Станислав Малозёмов

Летайте самолётами!

Представьте себе, встречаются отдельные граждане, которые не верят в Аэрофлот. Моя очень дальняя родственница десять лет ездит в отпуск поездом из Владивостока в Сочи. Она ездит в санаторий, где лечат нервы. Причём все знают, что нервы у неё вообще-то железные. Просто она любит отдыхать только на юге, но принципиально не верит в Аэрофлот и путешествует поездом. За десять дней пути у неё благополучно развиваются неврастения, истерия, четыре вида неврозов, циркулярная депрессия, ипохондрия, сумеречное состояние и мания преследования.

Поэтому в санатории, где лечат нервы, её принимают как родную безо всякой путёвки, так как, глядя на неё, все остальные нервные больные чувствуют себя здоровее здоровых.

После путешествия по железной дороге она примерно ещё месяц спит, не раздеваясь, на шифоньере, на ночь бельевой верёвкой привязывает к ноге чемодан, а во время сна часто вскрикивает: «Сколько я вам должна за чай?» и «Занято!»

Я её жалею, но не оправдываю за то, что она не чувствует преимуществ Аэрофлота.

Их много, но главное – это отсутствие нервотрёпки и полная надёжность. Доказываю на живом примере.

После регистрации билетов и просвечивания багажа под рентгеном идём мы в порядке очереди сквозь ту самую подкову, которая отзывается на металлические предметы. Двадцать человек прошло, а на двадцать первом подкова эта зазвенела. Милиционер ему вежливо говорит: всё металлическое из карманов выньте и ныряйте снова. Гражданин этот мгновенно выворачивает наизнанку свои одиннадцать карманов и с улыбкой идёт сквозь подкову. Она снова звенит.

— Интересно, — говорит милиционер. – у вас, наверное, что-нибудь в пальто под подкладкой зашито! Кстати, — говорит, — почему вы до сих пор в пальто, когда середина июня?

Двадцать первый этот ему достойно рапортует: весной находился, мол, в трудовом отпуске на юге. С апреля по май стоял в кассе за обратным билетом, потом немного рейс задержали…

Мы тогда милиционеру подтверждаем. Да, мол, действительно, хорошо знаем этого гражданина по совместному ожиданию рейса. Он из отпуска движется, так как уже неделю спрашивает у кассиров – по-прежнему ли входит в стоимость авиабилета курица?

— Ладно, — говорит милиционер, — тогда снимайте пальто и проходите ещё раз, если за вас люди поручились.

Двадцать первый уже в костюме лезет в подкову. Подкова звенит.

— Так, — радостно говорит милиционер, — будем с вами работать. Будем выявлять металл.

Через полтора часа гражданин прошёл через подкову двадцать шесть раз и к двадцать седьмому на нём остались носки и, извините, пляжные плавки цвета морской волны.

— Снимите, — говорит милиционер, утирая со лба пот. – Да нет же, только носки.

Двадцать первый на босу ногу помещается в подкову. Она звенит.

Тогда милиционер твёрдым шагом идёт к телефону и звонит домой.

— Люся! – говорит он строго. – Я сегодня сильно задержусь. Такая у нас работа.

Он возвращается на пост, с любопытством глядя на плавки цвета морской волны, говорит:

— Ну, что будем делать дальше?

Пассажиры заволновались, женщины начали пробираться к выходу, а сам двадцать первый покрылся гусиной кожей.

Тогда кто-то из очереди, видать нервный, кричит:

— Да мы что тут все, железные, что ли? Давай, не тяни!

— Ребята, — вздрагивает двадцать первый. – Товарищ сержант! Я горячо поддерживаю идею обеспечения безопасности полётов, но давайте проверим и подкову. Мне уже самому интересно – чего она звенит…

— Хорошо, — соглашается сержант и куда-то уходит.

Через час он возвращается посвежевший и говорит:

— Начальство дало добро. Сегодня же прибудет аварийная группа ремонта.

На следующий день действительно приехала группа. К обеду подкову разобрали, промыли спиртом и к вечеру собрали.

— Пашет, как часы! – заключил старший ремонтник. – Подпишите вот здесь, что на промывку ушло шесть литров спирта.

Сержант поморщился, но подписал.

— Ну, я опять пошёл? – спросил двадцать первый с надеждой.

Сержант заткнул уши, вздохнул и сказал:

— С богом!

Подкова зазвенела громче, чем раньше. Видно, спирт помог.

— Так, сказал сержант и, как был весь в железе, вошёл в подкову и там замер. Подкова молчала.

— Правильно, своих она не трогает, — сказали из чуть живой очереди.

Сержант надолго задумался. Потом начистил до блеска сапоги и куда-то ушёл. Через час он вернулся с гражданином повышенной солидности.

— Начальник отдела перевозок! – зашептали пассажиры с двухнедельным стажем ожидания. – Сейчас он лично разберётся!

— Так, товарищи! – сказал начальник отдела перевозок. – По инструкции мы граждан без верхней одежды к полётам не допускаем. Я снимаю вас с рейса, можете одеваться.

Двадцать первый рухнул на колени.

— Друзья, — сказал он каким-то внутренним голосом. – Вот хоть на части меня режьте – я чист перед Аэрофлотом!

— Это мы уже много раз слышали, — отрезал начальник.

— Давайте не будем пока резать, — предложили из очереди. – Давайте мы его под рентген сунем. Может, он чего железное съел и не помнит.
— Это идея! – согласился сержант.

Двадцать первый принял форму чемодана и залёг в аппарат.

— Ноги и руки не входят! – констатировал оператор на досмотре. – А внутри у него ничего, кроме язвы желудка, не вижу.

— Всё! – сказал начальник торжественно. – Мы и так из-за вас аэропорт на трое суток закрыли. Некоторые пассажиры начали волноваться. Идите, откуда пришли. Перестанете звенеть – тогда милости просим.

— Я не выживу, — сказал двадцать первый и заплакал. – У меня после отпуска осталось всего полтора рубля, и те – мелочь. Сами посчитайте, если не верите.

И он разжал онемевший кулак. На ладони лежала жёлтая горсть монет.

— Так вот что звенит, — сказал сержант и, нарушая инструкцию, закурил. – Сейчас я вас арестую!

— Не имеете права! – внезапно обнаглел двадцать первый. – Был приказ вынуть металл из карманов, я честно вынул. Но оставить последние деньги без присмотра, я не могу.

— Пассажир всегда прав, — сказал начальник. – А жаль.

И ушёл.

И ещё через день мы все благополучно прошли через подкову и улетели.

И вы, гражданин, летайте самолётами Аэрофлота. Это быстро, выгодно и, главное, надёжно.