Первый год моей армейской службы заканчивался. За этот год я очень многое узнал и многому научился. Раньше я не верил, что можно спать с открытыми глазами. За год в армии я научился это отлично делать. Мы заступали на дежурство, делали все необходимые записи в документах, проверяли связь и спокойно засыпали. Со стороны это выглядело так: сидит радист в наушниках, вроде как слушает эфир. Сон, конечно, был некрепкий и очень чуткий. По крайней мере меня ни разу не ловили за этим занятием. А спать на первом году службы нам хотелось постоянно. Личного состава всегда был недобор, и иногда мы дежурили целыми сутками. Проспать 4 часа в сутки было нам за счастье.

К этому времени мы с Николаем уже ходили в наряды дежурными, а не дневальными. Нашими обычными нарядами были — «Дежурный по роте», «Дежурный по штабу» и «Дежурный по КПП». Обычно было так. Утром я заступал на Боевое дежурство, после смены подготовка к наряду. В 17 часов заступление в суточный наряд. Через сутки, сменившись с наряда, я опять заступал на ночное боевое дежурство. Утром, после дежурства и завтрака мы шли на занятия. Иногда удавалось поспать пару часов перед обедом, но очень редко. А после обеда снова подготовка к наряду и… все по новой. Что ещё хочется отметить. Кормили в Челябинске намного вкуснее, чем в Свердловске. Наверное, потому, что часть была намного меньше, а снабжение и повара лучше. К тому же на ночное дежурство выдавали хлеб, сахар и четверть чайника молока. Молоко первогодкам «не полагалось», но хлеба и сахара хватало. Ещё удавалось иногда на кухне взять свежего лука. Представляете картину: хлеб, лук, соль и сахар. Но это было очень вкусно!

За всеми этими изменениями и новшествами в нашей жизни незаметно подошёл к концу 1974 год. 30 декабря на вечерней поверке нам зачитали боевой расчёт на 31 декабря 1974 года — 1 января 1975 года. Такие суточные боевые расчёты зачитывали каждые сутки. Но этот запомнился. Ведь это был расчёт на Новогоднюю ночь, первый Новый год, который нам приходилось встречать в армии. По этому расчёту мы с Николаем заступали на боевое дежурство как раз в новогоднюю ночь. С одной стороны это было обычное боевое дежурство, но… обо всём по порядку. Заступив на дежурство, мы как обычно проверили состояние связи в сети и сделали об этом записи в документах. Поздравив своего коллегу в сети с наступающим Новым годом, я решил написать пару писем родным и друзьям. Мы часто это практиковали на БД (боевом дежурстве), хотя делать это было не положено. Но наказывают не за то, что делаешь, а за то, что попадаешься! Я попозже расскажу, что мы ещё делали запрещённого во время БД. Да простят меня отцы — командиры и воинские уставы! Но написать письма мне не пришлось.

Где — то за два часа до наступления Нового года заработали все линии связи: телеграфные, телефонные и, конечно, радиосвязь. Помещение перед стеклянной стеной Главного зала заполнилось звуками морзянки и треском телеграфных аппаратов. По всем сетям принимали и передавали координаты «находящихся в воздухе» целей. Странно было то, что почти все цели были «незаявленные», а тревогу или повышенную боевую готовность не объявляли! Хотя стоило на радарах появиться улетевшему от метеорологов шару — зонду и мы получали повышенную боевую готовность! Целей было так много, что за планшетом работала вся дежурная смена планшетистов, которые наносили на планшет все маршруты этих целей. Мы, солдаты первогодки, находились в полном недоумении. Откуда столько целей почти перед самым Новым годом? В голову приходили разные, подчас страшные мысли. Ведь на всех занятиях нам рассказывали, что «проклятые империалисты» не спят, не едят, даже не пьют, а только и думают как бы начать третью мировую войну и уничтожить первую в мире страну «победившего социализма». А самое главное, мы никак не могли понять, почему не объявляют тревогу? Это продолжалось почти до самого Нового года. И когда в Москве куранты на Спасской башне пробили начало Нового года, обмен данными прекратился во всех сетях. Мы посмотрели на планшет и как по команде открыли рты от удивления! Нанесенные на планшет маршруты этих «неопознанных» целей образовали надпись — 1975! В эту же минуту Оперативный дежурный по громкоговорящей связи поздравил всю дежурную смену 19 корпуса ПВО с Новым годом. Оказалось, что это была такая красивая новогодняя традиция. Сколько же труда нужно было затратить штурманам, чтобы проложить маршруты этим учебным «неопознанным» целям! А про работу шифровальщиков, связистов, планшетистов могу сказать только одно: стоило кому — то из них ошибиться, и эта надпись никогда бы не получилась!

В 1975 года  я начал довольно часто задумываться о поступлении в военное училище. Этому способствовало то, что почти всё моё детство прошло в военных городках среди военных. Почти в каждом письме отец намекал на то, что неплохо бы было мне всё же стать офицером, продолжить «семейную традицию». Он описывал все преимущества и льготы офицерской службы, да и политработники агитировали нас за поступление в военные училища. Оказывается, на это тоже была разнарядка, в которой предписывалось, сколько человек в этом году должно ехать поступать. И за срыв этой разнарядки сильно давали по шапке командиру части, замполиту и начальнику штаба. А те,в свою очередь, «накручивали хвоста» командирам рот — те командирам взводов… В общем поступления в военные училища очень приветствовались. Помню, мне дали довольно толстую брошюру с перечнем всех военных училищ СССР, также там были перечислены те экзамены, которые нужно было сдавать для поступления в каждое из них. Я долго выбирал училище. Для меня было важны два критерия отбора. Это близость к дому и отсутствие иностранного языка и математики на экзаменах при поступлении. Когда я наконец — то выбрал училище в Одессе, то мне сказали, что в него я поступать не могу. Объяснили это тем, что из войск ПВО нужно поступать в училища войск ПВО. Потом я узнал, что меня просто обманули и имел я право поступать в любое военное училище Советского Союза. Но это было потом, а тогда мне дали список, где — то листа на три, с перечнем этих училищ. После долгих колебаний я выбрал Ленинградское высшее военно — политическое училище ПВО. Для поступления в это училище не нужно было сдавать иностранный язык, хотя нужно было сдавать математику. Но математику нужно было сдавать во все училища ПВО! Вот из всех зол я и выбрал меньшее. Если с математикой ещё были какие — то варианты, иностранный язык я бы стопроцентно завалил. Получилось так, что в школе и техникуме я учил французкий язык. И если английский мог хоть иногда пригодиться, то французкий не пригодился бы никогда! Зная это, я его так и «учил». В техникуме мне пришлось пересдавать экзамен по французскому раз шесть. Я взял преподавателя измором и своим наглым откровением. Я открыто ей сказал, что я не из «графьёв», общаться мне на на этом языке не с кем и она сама это прекрасно знает. Так к чему нам друг друга мучить? Эти слова и банка растворимого кофе, который в то время был страшным дефицитом, сделали своё дело. Я получил долгожданную тройку и на всю оставшуюся жизнь забыл про то, что когда — то учил этот язык «русских аристократов».

После того, как я определился, в какое училище поступать, меня на два дня отправили в госпиталь для прохождения медкомиссии. Со здоровьем всё оказалось нормально, и ВВК (военно — врачебная комиссия) признала меня годным для поступления в военное училище. В учебно — строевом отделе нашей части оформили все документы и отправили их в училище. А мне сказали, чтобы я ждал вызова на экзамены. Но до этого было ещё несколько месяцев.

Хочу рассказать ещё об одном случае, который произошёл со мной весной 1975 года.

Разболелся у меня зуб. Да так сильно разболелся, что я от боли даже говорить не мог, только мычал что — то невразумительное! Щека у меня припухла и даже температура до 38 с чем — то там поднялась. Меня быстренько отправили в санчасть. В этом заведении армейского здравоохранения я пролежал двое суток, пока местные эскулапы сбивали мне температуру. После этого меня, в сопровождении военного фельдшера, отправили в военный госпиталь к стоматологу. По прибытию в госпиталь сопровождающий меня сержант — фельдшер сдал в регистратуру мои документы и, оставив меня возле кабинета стоматолога дожидаться приёма, ушёл шляться по городу. Того, что я последую его примеру, он не опасался. Во — первых, у меня не было увольнительной, а в Челябинске было очень много военных патрулей. А во — вторых, от острой зубной боли я не мог думать уже ни о чём другом, кроме как о том, чтобы поскорее избавиться от этих страданий!

Где — то через час все таки подошла моя очередь. Я с опаской вошел в кабинет военного зубного врача. В кабинете, кроме меня, находилось еще три человека. Два здоровых мужика и одна женщина гренадерских размеров. Один из мужиков приказал мне сесть в кресло и открыть рот. Когда я взгромоздился на зубоврачебное сооружение и открыл рот, «палач» в белом халате довольно своеобразно провел диагностику. Он не стал пользоваться для этого никакими медицинскими приспособлениями. Его инструментом был, остро пахнущий спиртом, указательный палец. Этим пальцем он просто поочередно надавливал на мои зубы. Когда дошла очередь до больного зуба, я от боли заорал дурным голосом что — то нецензурное, но крик получился каким — то нечленораздельным. До сих пор не могу понять как я сдержался и от боли не откусил военному коновалу его проспиртованный палец. Но это было только начало. После непродолжительного «консилиума»  приговор больному зубу был таков: «Удалять»! Первый мужик, который как я понял был врачом, стал перебирать разложенные на столике за креслом инструменты, а второй мужик прижал к моим коленям мои же руки, а гренадерского вида баба прижала к креслу мои плечи. В результате я не мог даже пошевелиться! Я закрыл глаза, широко раскрыл рот и покорился судьбе.

Нужно отдать должное: зубы военврач, похожий на забойщика скота, удалял мастерски. Я только приготовился орать от боли, как почувствовал, что меня уже никто не держит. Открыв глаза, я увидел свой удаленный зуб в посудине, которая стояла на столике возле кресла. На этом мои мучения закончились. Я еще часа два просидел в коридоре госпиталя, поджидая нашего фельдшера, Без него я вернуться в часть не мог. За эти два часа боль немного утихла и я смог воспринимать мир с присущим мне оптимизмом.