Четверг начался с того, что меня вызвал директор и сказал: сегодня ты едешь в Москву, в министерство, одним днём. Даёт он мне какое-то экспертное заключение и озвучивает задачу: на совещании, когда дадут слово, нужно прочитать по бумажке текст, а остальное время сидеть, молчать и делать умный вид. Я говорю, дескать, почему сам эксперт не поедет? А директор: эксперт – человек старый, ему всё похеру, и боится коронавируса.

Я обиделся, конечно: что я – попугай? Давай, говорю, два дня. А директор: ты не охерел, братишка? Субботу брать за командировочный день и воскресенье – день прибытия. Ну езжай тогда сам, говорю я, нашли дело – самого молодого гонять. Хер с тобой, говорит директор, поезжай на два дня.

Одно плохо: совещание в 15-00. Это весь день болтаться по Москве, даже накатить от души не выйдет. Но мой кореш московский сказал, что он сам весь день работает… Зато в пятницу его жена с дочкой сваливают к бабе и вся суббота в нашем распоряжении!

Короче, вылезаю я на Казанке в семь утра. Ходил-бродил по центру, на памятники культуры зырил, башмаки стоптал, пива выпил десять кружек. К 14-30 припираюсь в бюро пропусков, а там наш старый питерский друг Яхнин – тупой и лысый старик, работает у контрагента нашего, крови из нас выпил ужас сколько! Я даю паспорт за стекло, мне кобра из террариума передаёт пропуск. А Яхнин даёт паспорт – кобра эта ему такая: а вам, дорогой товарищ, вход только с сопровождающим. Это как?! – сволочь эта лысая орёт. – Почему ему можно, а мне – нет?! Гюрза зашипела и говорит, мол, ни хера не знаю, у меня тут в карточке пометки, и катись ты в жопу.

Приходит секретутка и ведёт нас в совещательный зал. Народ доклады толкает, экономическую эффективность сулит такую, как будто наркотой торговать собираемся. Дошла очередь до меня. Ну я, как велели, прочитал текст эксперта, а председатель совещания спрашивает: а какое у вас мнение по этому вопросу? Я говорю, что вообще не в курсе дела, а он пристал: нет, каково ВАШЕ мнение? Я говорю, что не уполномочен высказывать своё мнение. Достали они меня, я встал и всё высказал, все проблемы по работе (со своей, понятно дело, колокольни) вывалил. Директора и эксперты сидят, бошками кивают: обязательно внесём в протокол. Я аж себя серьёзным пацаном почувствовал.

Засиделись часов до пяти, пока туда-сюда, протокол слепили, я подписываю, не читая, и вылетаю в коридор, как птичка. А там Яхнин, жопа лысая, говорит: пойдём, мол, поссым и обсудим кой-чего. Нашли сортир, он мне чего-то втирает, я не слушаю. Выходим в коридор – я понимаю, что не помню, куда идти, сюда-то шли с секретуткой.

Смотрю – табличка «Выход», но заперто. Я пропуск свой прикладываю к лампочке, дверь запищала и открылась, а за дверью – лестница. Пошли, говорю, мудак Яхнин, а тут секретутка выскакивает: потеряла она нас (ну не таскать же её с собой в сортир!). Вы куда прёте, там секретные этажи! Я говорю: ничего не знаю, мой пропуск меня пропустил. У той глаза чуть не вылезли, взяла она нас за ручку и вывела к выходу. Яхнин зовёт в кафе вопросы какие-то перетирать, а я вприпрыжку через лужи в метро, кореш уже полчаса названивает, от телефона дым валит.

Встретились в переходе, сразу в супермаркет завалились, набрали всего-всего: пива, портвейна, водки, селёдки, солений-грибочков и прочей колбасы, и взял я перцев маринованных граммов 200: бухать так бухать!!! А у хаты уже народ дожидается, Валерик двух каких-то тёлок притащил. И пошло дело.

Просыпаюсь я на диване заполночь, кругом погром, бутылки устилают пол, а за стеной музон ревёт так, что бедная хрущёвка ходуном ходит: «Выносили адские гробы!!! Шуганулись в ужасе жиды!!!». (Ментов соседи так и не вызвали – то ли ночь на субботу, весь дом бухал, то ли от симпатии к «Коррозии металла».) Встаю, тащусь в соседнюю комнату, а там вонища, дымоган прёт – газенваген отдыхает: эти балбесы на балконе мотоцикл завели, а выхлоп прямо в квартиру несёт. Тут-то у меня первый приступ тошноты и случился.

А я перетерпел, и вроде ничего и не было. Одна из тёлок говорит: поехали у меня переночуешь, пока метро ещё ходит. Ну, поехали. А ночь субботняя – народу в метре много, но местечко мне досталось, я и вырубился. Проснулся от того, что мне неудержимо хочется блевать и сдержаться не предусмотрено никаких возможностей. И что делать? Поезд летит по туннелю хер пойми где, даже на землю не выскочить. И тут меня осеняет: я быстренько вытаскиваю из рюкзака пакет, приготовленный для грязных носков, и блюю туда.

Я сразу понял, каково Змею Горынычу жилось на свете – это перец попёр наверх. У меня слёзы фонтаном, сопли водопадом, а перцу не сидится в животе, он лезет и лезет. Народ резко поотворачивался, ну и правильно: может, язва у меня, плохо стало (хотя, разило водярой, наверно, на гектар вокруг). Идём мы на выход из метро, а я думаю, что делать, если сейчас менты меня такого помятого тормознут: «А что у вас, молодой человек, в пакетике?». В первую же мусорку выкинул свою блевотину и полетел, как на крыльях, дальше.

Рано обрадовался: только на хату зашли, перец попёр через низ. Я сразу понял, каково хохлам становится от хороших новостей из России. А тёлка ломится в дверь и кричит: хорош там вторую газовую камеру устраивать, вылазь, будем твой панкреатит лечить! Я, говорит, по запаху пердежа могу определить, в каком месте пищеварительного тракта воспаление.

Врачом со «Скорой» оказалась. Вылечила она мне и живот, и всё остальное.

Утром сидим, чай пьём, угораем над вчерашним, тут корефан мой подваливает, у кого на квартире бухали, очки мои привёз, которые я по пьяни забыл. А я всё удивлялся, как крепко выпивка по зрению ударила, муть в глазах и всё такое.

Тёлка говорит, что ей на смену, мы проводили её до станции, а сами в центр махнули. Гуляли-гуляли, зашли в кабак на Покровке, «Золотую воблу». И засиделись. И пивцо – кружка за кружкой, кружка за кружкой… Официантка задолбалась бегать, а кореш мой предлагает ей присесть с нами. Та такая – мне не положено, мне нельзя, а он ей пятихатку в передник засунул, и сразу стало можно. Сидит у него на коленях, терпит щипки за жопу и что-то о брате своём то ли ментушке, то ли пожарнике рассказывает.

Тут я гляжу – время, поезд минут через пятьдесят минут уходит, а ходу до Казанки полчаса. Расплатились мы, сходили в сортир на дорожку. Идём по Покровке, а ссать хочется, как будто не только что из туалета. А центр Москвы – ни скверика, ни кустика. Кореш мой меня за рукав – под арку, в двор-колодец. А там стоит таджик с метлой, а кореш ему: поссать можно?

Зацени картинку: один здоровенный, в очках и кожаном пиджаке, и галстуке, а второй средних размеров, но как моська наглый. Таджик зенки вылупил и только кивает, и метла в такт качается. Я рукой махнул, выскочил обратно на улицу: неудобно, говорю, во дворе гадить. Дошли до следующей арки – мне уже удобно, забегаю во двор и начинаю ссать на мусорные контейнеры. А у подъезда стоит то ли «Лексус», то ли «Крузак», из багажника мужик с бабой в спортивных костюмах мешки какие-то со жратвой вытаскивают и на меня пялятся.

Ничего, убежал я оттуда. И напоследок начальник поезда, рожа узкоглазая – башкир или татарин, говорит: беги на вокзал, меняй билет на завтра, я тебя не посажу, ты в дымину пьяный. А мимо менты идут. Я кричу: братцы, смотрите, нагло отказывают в конституционном праве на свободу передвижения! Менты подходят: ты, спрашивают, знаешь, где находишься? На Казанском вокзале, говорю, зовут меня вот так-то, еду туда-то, и вообще, я государственный человек, вот и командировочные документы. Менты говорят: не видим оснований отказывать гражданину в посадке. Китаёза сразу: да кто ж отказывает, я ж только за, я вообще тут человек маленький…

Хотел я на него жалобу нарисовать начальнику железной дороги, да не стал – бог прощает, и мы простим. Всем веселья, трэша, угара и моднейших тёлок, и чтоб никто не оказался обиженным!