Хочу сделать признание, я — дочь агентки внешней разведки КГБ. Да, с раннего детства.
Мама всю жизнь на заводе инженером работала? Я ещё рассказывала, что она техпроцесс на металлический табурет на трёх ножках писала? Мало ли! Не влияет. Это было для прикрытия. С 1977 года она со внешней разведке КГБ сотрудничала. Подчёркиваю, да — искала внешние контакты именно в США. При каких обстоятельствах? Ну, тут смешно получилось…

Придётся в рассказе забежать немного назад — в конец тридцатых. Старший брат моей бабушки был сапожником в Харькове. И в борьбе с его гигантскими доходами, чтоб уравнять шансы всех, то фин.инспекция ему назначила сумму налога. Дальше — рассказываю на перемотке: налог он не выплатил/ за долги его забрали в тюрягу и этапировали зачем-то из Харькова в Москву/ родственники собрали денег на выкуп и его жена отправилась с ними в столицу. Почему она? Ну, считалось, что характер у неё пробивной и женщина она крученная. Но из Москвы она вернулась без денег (их взяли) и без мужа (его не отдали). Короче — бабушкин старший брат навсегда сгинул. Тут как раз война началась, так что мало ли, один человек туда/ сюда… Скоро придёт гестапо и всех оставшихся сапожников перестреляет.

И вот, когда в 1943 немцы отступали из Харькова, то всякие несознательные элементы, например, бойкая вдова бабушкина брата с двумя детьми, за ними следом на всех видах подручного транспорта и ломанули проч из города, вон из страны. Подальше от победившего коммунизма. На момент убытия её детям было: дочери Катерине — лет четырнадцать, а сыну десять.
На этом месте рассказа я у бабушки всегда спрашивала почему же и она не уехала. И бабушка отвечала, что у неё совсем не было денег, а на руках маленькая дочь и старая мать, а у той — у бойкой вдовы брата видать денежки сбереглись, откуда вытекала семейная конспирология, что собранное на выкуп из тюрьмы у неё хоть частично, но придержалось.

Дальше. Жена брата с двумя своими детьми попала последовательно в несколько лагерей для перемещённых лиц, что-то говорилось про Румынию, Германию, Англию, Канаду, а потом через Армянский Международный Красный Крест, который по всем закоулкам собирал своих — в Калифорнию.
Жизнь взяла своё, у нас в роду все красавцы, и моя американская тётя Катя раз пять очень удачно вышла замуж, обзавелась прекрасным домом, и ближе к склону лет ей захотелось навестить город детства — Харьков. Вот она и приехала.
Нас пригласили на встречу с дорогой американской родственницей. Бабушка вытащила с антресолей слегка поломанную мандолину своего пропавшего брата, он в юности любил на ней играть, и мы всей семьёй с этим сувениром отправились из Луганска в Харьков на фамильную сходку. Пообщались, нафоткались на цветной с разовой вспышкой диковинный тётин фотик и благополучно все разъехались.

Теперь же вернёмся к теме — моя мама агент внешней разведки КГБ.
Однажды на работе мою маму внезапно вызвали в отдельный кабинет, где крайне доброжелательный молодой человек в штатском пару часов общаться с ней на предмет её широких международных связей. По итогам беседы они совместно постановили: впредь если и когда с моей мамой выйдут на контакт службы всех/ любых иностранных разведок мира, то она немедленно оповестит об этом своего нового надёжного друга. Документ об этом был мамой там же в кабинете подписан.
К этой картине можно добавить, что моя мама этих орлов всю жизнь до трясучки боялась. И если я пишу «всю жизнь», то это с 1944 года — с восьми лет, потому что именно с этого возраста бабушка использовала её вместе со школьным портфелем для транспортировки простроченных заготовок для частного сапожника. Строчила она для него по ночам, потому что днями она строчила в артеле, но её зарплаты не хватало даже на еду. И зашуганый ребенок — моя мама тягала в портфельчике эти заготовки туда- сюда, очень боясь, что её с этим криминалом застукают. Так и выросла. А ещё бабушка очень боялась, что соседи настучат: она по ночам что-то много шьёт, что скрыть никак не возможно, из-за трескотни швейной машинкой.
Как поётся в шикарном эмигрантском романсе: «Вино и мужчины — моя атмосфера». А у моих мамы с бабушкой атмосфера — «Страх и голод».

Так вот, вернёмся в 1977 год, когда мама стала агентом внешней разведки КГБ.
Домой она пришла взволнованной (перешараханной) и рассказала об этом значимом для своей жизни событии папе, потом нам с братом сказали, чтоб мы нигде про тётю Катю не трепали, и чтоб фоток из дому не выносили, и в школе не показывали.
И стала мама решать: «Кто? Кто же на меня настучал?» Кругом же все такие хорошие друзья и коллеги. А она на работу как раз те фотки подругам показывать и про кузину рассказывать носила.
Надо же, теперь по всему заводу вычислить: кто настучал. Ну, папа у нас — старый коммунист, он сказал, что настучать мог абсолютно любой, а так же — несколько сразу. Вот мне теперь мысль пришла в архивах КГБ этот факт запросить насколько то возможно.
Ну, дальше новый мамин знакомец стал к ней наведываться, ждал выхода американских контактов. Вот что мама могла ему поведать? Разве что о том, что под натиском своих детей письмо с просьбой выслать нам джинсы написала. И нам же их прислали — две пары «Левисов». Но об этом в кегебе с почты наверняка сводка поступала.
Для справок: пошлина в СССР на те джинсы, я вам скажу — за каждую пару по сто рублей. Это когда один доллар знаменитые шестьдесят семь копеек стоил, а зарплата мамы с прогрессивкой равнялась полторы пошлины за одну пару джинсов. Там кстати ещё и подписаться надо было: «Всё присланное будет использоваться только в личных целях и ни в коем случае не на продажу».
Да, чуть про ту мандолину не забыла. Её у тёти Кати на таможне отобрали, на неё как на музыкальный инструмент каких-то оценочных документов не хватало. Так что она тоже сгинула.
Как тётя Катя рассказывала, ей на советской таможне такой капитальный шмон устроили. Например, блокнот — можно, а все отдельные листики с адресами — позабирали. И ещё что-то про деньги рассказывала. Как я запомнила: её подруга чтоб провезти родственникам наследство — приехала в дорогом кольце, продала его, а на обратный путь надела стекляшку, но таможня не заметила подмену.
У всех свои сложности.

*****
Так вот, после этого моего откровенного признания, со всей ответственностью заявляю, что я — дочь сотрудницы внешней разведки КГБ, и даже в меру своих детских сил способствовала оживлению контактов — конючила себе штаны. И если бы советские ввозные пошлины были ниже, то мы бы и ещё попросили, а по таким ценам можно было в Лужниках в очереди день постоять и самим купить.