Мой отец – человек умный. Не даром ученый, не даром кандидат физико-математических наук. Малоподвижный образ жизни и патологическая вежливость определяли его внешность: тихий, грузноватый человек с проникновенным голосом и добродушным взглядом. Он никогда ни на кого не повышал голос, ни на студентов, у которых читал иногда лекции, ни на меня, когда я проказничал. В разговоре использовал преувеличенно вежливые обороты «не соизволите ли вы», «будьте добры» и прочую интеллигентщину.

Когда мои друзья-первоклашки спорили, чей отец самый сильный человек в мире, я отсиживался в сторонке. Конечно, я мог бы с гордостью выкрикнуть «зато мой отец – самый умный!», и заработать на всю оставшуюся школьную жизнь прозвище «сын ботаника», но я к этому никак не стремился.

Когда я впервые пришел домой с подбитым глазом, я ожидал чего угодно. Он мог бы проявить недовольство моим поведением, долго и нудно меня отчитывать, он мог бы, как в фильмах, отвести меня в сторону и показать пару приемов, от которых не устоит ни один противник, ну или хотя бы отдать в секцию спортивных единоборств, как это делают все ленивые, но заботливые отцы. Но вместо этого отец долго и предельно внимательно изучал мой синяк, аккуратно вертя мою голову за подбородок, а потом изрек с многозначительным видом: «Высшее боевое искусство – это умение избегать боя».

Стоит ли говорить, как мало внимания обратил я на это философствование заучки? Легкая досада и юношеское разочарование. Еще не раз я приносил домой фингалы и порванную одежду. И не раз отец повторял свою скетч-фразу про умение избегать боя.

***

Однажды мы поехали всей семьей на пикник. Подъехали на машине к самому берегу реки, развели костер, разложили «скатерть-самобранку». Мама возилась со стряпней, а мы с отцом ушли рыбалить вниз по течению. Река увлекала за собой все звуки, и мы не сразу услышали, что к нашему лагерю приблизилась какая-то подозрительная компания.

– Надо посмотреть, что там происходит, – взволнованно произнес отец, и мы поспешили вернуться.

Вокруг костра топталась кучка отморозков. Они нарочито небрежно ковырялись в наших вещах и сыпали грязными словами. Пьяные уже достаточно, чтобы потерять человеческий облик, но еще не так сильно, чтобы не представлять опасности для окружающих. Это самая опасная степень опьянения. И теперь эти мрази нагло хозяйничали в нашем лагере и глумливо поглядывали на мою мать.

Она сидела на земле, и я видел как она осторожно пододвинула к себе один из шампуров и судорожно сжала его рукоять. Моя хрупкая и ранимая мамочка собиралась храбро постоять за себя в случае опасности. В моем юном сердце вскипела ненависть к подонкам, и я бы наверно опрометчиво ринулся на них, если бы не услышал в этот миг вкрадчивый голос отца.

– Ребята, у нас нет ни алкоголя, ни сигарет, ни наркотиков. Если вы хотите есть, мы угостим вас.

Вся компания сразу обернулась в нашу сторону. Скабрезные ухмылки обезобразили их и без того дегенеративные лица. Двое стояли по бокам от матери, третий – коренастый крепыш в кожаной косухе – стоял правее, шагах в трех. Остальные крутились возле машины.

– Угощать? – насмешливо переспросил один из них и деловито втоптал в землю своим тяжелым ботинком скатерть с нашей едой, – Вот этим дерьмом ты собрался нас угощать?

Его дружки засмеялись и заглумились в ответ.

Мой отец сделал несколько шагов вперед. В широких затертых трико, с дачной панамой на голове и удочкой в руках он выглядел нелепо. Смешной и жалкий мужичок, встретившийся с реальной опасностью. Я был уверен, что он только раззадоривает хулиганов, и злился на него за это.

– У меня есть деньги. Я дам вам их, чтобы вы ушли в ближайший магазин и купили то, что вам хочется.

Я был уверен, что эти люди не собираются уходить. Если бы они и шли куда-то прежде, то теперь им захотелось остаться, чтобы вдоволь насладиться своей властью над простыми испуганными людьми. Податливость отца только подливала масла в огонь. Они упивались его унижением, но в то же время он сдавался слишком легко, и их это злило. Изрыгая отвратительные словеса, они шатались по лагерю, старательно опрокидывая все, что можно было опрокинуть. Но это уже не приносило им желаемого удовлетворения. И вдруг их главарь – а по всем повадкам именно он был их главарем – переменился в лице и довольно заявил:

– Хорошо. Мы возьмем твои деньги и купим на них достаточно пойла, чтобы скоротать сегодняшний вечер, – он агрессивно осклабился, а я не мог поверить, что они вот так просто уйдут.

– А что бы нам не было скучно, мы возьмем с собой твою кралю! – продолжил гавнюк с плохо скрываемой радостью, и схватил маму за волосы.

Все что произошло в следующее мгновение я вспоминаю четко и поэтапно, так словно видел это в кино в замедленной съемке. Всего несколько мгновений растянулись в моей памяти на долгие минуты.

Я помню, как я ринулся вперед, намереваясь в несколько рывков достигнуть злодея и вцепиться в него мертвой хваткой. Я помню, как в руке у одетого в кожанку крепыша сверкнул выкидной нож. Я помню, как неведомая сила отдернула меня назад и бросила, словно котенка, на траву. Я помню, как удивился, когда понял, что это отец левой рукой схватил меня за ворот рубахи и откинул себе за спину, а правой рукой в этот самый момент заправски замахивался удочкой. Гибкая тонкая вершинка удилища звонко хлестанула крепыша по глазам, а леска с крючками на конце обмоталась поперек его головы. Отец сразу же дернул удочку на себя, и мелкие крючки оставили глубокие рваные раны на уродливой морде.

Я видел, как мать обрушила весь свой гнев на державшего ее урода. Всю свою злость она направила на то, чтобы ударить его шампуром в пах. Я видел, как она промахнулась, гибкая полоска металла неглубоко вошла в бедро и согнулась, словно бумажная, отказываясь причинять врагу серьезные повреждения. Тем временем отец, проявляя несвойственную ему прыткость, приблизился к ним. Одним коротким ударом он дезориентировал ближайшего агрессора, и не останавливаясь ринулся к главарю. Тот одной рукой еще держал брыкающуюся мать, а второй вытаскивал из ноги шампур. Когда он поднял глаза, прямо на его переносицу обрушилась голова моего отца. Оба они пошатнулись, и сердце мое екнуло. Я видел, что к нам бегут другие. Но вот главарь банды обмяк, а мой отец, тряхнув по-звериному головой, развернулся навстречу крепышу в кожанке.

Крепыш выставил вперед себя лезвие и размахивал им на уровне пояса, предостерегая отца от необдуманной атаки. Какое-то время они так и стояли, примеряясь друг к другу.

– Брось нож, или я засуну его тебе в задницу, – холодно произнес отец.

Но в тот же миг ему на спину кинулся тот первый, который уже опра-вился от мимолетного удара и теперь старательно душил отца. Крепыш не преминул воспользоваться преимуществом и кинулся с ножом.

Я думал, что все пропало. Не знаю почему, но я до сих пор сидел на траве, без толку тараща глаза на происходящее на поляне. А отец времени не терял. Он резко крутанулся, и нож чиркнул по бочине висящего у него на спине врага. Тот взвизгнул и упал кататься по траве. Владелец ножа повалился на отца и они принялись бороться на земле.

Наконец-то ко мне вернулось самообладание. Я вскочил и побежал на помощь к отцу. Стеклянную бутылку с лимонадом я размашисто разбил о голову подонка, помог отцу выбраться из-под тела. В следующее мгновение нож был уже у него в руке, и те, кто бежал от машины резко остановились. Они выстроились полукругом в радиусе десяти шагов и переводили взгляды с моего отца на троих своих товарищей.

Не отводя взора от нападавших, отец поднял за шиворот порезанного парня и отвесил тому смачный поджопник. Тот не сопротивляясь посеменил к своим товарищам.

– Подходите, кому жить надоело, – отец грозно взмахнул ножом, но агрессоры утратили былую прыть, и трусливо поджав хвосты поспешили убраться восвояси.

Только сейчас я заметил, что главарь давно уже очухался от удара и уже давно куда-то смылся. На полянке остался только крепыш. Отец проверил его пульс, потом вытер платком выкидной нож, сложил его и засунул бедолаге за ремень штанов:

– Я обещал ему засунуть этот нож в задницу, – усмехнулся он, – когда он найдет нож у себя в трусах — сможет подумать о своем поведении.

Я не узнавал своего отца. Если пару минут назад он из застенчивого ботаника превратился в героя голливудского боевика, то сейчас он снова вернулся в привычный образ и говорил о воспитании ублюдка таким же вкрадчивым голосом, которым он обычно упрашивал студентов вести себя тихо на лекциях.

После нескольких осторожных пощечин, крепыш очнулся, сел и осоловело уставился на нас.

– Твои друзья убежали, – сказал ему тихо отец, – убирайся и ты.

Мать подошла к бандиту и смачно плюнула ему в лицо. Тот даже не сразу вытерся, матернулся и поспешил удалиться.

– Как ты? – отец нежно поправлял мамину прическу.

– Я в порядке, спасибо тебе, – она ласково прижалась к его груди, а потом притянула к себе и меня.

– Спасибо вам обоим, – сказала она, и я обнял их, широко раскинув руки. Мое сердце переполнилось гордостью за то, что я тоже что-то сделал для нее, а по щекам потекли слезы.

Родители не долго предавались нежностям.

– Нам надо убрать все следы и поскорее отсюда сматываться. Они могут придти с подкреплением, или, что еще хуже, с полицией. Ножевая рана не в мою пользу, а у них целая шобла своих свидетелей, которые не принимали участия в потасовке и расскажут все что угодно, – методично, как в университетской аудитории, рассказывал отец.

Мы старательно собрали все свои вещи, прошлись по берегу и проверили, не оставили ли чего. Но том месте, где были кровавые следы, отец разметал горячие угли.

– Надеюсь земля прогорит и не оставит вразумительных улик.

Отец попросил меня наломать густых веток и привязал их к заднему бамперу автомобиля. Мы в прямом смысле заметали следы, как в старинных фильмах про шпионов. Попетляв по грунтовке, отец выехал на пустынную асфальтированную дорогу, отвязал ветки и уже потом поехал к шоссе.

Мой отец – человек умный. Не даром ученый, не даром кандидат физико-математических наук. «Высшее боевое искусство – это умение избегать боя,» – говорил он мне всегда, – «А умение махать кулаками полезно держать в резерве» – добавил в тот день.