колонны. И не могла оторвать от него глаз. Их вообще-то двое часовых стояло, каждый у своей кулисы. Тот, что слева, и ростом повыше, и постройнее. А этот — невысокий, лицо, ничем не выделяющийся… Но почему-то оторвать от него взгляд не получалось.

Потом он вышел в клоунаде — в роли Керенского, он, судя по программке, играл его в очередь с Николаем Губенко.

Много лет спустя, уже в самом конце семидесятых в Челябинск приезжал актер и режиссер театра на Таганке Александр Вилькин, он поставил здесь очень хороший спектакль «Автобус» по пьесе болгарина Стратиева.

Мы, члены секции критиков при местном отделении Всероссийского театрального общества, часто просили его рассказать о «Таганке» Он не чинился. И вот один из эпизодов, о котором Вилькин рассказал:

— В театр приехала группа японцев, чтобы заснять отрывки из спектаклей на пленку, фиксирующую излучения, идущие от человеческого тела. Сейчас это, наверное, называют аурой. Вокруг меня на пленке проявилась бледно-розовая слабая каемка. Вокруг Вени Смехова пошире и поярче. А от Высоцкого шла ярко-малиновая, длинными языками, направленными в зрителей. Он читал монолог Хлопуши из есенинского «Пугачева».

К тому времени я посмотрела уже несколько спектаклей «Таганки». И «Пугачева» в том числе. И цепенела от этого монолога: «Приведите, приведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!» Обнаженный торс, бросающийся на цепи, повисающий на них… От него просто било энергией нечеловеческого напряжения.

В пятницу минувшую слушала на «Эхе Москвы» передачу Кара-Мурзы, посвященную 31-й годовщине со дня смерти Владимира Высоцкого. Политики, литераторы, актеры и так далее в унисон твердили: «Гений, гений!» Сравнивали с Пушкиным не в пользу Пушкина, с Есениным, уравнивая в поэтическом даре, всех остальных поэтов тысячелетия оставляя далеко за бортом.

Через тридцать лет после смерти и его самого, и тех, кто творил одновременно с Высоцким, можно дифирамбов не жалеть

Но для нас, его современников и, тем более ровесников, он так не витал. Он был нашим голосом. Разве мало? Причем, не знаю, как другие, но для меня он не делился на части: артист, певец, поэт, а был (и — остается!) единым целым. Возьмите, например. Гамлета, где три ипостаси слились воедино. Так и было ясно: «быть или не быть» — выбор каждого, и он свой выбор сделал, чем быть абы каким, лучше — не быть.

То, ярко-малиновое, длинными языками направленное в зрительный зал, было его энергией, тратившейся безоглядно щедро, отдаваемое нам в стихах, песнях, монологах и даже в безмолвном стоянии у кулисы. Такое даром не проходит, «строчки… нахлынут порой и убьют».

Но и принимать на себя удары этих энергетических волн не просто. Кто видел спектакли или фильмы-концерты. То есть испытал воздействие Высоцкого, помнит это. И вряд ли забудет.

Лет через десять после того перекура в тамбуре Театра на Таганке. Опять проездом в Москве, опять у этого подъезда. Я уже научилась распознавать билетных спеуклянтов, билет, купленный за три цены, уже в кармане. Рядом какая-то группа ребят. Не глядя, протягиваю руку с сигаретой:

— Огонька не найдется?

И слышу:

— Тетка, ты?

Худой, длинный. Тот филфаковец МГУ?

— Ты, что, так с того вечера и не уходил отсюда?

Смеется. «Ну, почти так».

— МГУ-то хоть окончил?

В ответ смех:

— Почти. Тетка, а ты зря рвешься в зал. Высоцкий сегодня не играет. Ну извини, тетка, не хотел тебя обидеть. Раз уж ты опять здесь, может, не зря ходишь…

Интересно, ходит ли сейчас, к нынешней, разрушившейся «Таганке», этот бывший мальчик?