В третьем классе дело было, в самом начале учебного года. Шёл я из «художки» и завернул в кафетерий, чтобы навернуть там коктейля молочного с клубничным сиропом. Очень я уважал этот напиток. И вот сижу я под сенью мозаик, как большой, носом в клубничной пене и душой в счастье. А за угловым столиком мостится дяденька рыжебородый, похожий на Винсента нашего Ван Гога и внимательно так на меня смотрит. И улыбается так ласково…

А потом подходит с вопросом: «Мальчик, тебе сколько лет?».

«Девять» — простодушно отвечаю я.

«Ой, а я думал, все 12 уже! Ты такой рослый».

То, что это явный подкат с типичным «возрастным» комплиментом, воздействующим именно на маленьких детей, я понял сразу — я прекрасно осознавал, что выглядел только на свои 9.

И к тому же, на мне звёздочка октябрятская и ранец с Чебурашкой.

Какие, блть, 12 лет?!! Что за нелепое кокетство?!!

Но вниманием моим льстивый дяденька, тем не менее, завладел. И начал запиливать, что он, мол, тренер детской команды по баскетболу. И такого офигенного мальчика как я он прям по всей планете искал. И ещё чуток — в окрестных галактиках. И таки нашёл, ура-ура-урашечки!

И ждет меня теперь офигенная спортивная карьера, поездки в Каунас и Вильнюс и даже в настоящую заграницу.

Быстро-быстро говорит, будто драже сыплет И по коленке меня ласково так гладит. Длинными такими, белыми, фортепианными пальцами.Странно немножко. Ну да ладно, гладит же, не бьёт..

Закончили мы беседу на том, что навстречу спортивной славе я должен прийти прям сегодня вечером. На трамвайное кольцо, откуда мы сразу поедем к нему в секцию на его, тренера, «Волге». А в секции сей мне прям сегодня дадут красивую куртку, красивую сумку с Олимпийским Мишкой и кроссовки. И специальную (специальную, Карл!) витаминную жвачку, которую дают только спортсменам. Целый мешок — запас на год! На год, Карл!

Только приходить надо одному и никому не говорить, потому что место в команде совсем одно.

Я был весьма начитанным, но в житейско-бытовом смысле не особо проницательным мальчиком. Весь этот поток обольщения мне совсем не показался подозрительным. И, мило простившись с вангоговым дяденькой, я безмятежно побежал домой. А там, наскоро делая уроки, подумывал — а не сходить ли на трамвайное кольцо к назначенному времени? Такое всё заманчивое! Тот факт, что конечная трамвайная станция — весьма немноголюдная локация, к которой примыкает грязноватая и густая рощица у полосы отчуждения железной дороги и конгломерат гаражей, меня тогда совсем не смутил. Как и то, что ближайшие жилые дома от трамвайного кольца стоят далеко — в восьми минутах детской ходьбы, что они едва видны с кольца. Почему для того, чтобы поехать в секцию на личной машине человека, нужно стартовать из каких-то ебеней кущ и пущ, а не с места первой встречи — этого вопроса я себе тоже не задал. Нет, ничего у меня не ёкнуло, ничего не щёлкнуло.

На защиту моей немудрой личности встала… польская анимационная студия «Бельска Бяла» — создательница Лёлека и Болека, круглоголовых мультяшных мальчиков. В телепрограмме на сегодня были обещаны аж два мульта про них. И еще один — про пёсика Рекса, тоже польский. Мульты про Рекса я любил меньше (чем-то меня раздражала их графическая манера). Но устоять против этого соблазна я не мог. Это ж мультики. Аж три!!!

Напоминаю, на дворе в тот момент стоял ядрёный СССР, в котором не было ни канала «Дважды-два», ни «Карусели», ни «КартунНетворк» — мультик советский ребёнок мог получить в среднем по штуке-две в день (плюс ещё короткий, дилактичный и совсем малышовый в «Спокушках»). Да и то если в тот день не умер генсек или какой-нить иной арвид-янович-пельше. В этом случае всему веселью пезда сетка вещания радикально менялась в пользу всенародной скорби.

В общем, мультки были абсолютной ценностью, перед которой в моём случае меркла даже спортивная карьера. И навстречу большому баскетболу я в тот вечер не пошёл.

Потом выяснилось, что я не пошёл навстречу чему-то другому — в ноябре в школу пришла тётенка-милиционер и показывала черно-белый портрет бородатого узколицего дядьки, черты которого показались мне странно знакомыми. Назывался портрет чарующим словом «фоторобот», но ни на робота, ни даже на фото он не был похож — просто рисованная картинка, состоящая из странных ступенчатых штрихов. «Художка» к тому времени уже прокачала мой скилл визуальной памяти чуть повыше средне-детского. Потому я довольно отчётливо узнал «Ван Гога» из кафетерия. И тут как раз тётенька-милииционер сказала, что гражданин сей, монохромный на картинке, наяву пламенно рыж. И что он очень неполезен для маленьких мальчиков и девочек. И что несколько детей по его воле уже попали в большие неприятности. В какие конкретно неприятности — тётенька не уточняла, обойдясь эзоповым слогом. Советская педагогика все превратности и опасности мира лингвистически камуфлировала, но так и публика была чутка к нюансам. Слова «маньяк» мы, 9-летние, тогда не знали, но весь класс довольно внятно допёр, что рыжий дядька любит делать с детьми нечто бармалейское. А я в тот миг порадовался, что таки выбрал Болека с Лёлеком, а не жвачку для чемпионов. 🙂

Такой вот неДОслучившийся трэшачок из детства. Моралите нет. Разве что о ситуативной пользе детской лени. Хотя, какое это моралите.