С детства я не любил слово «зато». То есть, когда маманя покупала мне ещё совсем маленькому какую-то вещь, например, дурацкие ботинки, приносила домой, обувала меня в них, потом сокрушённо смотрела на это (я про ботинки), вздыхала и говорила: «Зато крепкие!»

Или — покупала какую-нибудь польтину дурацкую, приносила домой, смотрела на это (тут я уже про пальто), вздыхала и говорила: «Зато немаркое!»

Мне до сих пор не понятно, почему одна и та же вещь не могла быть красивой и вдобавок крепкой! (Тут уже можно ошибиться и подумать про меня, а не про какую-то ерунду, за это Вам ничего не будет).

Короче, шапка из верблюжей шерсти, которую мне маманя связала классе в шестом, была из породы «Зато тёплая!»

Где маманя достала эту самую верблюжью шерсть, я до сих пор понять не могу. Вобщем-то, где все женщины доставали всё, что нужно, в Советские времена? Покупали друг у друга «по случаю».

Ну вот могло так случиться, что к родственнице подруги маманиной сослуживицы приехал кто-то знакомый из страны верблюдов и привёз целую прорву верблюжей шерсти, обладающей по слухам какими-то необыкновенными, просто-таки волшебными свойствами. Как водится, от такого неожиданно привалившего богатства счастливцы обалдели и не додумались ни до чего лучшего, как набить верблюжей шерстью подушку. Но, судя по всему, они очень быстро поняли, что спать на такой подушке невозможно, распотрошили наволочку и всю драгоценную шерсть распродали по знакомым.

Мамане достался килограмм этого чуда и решено было связать мне шапку. «Петушков» тогда ещё не носили, поэтому маманя вывязала мне обычную круглую шапку. Ту, которую тогда положено было делать с помпоном, но на помпон шерсти уже не хватило, но оно и слава богу, иначе, с помпоном, шапка не влезала бы мне в карман. А носил я её в кармане — на голове носить её было просто нереально. Почему? Как минимум по четырём причинам:

1. Фасон. Шерсть была страшно свалявшаяся, поэтому распрясти её нормально не удалось. Пряжа получилась какими-то валками. Поэтому шапка оказалась какой-то перекошеной, кривобокой, как Колобок после драки с медведем.
2. Цвет. Несмотря ни на какие ухищрения, верблюжья шерсть не красилась ни в какой цвет, кроме своего природного говнисто-рыжего. То есть, даже «радикально-чёрный» © краситель, казалось, делал шапку только ещё коричневее, ещё говнистее.
3. «Зато тёплая» — это правда, точнее даже — непререкаемая истина. То есть шапка из волшебной шерсти была настолько тёплой, что даже в 30-градусный мороз голова в ней немедленно начинала потеть. А что дальше было — смотрите пункт 4.
4. Запах. — вот это было даже не волшебство, а целое колдунство. Пока шапка была сухая, это было ещё терпимо. То есть, от неё попахивало каким-то степным ароматом засохшего в кустах полыни говна, но так, туманно попахивало. В крайнем случае, можно было запихнуть шапку поглубже в карман и укоризненно посмотреть на соседа в автобусе, чтобы все поняли, что ты тут не при чём. Но стоило хоть чуточку вспотеть… Или даже не так — стоило хоть одной снежинке или одной капельке дождя упасть на эту волшебную шапку, как она начинала смердить. В этом запахе было всё: ведро помоев, выплеснутое грязной неподмытой тёткой из юрты; мутноглазые грифы-стервятники, клюющие дохлую корову на берегу солёного пустынного озерка; рыбьи трупики, плавающие по отравленной соседним химкомбинатом воде… То есть, вся трудная история и вся ещё более нелёгкая сегодняшняя жизнь среднеазиатской окраины страны единым запахом сосредоточились в шапке из верблюжей шерсти. Самое страшное было даже не то, что сама шапка пахла так, что от такого запаха в ужасе начинали захлёбываться воем соседские собаки и падали с неба вороны, у которых на лету останавливалось сердце. Самое страшное было то, что этот запах немедленно впитывался в волосы, и вымыть его, выскрести его оттуда было просто невозможно.

В общем, шапку я одел только один раз, после этого я её носил только в кармане — оставлять дома её было нельзя, потому что уходил я в школу раньше, чем маманя отправлялась на работу, и она — по запаху, так я думаю — сразу замечала шапку, если я оставлял её на вешалке и гналась за мной до автобусной остановки, чтобы натянуть её мне прилюдно по самые уши.

Всю зиму я таскал шапку в кармане, даже когда морозы зашкаливали за 30, закалялся, млин. И, как всякий закалённый парень, естественно, за всю ту зиму я не подхватил даже насморка.

Но когда весной пришлось перелезать из пальто в куртку, выяснилось страшное — шапка в карман куртки не помещалась. И вот как-то утром я не выдержал и забросил эту шапку в самые недра загружающей помойные баки мусорной машины.

Вечером этого дня я грустно признался мамане, что шапку у меня, наверное, украли в школе. Маманя очень расстраивалась — она так гордилась тем, что благодаря её рукоделью я за всю зиму не болел ни разу. «Ах, как жалко, что такую хорошую шапку и украли, — ещё долго вздыхала маманя, — Она, конечно, была не очень симпатичная, но зато такая тёплая!»