Пятьдесят лет своей жизни я прожил ярко. Спешил жить, самоутверждаться на работе считая, что главное для мужчины – достичь максимума в избранной стезе. Это проявлялось даже в начале жизни.

Сколько было конфликтов в детском саду! Игрушек было мало, оно и понятно. Девочкам было проще – взяла куклу или резинового попугайчика, и играйся. А я всегда интересовался кубиками. Правда комплект один, а мальчишек много. Я старался взять на себя лидерство и придумать какую-то коллективную игру. Получалось плохо, и возникали конфликты. Я злился и искренне не понимал: «Почему они меня не слушаются? Ведь я так здорово придумал!»

Аналогичные ситуации преследовали меня всю жизнь. Я жил работой и искренне не понимал, почему не все думают как я. Ведь я старался не ради личной выгоды, а для пользы общего дела. Наверно сказывалось советское воспитание. А личная жизнь была для меня факультативной. Встречи, разлуки, два неудачных брака. И закономерный итог – одиночество.

Это в молодости я мечтал о полной свободе. Работа с неплохой зарплатой, собственная однокомнатная квартира, бурная личная жизнь. А когда она надоедает – приходит депрессия. Я с ней боролся примитивно: больше времени проводить на работе, а дома – сон. Я даже умудрялся выходить на работу первого января, в восемь утра. Добровольно, и без всякой оплаты. Я пытался знакомиться с женщинами. Но как-то все хотели решить свои материальные проблемы за мой счёт. Но великих денег у меня было только «на прожить», и они уходили.

Когда я лишился работы, и надобность в ежедневном посещении рабочего места отпала, стало совсем туго. У надомной работы есть один минус – отсутствие общения. Озабоченный заказчик не в счёт. И в какой-то момент начинаешь задавать себе вопрос: «А для чего я живу? Только для того, чтобы пережить маму, чтобы не расстраивать её своей смертью? Разве это жизнь? Зачем я тогда учился, приобретал опыт? Ведь всё это даже передать некому». От таких мыслей в самый раз начать спиваться, но память об отце – алкоголике останавливала.

Хорошо помню свой последний заказ в той жизни. Я проанализировал проект, и заработал за неделю сто тысяч рублей. Заказчик был в восторге, но больше подобной работы у него не было. А я прикинул и решил «лечь на дно». Общение только с мамой и если кто-то позвонит. Я даже перестал принимать заказы, надоело выполнять неопределенные «хотелки» или помогать нерадивым студентам.

В соответствие с третьим законом Ньютона, случилось «как ты – так и к тебе». Звонить практически перестали, в квартире я даже жалюзи не открывал, смотрел старые советские фильмы, слушал старые записи. Иногда выходил в магазин и оплачивал счета. Старался больше спать, ведь «только сон приблизит нас к увольнению в запас». Перечитывал свои дневники и писал рассказы. Дважды рвал написанное, когда задавал сам себе вопрос: «Да кого интересует истории из твоей жизни?» Но всякий раз писал заново, авторучкой, в общей тетрадке «в клеточку». Не мог сидеть без работы. Я даже перестал ходить в поликлинику – раздражали очереди, и обсуждавшие свои болячки люди.

Иногда выручал Скайп, звонил родственникам в Германию и радовался, что у них всё в порядке. И проверенные «одноклассники.ру». Знакомые рассказывали о последних новостях, а я стандартно отвечал: «Ничего нового нет, у меня всё в порядке». На предложения дружбы от незнакомых людей я отвечал отказом. О чём можно говорить с незнакомым человеком? Краткая автобиография, и зачем? Как может быть у человека несколько сотен друзей? Не понимаю.

Когда на мою страничку зашла дама моих лет, я не отреагировал. Мне не нравится, когда женщины выставляют фотографии, которые скрадывают временные деформации. Лицо, прикрытое веером до самых глаз, чтобы прикрыть тройной подбородок, или стоящая вдали стройная женщина, в солнцезащитных очках, как в последнем случае.

Фамилия и имя мне ни о чём не говорили, но я обратил внимание на номер школы, в которой незнакомка училась. Я тоже учился в этой школе, с первого по шестой классы. На всякий случай я спросил: «Мы знакомы?» Как оказалось — знакомы. Я отослал фотографию нашего третьего класса и спросил: «Я на самом верху, посередине. А где Вы?» В ответ я получил фотографию нашего первого класса, где была она, но не было меня. В нашем классе училось сорок пять человек, и наверно было очень трудно всех собрать и сфотографировать.

Начались воспоминания. Я с удивлением узнал, что в первом классе помог незнакомке отбиться от трёх агрессивных одноклассниц, и проводить её домой, галантно неся её портфель. Правда больше я к ней не подходил с предложением вместе пойти домой после школы. А потом её перевели в параллельный класс. Но её мама, часто вспоминала обо мне и моей маме. Мам вызывали в школу из-за того, что их детки дрались с одноклассниками. Её часто обижали, а она пытался восстановить справедливость, в своём понимании.

Когда мы перешли в Скайп, беседы стали более откровенными. Ведь получалось, что Она была моей первой девушкой. Как и у меня, за её плечами были два брака. Но она была вдовой, а я раздолбаем. Она обратила внимание на моё бледное и измученное лицо, сильную одышку. Я объяснил, почему перестал сотрудничать с врачами. И Она сказала, что меня нужно срочно обследовать, и если я приеду к ней в Омск, то Она это организует. Взамен я пообещал заняться ремонтом в её доме, и снести старый сарай. И я поехал в Омск.

Поезд прибыл в Омск в полночь. Меня ждал горячий, по Сибирским меркам, приём – меня никто не встретил. Я стоял на перроне, легко одетый и мёрз. Шквалистый холодный ветер, пустой перрон, и вопрос: «Что делать?» По студенческой привычке решил подождать пятнадцать минут. Я стоял и отгонял страшную мысль: «А это не розыгрыш? Что делать если она не придет? Купить билет, в гостиницу, а потом домой!»

Ко мне подошли два носильщика и спросили:

— Мужчина, а Вы зачем здесь стоите? Какой поезд ожидаете?
— Обещали встретить, а не встретили.
— Так Вы позвоните, а с перрона уходите, у вас такие сумки, могут принять за террориста.

Я ушёл с перрона и позвонил:

— Привет, ты где?
— В постельке, собираюсь баиньки.
— А я на вашем вокзале, жду тебя. Я очень замёрз!
— Ой, я время перепутала! Никуда не уходи, я скоро буду!

Меня, как отпетого инженера всегда бесили неопределённые единицы измерения: много, мало, скоро. Не зная масштабов Омска, я вспомнил расстояние до вокзала в Сызрани и Тольятти. Минут пятнадцать езды, по ночным дорогам. Меня согревала мысль, что розыгрыша нет. Но холод угнетал. Начал острить: «Немцы, ваше счастье, что вы не дошли до Омска. Здесь бы вы и замёрзли!» (Правда некоторое время спустя, я с удивлением узнал, что в Омске проживает много немцев.) Она приехала через пятьдесят минут, когда я уже сидел на сумке и дремал, прикидывая, сколько мне осталось жить.

Наши прогнозы оказались ошибочными. Я недооценил масштаб запущенности её дома и огорода, а Она состояние моего здоровья. Уже на второй день, меня увезла скорая, в кардиологию. Узнал много интересного. Нужна операция АКШ, но не при моём состоянии организма. Вопреки советам сослуживцев, отправить меня обратно в Тольятти, Она взялась меня лечить. А я взялся за ремонт.

Наши отношения складывались как у одноклассников, знакомых друг с другом пятьдесят лет. Помните наверно как в школе:

— Дай списать домашку.
— Не дам.
— Жалко?
— Нет, ты сам должен учиться.
— Дура!
— Сам дурак!

Потом пришла любовь. Притирка характеров шла туго, но помогало воспоминание об одиночестве. Лучше терпеть мелкие обиды, чем давиться одиночеством. Я сангвиник, Она — холерик. Вспыльчивая, но отходчивая. Хотя, Она считает себя сангвиником. Чтобы прийти к консенсусу, я назвал её форсированным сангвиником. На том и сошлись. Вскоре мы поженились.

Только на исходе шестого десятка я понял, в чём заключается счастье: надо рубить дерево по себе…