Я Андрей, и в 21 год я стал отцом. Я из нормальной семьи и в 20 мать заставляла женится с тем с кем она захочет и она мне не нравилась. И так получилось что я уехал к бабушке и там встретил свою любовь. Ну а бабушка то работает днями то на базар то в огород. И в итоге я был 1 дома и к нам пришла дочка соседа и она очень красивая. И этим самым я решил познакомится а она слава Богу меня поняла и решила дать мне счастье прямо в руки. Мы встречались месяцами и делали то что проиграется для создания ребенка и однажды не ожидании она подошла ко мне с те тестом для беременности в руках. Я в шоке она говорит зай я беременна. Я говорю что это так не может быть то что моя мама хочет поженить меня с другой девушкой. И она ударила по щечине мне и я ее не видел в течении 1 года в новом году подходит значит она ко мне с новорожденным ребенком и говорит сыночек прости но я не смогу …заплакала и ушла а ребенка оставила у меня под дверью. Я не успел спросить и понял что она родила его и бросила мне было так стыдно за все эти штучки и я со слезами ребенка домой взял. Ну причину я понял только через 2 недели оказывается она замуж выходила. Подошел к ней значит я и говорю «Зачем ты так со своим же ребенком?» Она говорит-» Береги его потому что теперь я мертва для вас и со слезами сказала прощай и ушла. Что самое интересное это то что через месяц у меня день рождение и если я подойду к матери и скажу «Мам поздравляю это твой внук» то у нее будет шок и мне придется как то объяснять ей это 2 дня пока она не поймет что она на самом деле стала бабушкой. Ну а той с кем она хотела меня поженить я вообще промолчу . Ну не хочу я её зачем заставлять? Да и отцом я уже стал и не могу взять и сказать сыну «Солнышко это твоя новая мама» я вообще не знаю что сказать когда он вырастит и спросит у меня «Пап а где моя мама?» Помогите мне пожалуйста …

– А ванилин! Забыла?

– Да, забыла. А иди ты нафик со своим ванилином! У меня поясницу в магазине свело, еле до кассы дошла! Скажи спасибо, что хоть это притащила!

Проблема диалога была в том, что я так резко ответила не кому-то ещё, а себе самой. Раньше я так себе не грубила, наверное сорвалась от боли. Нет, ну длинные внутренние монологи или разговоры с виртуальными собеседниками это норма, но чтоб вот так с собой грубо поругаться… И было бы за что. Какой-то ванилин.

Проходя мимо обеденного стола почувствовала острый запах курятника, подумала, как обычно, самое худшее, но потом вспомнила, что опять же сама пол утра распаривала, а потом сварила пшеничную кашу с молоком. Что опять не так? Зачем эти ужасные к свой башке подозрения?

Всё же скрупулёзные изучения интервью прототипа «психоаналитика» даром для меня не проходят. Пусть это всего четыре часовых ролика, но и на таком не бескрайнем просторе, если внимательно вслушиваться и сопоставлять, то кукукнуть от этого Гуру точно можно. Интересно, если бы его на очную ставку перед зеркалом поставили, то он себя бы хоть узнал? Так мужика по всем векторам разрывает.

Посмотреть бы как ОН сам с собой спорит. И на пуканы же не разорвался! Но я уверена, не спорит он сам с собой – у него всё строго по очереди: сегодня старый кгбшник, завтра еврооптимист, по средам – «у нас союзников нет», в четверг «Я – крутой наставник ниндзя», а в пятницу — «моя хата с краю» , и по выходным: «мы кругом приехали и звідси швидко треба тікати». Мутировавший на Marvel СуперТяниТолкай. Но это в глобальном, в микропроцессах у Гуру просматривается изысканная каждодневная простота: «Хочу себе хорошо, не напрягайте и — точка!»

И мне у Гуру такому надо учиться, а то уже и до ругани себя дошла. Что ж я так к себе отношусь? Себя надо любить и окружать комфортом. Завтра пиво куплю и начну комфортничать. И ванилин надо не забыть, а то на завтра мне третий раз смотреть его лекцию и хотелось бы в это время оставаться хоть бы в ладах с собой. Хорошо, что он только одну выложил, наверное остальные предпочитает держать в тени, потому что при таком пафосном нарциссизме и не выкладывать свои лекции — только от страха стёба и стыда.

А чего бы и не понаслаждаться его лекциями по психологии? Строит он их (с его же слов) без использования учебников, базируясь на прочитанном в суровом глянце и на фильмах. Это же не нудное «втекает/вытекает», а конкретный драйв: «Симпсоны», долгоносики, супергерои!
Но единственная поданная нам — выставленная лекция называется: «Мастер-класс «Системный подход к подготовке боеспособной армии», как говорил Ося Бендер: «Я дам вам парабеллум. Сможете нас прикрыть?»

Картина маслом: группа наивных, открытых к восприятию студентиков – будущих психологов, в основном, конечно, психологинь, и перед ними толстый рослый мужик за пятьдесят, заложив одну руку глубоко в карман брюк, пересказывает как от себя — добытый в трудах учебник Евгения Месснера «Всемирная мятежевойна. Теория третьей мировой», а там страниц за пятьсот будет.

Чтоб девочки не заснули в процессе перечисления факторов, а за одно и — сделать себе приятное, то периодически особо углубляя руку в карман, лектор вкраплял дичайшую пургу о своей личной боевой биографии. В эти моменты глаза педагога застилала поволока, сквозила микроулыбка глубокого кайфа, и его любовь к себе озаряла аудиторию.

Оставался открытым лишь вопрос: «Он и сам в этот момент верил в свои рассказы? Или кайфовал именно от масштаба выдаваемой наглой лжи?» Но честный ответ именно на этот вопрос являлся сокровеннейшей тайной всей жизни психоаналитика — эксперта по работе с военными, политикой, детьми, семьями, суицидальниками, родителями, посттравмами, «верну любимого» и что там ещё может приглянуться в объявлении. Сам он нам об этом точно не расскажет.

В наши инфо-избыточные времена забивать эфир стало удивительно просто, кругом расплодилось множество всевозможных Википедистов… В своих потоках экспертных мнений они неудержимы как в тот же момент сперма вдоль их карманов. Об их связи с реальностью говорить не приходится, ибо у каждого – реальность своя, «Точка зрения зависит от точки сидения» (Л.Валенси). Поэтому на любой случай приводится откуда ни попадя куча интересных фактов, а за тем устраивающий работодателя ответ. Как связать эти словесные потоки в логическую цепь – проблема слушателя, но если он не хочет попасть в дурку, то лучше в такое не углубляться.

А я – углубляюсь, потому что мне по сверхзадаче положено. И откланяться невозможно, позади – парапет. Вот поэтому я уже и начала сама с собой ругаться, нет бы как раньше — тихо спорить.

Бабушка не виделась с внуком почти две недели. Малышу исполнилось 7 месяцев, мы пригласили ее в гости. Естественно не обошлось без подарков. Колготки, слюнявчики – вещи практичные, малышовая пластмассовая машинка – еще одним бесполезным предметом – игрушкой на 5 минут – в доме больше.

Но еще она купила замечательные, по ее мнению вещи. Может быть, ей даже пришлось заказать их, пользуясь давним знакомством.

Мой муж, увидев ее подарок, возмущается:

– Зачем ты это купила?

Потому что принесла его мама внуку вещи не просто бесполезные, а вредные и замедляющие его развитие.

Любые “нормальные” родители порадовались бы такому подарку, но мы говорим:

– Ратмир этим пользоваться не будет.

В ответ на нашу реакцию, бабушка оставляет любимого внука, которого так давно не видела, и со слезами на глазах уходит домой, не побыв у нас получаса.

Что же такое принесла бабушка? За что мы ее “обидели”?

Она купила ребенку тарелку на ПРИСОСКЕ. И ложку и вилку с “анатомическими ручкам”.

Что ж плохого, скажете вы? Самое то! Ребенок тарелку со стола не уронит, пока научится аккуратно кушать. И ложку будет держать удобно.

Что такого? А подумайте сами:

Как ребенок научится аккуратно обращаться с тарелкой и не ронять ее, если она “приклеена” к столу? Разве обычные тарелки к столу “приклеиваются”? Как он научится владеть телом, если ему создаются условия, что этого не требуется?

У меня есть дурацкая привычка всё анализировать, что бы я ни делала, после того как действие закончиться, я начинаю думать сделала ли я ошибку или всё было в порядке. Даже делая эти записи, я постоянно их перечитываю и анализирую каждое слово. Я пытаюсь понять всё происходящее, будь это просто хорошее отношение ко мне. Например, я писала в одиннадцатой записи — «я не понимаю, почему они таскали меня за собой». Зачем мне вообще это понимать? Почему, просто не наслаждаться мгновением. Будь это работа или просто то чем я занималась или говорила, я постоянно продолжаю возвращаться к этому и думать, правильно ли всё было или можно было сделать по-другому?! Почему я продолжаю всё анализировать, почему я просто не могу сказать или сделать то, что у меня на уме не боясь быть собой. Я лихорадочно продолжаю всё продумывать, ответы, действия, общение, поведение. Последнее время хочется просто забить на всё, забить на репутацию, которую себе создавала и просто делать/говорит, что хочется мне, а не то что хотят слышать от меня другие. Анализируя действия, а потом на основе анализа составлять план, по которому будет проходить день, в этом вся я. Мне всё время кажется если я скажу то, что считаю именно я правильными никто не воспримет мои слова!

Елена Малозёмова

ТРЁХКОПЕЕЧНАЯ РАПСОДИЯ

О, вот и трамвай! Слава богу, не пришлось долго ждать в темноте и на морозе. Талгарская. Конечная остановка, сами понимаете, имеет свои плюсы: можно занять удобное место, так, чтобы и не у самого выхода, но и не слишком далеко. А то потом, на своей остановке, тяжко продираться в толпе.

В салоне холодно. Трамваи тогда не отапливались. Но ничего, скоро набьётся куча народу, надышат и станет вполне себе нормально.

Я уселась у окна, трамвай мелодично звякнул и тронулся. Улицы не видно, потому что все окна в салоне разрисованы красивыми ледяными белыми перьями. Я подула на окно, в то место, где уже кто-то до меня проделал маленькое круглое окошечко в мир. Сняла перчатку и теплой рукой довершила работу. «Э, нет, да тут не кружок, а сердечко!» Всё ясно! Я посмотрела вверх и нашла! «Миша+Наташа=любовь» Все правильно. А я рожицу рядом нацарапаю. А про любовь ещё раз обведу ногтем, а то буквы уже прихватило морозцем. Пусть Мишина любовь поживёт подольше!
Трамвай встал на светофоре и окно осветилось красным светом. Я зачаровано смотрела на серебристо-красные узоры, потом они в один миг стали золотыми, помигали немного и окрасились в изумрудный цвет. Сказка!

— Фурманова. Следующая проспект Коммунистический…

Ах, май, мой май! Красота в городе неописуемая. Всё цветёт и благоухает, и мои любимые трамваи прихорошились. Их покрасили свежей жёлтой и красной красками и стали они нарядными, яркими, и звенят они на поворотах особенно мелодично. С птицами соревнуются.

А на самом первом сидении сидит тётенька-кондуктор в кокетливо надетом чёрном берете. А на берете блестит брошка-бабочка. Когда-то давно, помню как в тумане, были и кондукторы, и вагоновожатые одеты в форменные темные пиджаки. Потом форма, наверное, поизносилась, а новую не выдали. И стали они выходить на маршруты кто в чём, а береты ещё какое-то время оставались.

— Оплачиваем за проезд! – ржавым голосом кричала тётка.

Вот ведь времена были! Целая кампания по ликвидации безграмотности кондукторов была проведена в семидесятые. В союзных и республиканских газетах выходили целые статьи, пытавшиеся бороться с неправильно поставленными предлогами: «Оплачиваем проезд, но платим за проезд». Да куда там советским газетам против советских тёток! Не смогли…

— Передайте, пожалуйста! – постучал меня по плечу стоявший рядом мужчина. Я добавила свои три копейки к набравшейся уже солидной горсти мелочи, и тоже произнесла сакраментальное «Передайте, пожалуйста». Кондукторша сосредоточенно пересчитала копейки и открутила от своей бобины длинную бумажную змею. И пошла бумажная змейка по салону в обратную сторону, потихоньку уменьшаясь. Вот и я оторвала свой билетик и с привычным ужасом начала считать цифры: счастливый – несчастливый? Потому что, если счастливый, то его надо было немедленно съесть, как секретное донесение. А если вдруг контролёр? А у меня нет рубля платить штраф! Но в этот раз пронесло – обычный билет. Доеду спокойно.

— Гагарина ! – кричит тётка в берете. – Следующая Ауэзова!

А вот и жаркое алма-атинское лето вспомнилось. Жарко везде: и на солнце, и в тени, и в салоне трамвая. Особенное пекло с южной стороны. Поэтому почти все сиденья у южных окон свободны. Но я, четырехлетняя, тяну папу к окошку. Жёсткие деревянные лавки просто раскалены горным беспощадным солнцем, но я мужественно пристраиваюсь голыми коленками к окну. «Папа, открой!» И папа послушно открывает мне всё окно до самого низа. Тогда, в старых деревянных трамваях окна можно было открыть полностью. Сам садится рядом и согнутой в локте рукой регулирует мою бедовую голову, чтобы её не снесло встречным трамваем. Раскалённый ветер обдувает меня, треплет волосы, застит глаза. Но это всё ерунда по сравнению со счастьем езды с высунутой в окно трамвая головой. А что же это тогда, если не счастье?

— Пастера! Следующая Сейфуллина…

Осень, особая пора. В юности я всегда дожидалась дождливого октябрьского дня, надевала резиновые сапоги, брала зонтик и старый портфель и в гордом одиночестве ехала, куда глаза глядят. Вернее, куда в этот раз привезёт меня мой старый любимый трамвай. Выходила когда возле парка, когда в микрорайонах, когда в «Орбите» и шла по аллеям и скверикам собирать листья. Вокруг было тихо, мокро и разноцветно. Самые красивые экземпляры я складывала в сумку. «Дома засушу между страницами старого учебника по биологии». В общем-то, листья и не были нужны мне вовсе. Был прекрасен сам процесс прощания с осенью.

Где-то недалеко, за разноцветными деревьями звякнул трамвайчик, значит, пора. Пора возвращаться на свою Комсомольскую-Космонавтов.

…Осторожно, листопад.

ЕЛЕНА МАЛОЗЁМОВА

ОСКОЛКИ С УЛИЦЫ БЕБЕЛЯ

В самом центре Одессы, на бывшей улице Еврейской, а ныне имени товарища Августа Бебеля, я ползала на карачках по грязному коридору коммуналки и мыла полы. Ясное дело, что в мои планы данное мероприятие не входило, но общим собранием местной Вороньей слободки было постановлено, что, раз я живу тут уже больше трёх недель, то должна принимать участие в жизни местной коммуны. Да и не вежливо как-то было мне, двадцатилетней, спорить с тремя бабками.

Эта старая квартира в дореволюционном доходном доме с облупившейся лепниной и невероятными для меня пятиметровыми потолками была классикой жанра. Ни до, ни после не довелось мне пожить в таком густом замесе интриг и страстей. Мой приезд в Одессу внёс в более или менее устоявшуюся жизнь аборигенов ветерок свежих эмоций и разбередил старые, поутихшие было обиды.

Ну что ж, мне не трудно. Правда, орудовать шваброй я так и не научилась: то в углу не получалось толком промыть, то плинтус никак не отмывался. Поэтому я отложила деревянную швабру и стала мыть, как привыкла. Нужно было помыть два длинных коридора, кухню и, прости господи, туалет.

В самом конце первого коридора находилась комната Таньки. Ну, не Таньки, конечно, а Татьяны Николаевны. Она была самой старой из местных бабок, ей катило уже под восемьдесят. Но Олька с Додиком, к которым я приехала в гости, называли своих бабок Танька, Манька и Любка. Между собой, естественно. Ну, и я туда же. Так вот Танька, как мне для общего понимания ситуации объяснил Додик, была москвичкой и ярой коммунисткой. У неё был взрослый сын, который жил в Москве. Когда-то, очень давно (когда никто из ныне живущих не помнил) она оказалась в Одессе, да так тут и осталась.

Бабуля, наверное, была из первых комсомолок: всегда суровая, с поджатыми губами и пронизывающим взглядом. И не захочешь, а почувствуешь себя контрой и второй раз вступишь в комсомол. Не знаю, общалась ли она с остальными бабками, но нас она своим вниманием не удостаивала. Она проносила мимо нас своё монументальное тело, вообще не поворачивая в нашу сторону свою седую, коротко стриженую под горшок голову.

Но в основном она почти безвылазно торчала в своей комнате, и, как зло острили соседи, писала на всех доносы. Может, и писала. А, может, и напраслина всё это. Мы не знали. Да и неинтересно никому это было. Живёт себе бабка, и живёт. Вроде, никого из местных на допросы не таскали, и слава богу.

Вот и сейчас, ползая с тряпкой под её дверью, я слышала шаркающие шаги, звяканье посуды, шуршание бумаги… Там происходила и проходила жизнь старой, забытой всеми московской коммунистки, занесённой историческими ветрами в солнечную Одессу. Непонятная мне и загадочная жизнь.

Так… А вот и комната Маньки. Ну, строго говоря, ни Манькой, ни даже Марией она не была. Никого из живущих в коммуналке не интересовало её настоящее еврейское имя, а Манька и не настаивала. В случае крайней нужды обращались к ней по-простецки – тётя Маша, что для меня, церемонной и благовоспитанной алма-атинки, было как ножом по сердцу.

— Ша! – сказал мне Додик. – Оно тебе надо? Зови, как все зовут.

Маньки, как всегда, не было дома. Каждое утро, и зимой и летом, она прихорашивалась, насколько позволяли её необъятные габариты, и пропадала непонятно где до вечера. Опять же, я не заморачивалась, где прожигает свою жизнь толстая Манька. Мало ли, дети там, внуки… Но как-то раз ехали мы с Олькой в троллейбусе мимо Фонтана и вдруг она дёргает меня за рукав: — Смотри!

Ух ты! Ну, ни фига себе! Прямо перед нами, метрах в пятидесяти, на расстеленном на песке покрывале, под большим пляжным зонтом вальяжно устроилась наша Маня в окружении ещё трёх или четырёх таких же живописных еврейских старух. Она была в панамке, халат был спущен до трусов, а огромный белый сатиновый бюстгальтер, вызывающе обнимал её дородное тело. Бабульки самозабвенно резались в карты.

— Что это?

— Это преф. Маня наша так себе деньжат подзарабатывает.

— Так вот где она пропадает постоянно! А я-то думала, к внукам мотается.

— Нет, одинокая она. В войну всех похоронила… А так и доход, и развлечение.
…Так, ползу дальше. Туалет. Ну, тут всё просто. С суровыми старухами не забалуешь, поэтому туалет в коммуне был, пожалуй, самым чистым местом. Уж сколько собраний было проведено и постановлений вынесено, я не знаю, но, несмотря на присутствие двух молодых шалопаев, Додика и Сашки, туалет всегда блистал чистотой. Я быстро помыла унитаз, прошлась по полу и продолжила мыть коридор.

Так… Сашка… Сашка был старше нас с Олей года на три. Симпатичный, улыбчивый, тёмноволосый, невысокий, с золотой фиксой во рту, что вводило меня в оторопь, у себя, в родной Феодосии он серьёзно занимался гимнастикой. После армии он не захотел возвращаться в свой сонный городок, и рванул прямиком в Одессу. Устроился работать таксистом и как-то ухитрился заполучить комнату в нашей коммуналке. Ну, комнатой это назвать было сложно. Эта каморка когда-то, при дюке де Ришелье, была чуланом за кухней, два метра на три. Думаю, не больше.

Меня вообще поражала в Одессе приспособляемость народа к местам обитания. Мне бы и в голову не пришло, что можно жить, например, в каморке над старым кинотеатром. Чтобы туда попасть, надо было с акробатической ловкостью подняться по расшатанной железной пожарной лестнице примерно на уровень третьего этажа. А там жил какой-то молодой человек, Додькин знакомый. Интересно, как он водил туда девушек?

Итак, Сашка. В его комнатуле кое-как умещались топчан, журнальный столик и пара табуреток. Пальто и костюмы висели на плечиках над топчаном, постельное белье – в чемодане, а самый минимум посуды жался к ножкам столика. На одной из табуреток был торжественно водружён сверкающий немецкий магнитофон «Грюндиг», главное Сашкино сокровище. Окон нет, теснота жуткая. Так Сашка умудрился привести себе ещё и женщину!

Женщину звали Валентиной. Она была полу-цыганкой-полу-гречанкой из Измаила, такой же, как и Сашка, неприкаянной, но отчаянной искательницей лучшей доли. Жгучая, страстная брюнетка с уже пробивающимися усиками над верхней губой. Она работала не то официанткой, не то продавщицей, и таскала прельстившемуся Сашке разнообразную еду.

Как-то вечером мы с Олькой жарили на кухне котлеты. И вдруг окрестности коммуналки огласили страстные Валины завывания. Все застыли. Потом бабки как-то тут же незаметно рассосались по своим комнатам, а мы с Ольгой, не имея возможности бросить недожаренные котлеты, вынуждены были, тихо хихикая, слушать разнообразные охи и ахи ещё минут пять. Потом всё смолкло и появился сияющий Сашка, а за ним совершенно невозмутимая Валентина. Не знали они, что ли, что кухню от Сашкиного чуланчика отделяет в лучшем случае фанерка, или это была своего рода фронда? Кто знает? Но неловко было нам, а эти двое были вполне счастливы и довольны. Всё время подмывало спросить Валентину: что, и правда Сашка такой половой гигант или она разыгрывала спектакль?

Итак, я уже на кухне. М-да, кухня – это страшное дело. Ничего ужаснее мне видеть не довелось. Несмотря на немалые размеры, развернуться там было почти негде: всё пространство по периметру было заставлено кучей разнокалиберных столов по количеству жильцов, и двумя газовыми плитами. Окно выходило во внутренний двор-колодец, ничем не примечательный, кроме вечно болтающегося на верёвках белья и огромного количества кошек. Но в Одессе кошки были везде. Ясное дело – южный приморский город, кошкам раздолье. Дверь чёрного хода заколочена и заставлена одним из столов. В нише скромно притулилась раковина с ржавым краном. С водой вообще в Одессе швах. В центре о горячей воде никто и не вспоминал, а холодная вода шла с перебоями. Над раковиной штукатурка на потолке обвалилась и там всё время шуршали мыши…

Однажды что-то мы с Ольгой в очередной раз готовили и вдруг на соседней газовой плите закипел чайник. Он сердито что-то пробулькал и залил огонь. Я подскочила и выключила конфорку. Что было!!! Олька зашипела на меня, схватила спички и снова включила огонь. Я оторопела: — Ты что?!

— А то, — продолжала шипеть Ольга. – Это чей чайник? Так, это Танькин чайник. Придёт, увидит, знаешь, какой канкан нам устроит?!

— За что? Мы же так все отравимся или взорвёмся!

— Не-ет, — Олька назидательно подняла вверх указательный палец. — Мы сейчас уменьшим огонь, чтобы еле-еле горел, а она сама придёт и выключит.

— С ума сойти. А почему ты решила, что чайник Танькин? — я тоже перешла на шёпот.

— Так это её конфорка.

— Так что, мы не можем на ней готовить?

— Нет, ты что!? Скандал будет. И свет ты должна включать, когда на кухню заходишь.

— Даже когда там кто-нибудь есть и свет уже горит?

— Да, — Олька вздохнула. – И попробуй не включить – шуму будет!.. Ты же видишь, тут у каждого свой выключатель, — она мотнула головой на стену. – И в коридоре. И в туалете.

Я кивнула, мол, да видела, но не думала, что всё это так принципиально.

Ольга сделала шаг в сторону коридора, вытянула шею и пропела дурным как у автобусной тётки голосом: — Татьяна Николаевна, ваш чайник кипит!

— Я поначалу, знаешь, как натерпелась, плакала постоянно, — Олька тихо продолжила шёпотом. — А сейчас ничего, тоже с ними ругаюсь…

…Так, снова коридор. Пятясь, сворачиваю направо. Осталось немного. Вот всегда закрытая комната. Здесь никто сейчас не живёт. Её хозяин – одесский делец, лет пятидесяти, Давид Исаакович. У него где-то шикарные апартаменты и молодая жена. Делать в этой коммуналке ему абсолютно нечего, но почему-то не продаёт её, бережёт зачем-то. Но как-то раз объявился здесь и жил неделю: не то от партнёров прятался, не то с женой поругался. Так бабки все по стеночке ходили. Уважали одесские бабки денежки.

…Так, ползём дальше. Любка… Любовь Моисеевна. Додиковская якобы мачеха. Когда-то давно, Додик ещё мальчишкой был, умерла его мать, и отцу сосватали хорошенькую, фигуристую молодую вдову Любу. У Додика был ещё старший брат, уже взрослый и женатый, поэтому отдельную прекрасную квартиру в центре города пришлось разменять. Потом отец умер, Любкины дети уехали в Америку и все свои квартиры продали, дружно забыв про маманю. И остались Додик с Любкой вдвоём в старой коммуналке. Можете себе представить, как они друг друга любили.

Бедная Любка жила за фальш стеной, разделяющей огромную комнату на две поменьше, но тоже немаленькие, и вынуждена была терпеть все наши сходки и маёвки, случавшиеся достаточно часто. Потому, что друзей у Додика было много. На следующий день она ходила с поджатыми губами и ни с кем из нас не разговаривала.

— А шо такое? — громко возмущался Додик в воздух. — Пусть валит к своим деткам, в Штаты! Что, не зовут?

Любка зарабатывала стиркой фартуков и халатов, которые она каждый понедельник приволакивала с Привоза, с рыбных рядов. У неё было несколько кастрюль-выварок, которые она где-то прятала. А по понедельникам она начинала весь этот кошмар кипятить. Вонь стояла ужасная, но Любка каким-то таинственным образом сумела договориться со всей Вороньей слободкой и народ по понедельникам рассыпался, кто куда мог.

Ну вот и наша дверь. Всё, уборка окончена. Все довольны, все смеются, а я пойду гулять по летней Одессе.

…Давно это было. Коммуналка опять стала шикарной отдельной квартирой, улица имени товарища Августа Бебеля опять стала Еврейской. А из жильцов моей любимой коммуналки живых не осталось никого.

Четыре года назад я в компании знакомых отдыхала на природе, жарили шашлыки. Дело было на первомайские праздники.

Один парень, Димка, рассказал тогда, что еще немного, и пойдут грибы – строчки называются. Мы подумали, хохмит парень.

Все были жителями городскими, и знали, что грибы бывают осенью. А этот «шутник» увлекался охотой, его дядя жил в деревне, держал пасеку. В общем, Димон был поближе к природе, чем все мы.

Чтобы не разбираться – шутит ли он и не чувствовать себя дураками, его, на всякий случай, оборжали. Стебались так, что строчки для всех превратились в хохму, и погоняло «строчок» на какое-то время прилипло к Димке.

Два года назад, мы с мужем зашли в гости к партнеру по бизнесу. Дело было в мае. Марина сказала нам, что уже пошли грибы, которые очень вкусные жареные со сметаной – называются строчки. Я вспомнила ту историю на шашлыках… Марину за хохмача принять было трудно. Мы решили проверить…

Сегодня мы открыли третий сезон охоты на строчков – нашли первые 15 штук.

В прошлом году мы собирали их пакетами. Один раз даже не поленились посчитать – набрали 779 штук. Жарили с луком, тушили с капустой, пекли грибные пироги.

Вот так Димка, вот так пошутил, думаю я каждый раз, когда мы собираемся в майский лес за строчками.

Хочу рассказать свою историю из жизни. Мы учились вместе с первого класса, общались, как и со всеми одноклассниками. Но в 7 классе что то перевернулось в моем подсознании и я стала замечать, что мне очень нравится мой одноклассник. До этого я вообще не испытывала такого чувства. Я стала замечать, что он смешной, веселый, красивый, он не такой как другие. С каждым днем я приглядывалась к нему все больше и понимала, что влюбляюсь в него. Мы ведь были детьми, 7-8 класс. У меня в памяти остались все моменты, какие то очень мелкие события и детали, уже прошло достаточно много времени, но я все помню. Он сидел заде меня. Во время уроков, когда ему нужна была замазка или еще какой либо предмет для учебы, он просил у меня, и я была на седьмом небе от счастья. Ребенок, что сказать. Я старалась ему понравиться, мне очень этого хотелось, я мило улыбалась ему, хотела больше с ним общаться. Так прошел год, а потом второй. Никаких развитий, простое приятельское общение. С нами учился мой друг детства, и он узнал, про мои чувства, и к моему, на тот момент, сожалению, рассказал мальчику о моих чувствах. В принципе ничего не поменялось, мы так же общались. Хотя, я, наверное, пыталась включить равнодушие, никак не проявляться, потому что мне было неловко, неловко от чувства, что он все знает. Но мои чувства с каждым днем становились все больше. Я понимала, что я очень люблю его. Он был для меня идеалом. На тот момент в моде была аська, я знала, что он там зарегистрирован и тоже зарегистрировалась. И мы начали общаться. Сейчас смешно вспоминать, какое это было общение. Часто он присылал мне просто смайлики и я ему в ответ. А еще там можно было ставить статусы и было видно, кто их читает. Я меняла их по 40 раз в минуту и он постоянно их читал. Там я писала фразы и цитаты о неразделенной любви. Потом появилась социальная сеть Вконтакте и там мы тоже общались. Это общение было в нешкольное время. Он постоянно спрашивал задания на дом, а у меня от одного сообщения» Что нам задали» было столько счастья.  Мы могли общаться часами, ему нравился футбол, мне он тоже начал нравиться. Я выучила всех футболистов его любимых команд, не пропускала матчи по телевизору. И мы всегда их обсуждали, он всегда писал первый. А в школе мы общались как обычно, точнее он как будто меня стеснялся, когда во время перемены мы в компании что то обсуждали и рядом со мной было свободное место, он никогда не садился рядом, никогда не стоял рядом со мной, не прикасался. К другим девочкам не было такого отношения. Он их не боялся, а меня как будто стеснялся. Я помню, как вела дневник, у меня их 5, и все о нем. Я любила его до окончания школы, 5 лет. Я много плакала, слушала музыку, смотрела на его фото и страдала. А еще одним фактором было то, что он был мусульманин, я тоже нерусская, но православная. И я понимала, что нам не быть вместе. Мои родители бы этого не допустили. И от этого становилось еще хуже. Мои подруги знали об этом, поддерживали меня.  А наше общение было таким же, оно было одинаковым все 5 лет. Сейчас до сих пор, когда я слышу песни, которые слушала тогда, у меня что то в сердце екает. Мы закончили школу, каждый поступил в свой институт. И больше мы никогда не виделись и не общались.  Я встретила парня, влюбилась в него, и сейчас понимаю, что такое настоящая любовь. Мы поженились, у нас есть ребенок. Я безумно люблю своего мужа и не представляю жизни без него, он моя стена, защита и опора. Одним словом, он, моя жизнь. Прошло уже 7 лет с окончания школы. Но происходит то, что меня напрягает, хочу, от этого избавиться, но от меня это не зависит. Мой одноклассник мне очень часто снится, после этих чувств мне нравились еще парни, но никто из них мне не снится. Может в неделю по несколько раз приснится, бывают перерывы и опять. Я о нем не думаю, не вспоминаю, в инстаграмме мы подписаны друг на друга. Да, я помню все до мелочей, все чувства, эмоции, все страдания и переживания. Но у меня нет желания с ним встретиться, увидеться, все в прошлом. Но сны с его участием меня не покидают…Вот такая история была в моей жизни. Спасибо, что прочитали.

Елена Малозёмова

ОСКОЛКИ С УЛИЦЫ БЕБЕЛЯ-3

НУ ТАК ЧТО Ж…

— Не, Оль, ну ты сказала! Что, вообще ни с кем не разговаривать? Просто идти молча? А если спросят, который час? – возразила я, игриво помахав на прощание ручкой двум ребятам-грузинам, с которыми летела в самолёте.

— Послушай, дорогая, ты в Одессе. Это тебе не Алма-Ата. Здесь народ в смысле знакомств на улице суровый. Замучаешься убегать, — Оля внимательно проследила взглядом за моей рукой.

— Вообще забавно, — надулась я. – Только успела прилететь, ещё города не видела, а уже ограничения.

— Ну, так что ж… — сурово сказала Олька.

Но она явно перестраховалась. Одесситы мужеского пола были все весёлыми и галантными: заигрывали в меру и в меру отвешивали комплименты. Всё как везде.

Вот и в тот выходной день, когда Додик с Ольгой вывели меня на прогулку, всё начиналось весело и безопасно. Мы прошлись по Приморскому бульвару, Додик чинно, под ручку провёл меня мимо старой пушки, которая, по легенде стреляет только в том случае, если мимо пройдёт невинная девушка. Со мной не случилось. Просто ядер в пушке не было…

Затем, отдав дань памяти Куприну, спустились в «Гамбринус». Там было темно и накурено, пахло пивом и рыбой, но скрипка «Сашки-музыканта» свой концерт ещё не начала, поэтому книжная знаменитость выглядела обычной забегаловкой со множеством столов-бочек вдоль длинного помещения. Мест не было. «Да тут отродясь нет мест!» — фыркнула Олька.

Не попали, и не надо, но очередную засечку в своей голове я сделала: «Посетила «Гамбринус».

Потом решили спуститься по Потёмкинской лестнице, покрутились в порту и перед нами встал вопрос, как подняться обратно. Я, естественно, героически желала пройти все двести ступенек самостоятельно, Олька вздохнула и согласилась. А вот Додик, поглаживая наметившееся брюшко, надменно возразил: «Ну, это вы, пришлые, топайте по лестнице, как в кино у Эйзенштейна, а я уж как-нибудь на фуникулёре доберусь».

…Помню, как где-то среди акаций, каштанов и архитектурных достопримечательностей мне бросился в глаза высокий и печальный остов какого-то готического здания, нелепо чернеюший на фоне синего неба.

— Это немецкая кирха, — ответил Додик на мой немой вопрос.

— Так она же сгоревшая! А почему не ремонтируют?

— Ремонтируют, — Додик смотрел куда-то в сторону. – Уже много раз ремонтировали… А её опять кто-то сжигает.

Да уж, сколько лет прошло, а войну в Одессе помнят…

Куранты на здании не то горкома партии, не то облисполкома сыграли гимн «Одесса, мой город родной!» и пробили семь раз.

— Так девоньки мои, — торжественно произнёс Додик. – Находились вы у меня на каблуках, проголодались поди. А поведу-ка я вас в ресторан!

— В «Украину» свою поведёт, — прошептала мне на ухо Олька. – Он там всю юность свою беспутную оставил. Но кабак неплохой, тебе интересно будет.

…Возле ресторана толпился алчущий народ. Додик ввинтился в толпу и стал обниматься со швейцаром, а мы, от делать нечего, оглядывали людей, окружающих ресторан. Там явно была компания, отмечающая какое-то торжество. Мужчины в отглаженных костюмах стояли группкой и не смешивались со своими спутницами. Они курили какие-то дорогие табаки и солидно похохатывали над собственными шутками. А вот женщины…

— Что же это одесситки такие безвкусные? Ну разве можно надевать на такие телеса обтягивающие платья, да ещё и с рюшечками?

— Что есть, то есть, — выдохнула дым сигареты Олька. — Это местные матроны, у них принято так одеваться. А вот местные гетеры… Я отведу тебя как-нибудь вечерком к гостинице Красной. Там ты сразу изменишь своё отношение к одесситкам.

— Ой, да я вас умоляю! – подскочил довольный Додик, услышав хвост разговора. – Об чём речь? Вы у меня обе вон какие сегодня нарядные! Да мне все мужики в «Украине» обзавидуются. Двух таких интэрэсных чудачек подцепил!

Он с достоинством приобнял нас за талии и мы вошли в чрево ресторана.

Пройдя вестибюль, я сразу, совершенно не ожидаючи того, попала куда-то в НЭП, а то и раньше: в разгульную бабелевскую Одессу. Звон посуды и гул разговоров смешивался с оркестром, игравшим «Чемжужину у моря», между столиками с белыми накрахмаленными скатертями, сновали, как мне показалось, набриолиненные официанты, возле эстрады чуднО размахивая руками, пытались делать па полупьяненькие посетители. Огромные окна были наполовину занавешены белыми шторами-маркизами, стены были обиты шикарными дубовыми панелями, а на всех мало-мальски свободных пространствах стояли фикусы и разлапистые пальмы. Этот невозможный антураж произвёл на меня сногсшибательный эффект

Я, крепко ухватившись за руку Додика, плыла между духами и туманами к нашему столику. И только плюхнувшись на стул, поняла, как я устала и как голодна.

Додик с Олькой, склонившись над меню, шушукались о чём-то с усатеньким официантом Мариком в белой манишке и бабочке. А я, передоверив им выбор блюд, продолжала ошарашено оглядывать неожиданный для меня дореволюционный шик.

Вокруг постоянно игриво мелькали солнечные зайчики. Я проследила за одним из них из них и вспомнила слова Джона Леннона: «Женщины могут потрясти бриллиантами». М-да, женщины действительно были увешаны драгоценностями в товарном количестве. Было впечатление, что они на выход в ресторан просто опустошили свои шкатулки. Они, не слишком изящно поводя головами с огромными, оттягивающими уши серьгами, томно проводили пухлыми пальцами с десятью кольцами от шеи до груди, где красовались великолепные и не очень колье и броши. Мужчины тоже были увешаны золотыми перстнями, запонками и булавками для галстуков. Рядом гордо лежали портсигары с вензелями. Всё это сверкало, переливалось и горланило о достоинствах и приоритетах их хозяев. Это роскошество, десятикратно умножалось в ярких огромных люстрах, и производило эффект дурного, но весёлого праздника.

Официант принёс нам овощной салат, знаменитую одесскую воду «Куяльник» и бутылку сухого вина. Я набросилась на несчастные помидоры, как будто не ела шесть дней. Потом вытянула уставшие от хождения по каменным мостовым ноги и стала потихоньку цедить какое-то незнакомое мне, но вкусное вино.

Оркестр заиграл «Голубку».

Господи, чудо-то какое, — расслабленно подумала я. – Когда же я это красивое старьё в последний раз слышала?

Прикрыв глаза, я вслед за певицей мурлыкала: «Где бы ты ни был, всюду к тебе, мой милый, я прилечу голубкою сизокрылой»…

И тут передо мной выросла мужская фигура: — Разрешите?

Это был высокий и поджарый, одетый в синий добротный костюм мужчина. Он был бы даже красивым, если бы его улыбка была не такой золотой, а перстни на руках не были наколоты.

— Да, но… Извините… Мне бы поесть… — я слегка растерялась.

Честное пионерское, я бы пошла танцевать с ним, я точно не снобка, но хотя бы через полчаса. Чуть-чуть бы отдохнула, перекусила и пошла бы…
Но я очень устала и хотела есть…

Желваки заиграли на лице кавалера. Он по-военному повернулся на сто восемьдесят градусов и чеканным шагом пошёл куда-то мимо эстрады, за свой столик.

Я продолжила жевать помидоры, но тут почувствовала какую-то гнетущую тишину за столом. Додик с Олькой сидели как два истукана, испепеляя меня взглядами.

— Я что-то не так сделала?

— Что-то ж я ничего не понял. Что за мансы ты тут устроила? Ты что, ему отказала?! – Додик пошёл пятнами.

— Додик, я устала, я есть хочу, — заныла я. – Я же ничего плохого не сделала!

Песня кончилась, люди разошлись за столы, и тут передо мной вырос мой кавалер с тарелкой в руках:

— На! Жри! – он вывалил из своей тарелки в мой недоеденный салат три огромных ростбифа. Они шмякнулись на помидоры со зловещим причпокиванием. Как в замедленной съёмке на мое красивое платье полетели красные соленые брызги. Я не успела толком ничего понять и хоть как-то отреагировать, как мой несостоявшийся партнёр по танцам опять сделал крутой разворот и, чеканя шаг, удалился к своему столику.
Додик проследил за ним: — Так… Их там пятеро… Оно мне надо?

Он жестом позвал официанта Марика, сунул ему деньги и что-то прошептал на ухо. Тот кивнул и отошёл. За столом воцарилось молчание. Я пыталась о чём-то говорить, но ребята насупленно сидели молча.

Оркестр задорно заиграл про лимончики, уже пьяненький народ лихо ломанулся в пляс, перекрыв нас от блатной компании. Марик кивнул и Додик скомандовал: — Молча, без паники, за мной!

И мы побежали мимо столиков и фикусов, через кухню куда-то в темный двор.

Долго бежали какими-то закоулками, то замедляясь, то снова убыстряя бег. Минут через десять встали отдышаться.

— Додик, я же ничего не сделала, только вошла… — я и вправду не могла взять в толк, в чём моя вина.

— Ишь, расфуфырились обе…

— Додик! – вступилась Олька.

— Ша! Я как последний поц должен убегать от блатных огородами… Это ни в один тухес не лезет! НА тебе, такое выкинуть! Станцевать она не может… И я, как шлимазл, один, с двумя дурами… Это же вор был, вор в законе! Станцевал бы тебя и обратно с почётом вернул, — Додик от злости совсем перешёл на одесский русский.

Мы с Олькой не стали выслушивать всё, что он о нас думает и тихо пошли вперёд.

— Дома осталась половина курицы, — пробормотала Ольга. — Разогреем её, помидоры порежем. Надо его успокоить. Голодный еврей – хуже татарина.

…На кухне, разогревая курицу и нарезая помидоры, я опять затянула волынку:

— Оля, что не так я сделала?

— Я тебя предупреждала? Я тебе говорила, чтобы молчала, когда пристают?

— В смысле? Молча встала, молча потанцевала, так что ли? А если бы он меня на свою малину уволок?!

— Ну, так что ж! — с вызовом сказала Олька, продолжая зло резать помидоры

Моя бабушка Кира Александровна Капитонова родилась в Ленинграде, там прошло ее детство и юность. Когда началась война, она училась в техникуме морского торгового флота, а 22 июня 1941 года находилась в Ростове на учебной практике. Под непрерывными бомбежками где поездом, а где пешком моя 18-летняя бабушка в течение двух недель добиралась домой.

Несмотря на военное положение, 1 сентября начались занятия в техникуме, а 8 сентября – блокада Ленинграда. В первые дни войны сгорели Бадаевские склады, продовольственное хранилище огромного города. Слоистый зловещий дым повис над Ленинградом – это были горящие сахар, мука, масло. Долго еще ходили ленинградцы на место пожарища: земля там была жирная и сладкая, ее можно было принести домой, залить кипятком и сладкой жидкостью поддержать уходящие силы. 250 граммов хлеба в день получали только рабочие, остальные довольствовались пайком весом 125 граммов. В пищу шло все: столярный клей, жмых, настой из хвои и дубовой коры, касторовое масло. Голод и холод – вот воспоминания моей бабушки о первой блокадной зиме. Не было электричества и отопления. Воду на санках возили из Невы. Обогревались у печки-буржуйки, без сожаления расставаясь с мебелью и книгами.

К Новому году бабушка решила сделать подарок родителям: выменяла нарядное платье на несколько конфет. Развернув обертки, увидела вместо ирисок кусочки черного мыла. Был случай, когда вместо манной крупы принесли с базара мелко смолотые кости. Война проверяла людей на прочность, проявляла суть каждого, истинность человеческих отношений, она была мерилом нравственности, проверкой дружбы. До сих пор вспоминает бабушка, как друзья из семьи Смирновых принесли «гонки» – детали, изготовленные из свиной кожи, из них можно было сварить вполне съедобный холодец. Мы благодарны им и за то, что в блокаду они сберегли несколько вещей нашей семьи. Как дорогие реликвии храним мы инкрустированную шкатулку, мраморную вазочку и куклу Беби, с которой девочкой играла моя бабушка. У Беби склеена головка, но она мне дороже самых красивых кукол. Я никогда не выброшу ее, а ее историю расскажу своим детям. Расскажу и о том, как моя бабушка по льду Ладожского озера уехала из осажденного Ленинграда на «Большую землю».

Бабушка мечтала о фронте и записалась добровольцем. Прошла краткий курс обучения в военно-медицинском училище в Омске. Там подружилась с кудрявой хохотушкой Леной из Одессы. Окончена учеба – и подружки пошли каждая своей фронтовой путь-дорожкой. Оказывали раненым первую помощь, выносили их с поля боя. Лена встретила Победу в Венгрии, а моя бабушка Кира – в Восточной Пруссии. Я снова и снова прошу бабушку рассказать про День Победы, и каждый раз волна ликования, гордости и скорби охватывает меня. Как будто и я 9 мая со своей молодой бабушкой услышала по радио об окончании войны, вместе с врачами и ранеными выбежала из санитарной «летучки» и закружилась от счастья под утренним майским небом.

Через сорок лет после войны бабушка получила письмо из Одессы – ее разыскала Лена, та самая подруга по военно-медицинскому училищу. Завязалась переписка, состоялась долгожданная встреча. У бабушки Лены две внучки, младшая – моя ровесница и тезка Катюша. Нас с Катей связывают электронная почта и, конечно, дружба. Как было бы хорошо опять поехать в Одессу! Нашим бабушкам за 80, им есть что вспомнить. Пусть посидят в тени виноградной лозы, поругают тех, кто «понаставил границ» между республиками, пожурят нас с Катей за легкомысленные наряды. А мы, внучки, будем говорить о будущем, строить планы и доверять свои тайны друг другу да морскому прибою. А когда все будет переговорено, мы сядем рядом с бабушками и спросим… нет, не об ужасах войны. Мы хотим понять, чем они, восемнадцатилетние, отличались от нас, в чем была их вера. Каждый из нас в душе задает себе вопрос: а я смог бы вот так, без колебаний, добровольцем? Мы спросим бабушек, как они дружили, и попытаемся понять, почему дружба бывает такой долгой, как жизнь. Будет ли так у нас с Катей? Мы поймем, и уже понимаем, что история семьи – непрерывная нить, протянувшаяся из прошлого в будущее.

Такс с чего бы начать? Ну во первых это было не очень давно. Я только недавно сьехала от родителей до этого я жила в небольшом городке где почти все друг друга знали. Мои родители всегда хотели себе маленькую принцесску, так как у них уже был мой брат. Мне было 9-11 лет когда это всё начиналось. Дело в том что ещё в детском садике, я не особо ладила с девчёнками. Зато я хорошо общалась с пацанами и мне действительно с ними было гораздо интереснее. Но всё стало ухудшатся когда я перешла в 3 класс. Тогда девчёнки начинали интересоваться модой, косметикой, у некоторых даже была детская косметика. Ну я думаю вы знаете про эти детские наборы типа косметики. А я в этом не то чтобы не разбиралась, я вообще только узнала что такое макияж. Ну и как раз к тем годам у нас в школе образовалась некая «банда» пацанов и меня. В этой компании я была единственной девчёнкой но меня уважали не меньше чем остальных. В общем, где-то ближе к 5 классу мама начала мне покупать косметику и сказала чтобы я попробовала новые румяна. Конечно я начала пользоваться косметикой, но женственнее я от этого не стала. Даже наоборот я к своему образу стала докупать браслеты с шипами и цепи на ремни. Ну конечно я не красила губы или веки в чёрный цвет, но этот макияж действительно подчёркивал весь мой стиль своеобразгого панка. К слову моя мать была верующей, поэтому она меня уверяла что в меня вселился бес, и он контролирует мои действия и поэтому я такая «не женственная» она даже иногда брызгала на меня святой водой и читала молитвы. Это меня в край выбесило и я ушла из дома до десяти. Я не стала надолго уходить так как у нас всё же не был благополучный район и по городу мог бы ходить кто угодно. Но когда я пришла мама даже прощения просить у меня не стала уверяя в том что мой внутренний дьявол позволил мне так сделать. Я стала носить свою повседневную одежду вместо школьной. Конечно шипы, цепи и летняя чёрная куртка большого размера вызвало у учителей мысль что это должен видеть директор. Но всё решилось на том что я уберу в портфель свой браслет, украшения для ремня и куртку сдам в гардероб. И попросили чтобы я пришла на следующий день в школьной форме. Ну и я решила сделать так: Это был последний месяц моего обучения в 7 классе и я решила подрабатывать где только смогу. К концу лета я насобирала возле 15 тыс. рублей. Конечно в конце лета надо было подготовиться с к след. классу. И во время того как мы шли по магазинам я покупала дополнения к своим вещам. Школьную форму я решила выбрать сама и выбрала каблуки, чёрные брюки клёш, белую рубашку и чёрный пиджак. Так как я была достаточно высокого роста этот образ мне подошел. Но у меня были к этому образу некоторые дополнения. К концу моей закупки в итоге у меня было: чёрный рюкзак с пришитыми лямками. А в лямках была цепь. К школьной форме я добавила чокер с небольшими шипами. У рубашки был проколот воротник и в проколах были подвешаны маленькие одинаковые чёрные брелки с шариком. 3 брелка на каждой стороне воротника. И вместо ремня я решила использовать свою любимую цепь. Это выглядело стильно и элегантно в тоже прямо в моём стиле. И когда я представила эту форму моей маме она никак не могла возразить. Ей не нравились эти брелки, чокеры и всё остальное но она не могла возразить ведь это выходило в правила нашей школы. У нас в школе не было строгого дресс кода. И мне показалось будто мама расстроилась и она пошла в свою спальню. Я испугалась но вскоре из спальни вышел мой отец и буквально взорвался от злости. Сказал что с таким поведением я себе никого не найду, я буду вечно одинока и без работы. Все шарахаться от меня будут. Конечно я мягко говоря удивилась от таких слов. Но ничего не сказала ему в ответ. Я молча убрала все свои вещи которые предназначались для школы и потом что-то записывала в блокнот. Да у меня был блокнот идей. То есть что бы я могла сделать в своей комнате или одежде. В общем, наступила пора школы. Я пришла в школу в этой форме и взгляды учеников разделились на 3 типа. Первый пофигистический. То есть как будто я всегда здесь так ходила и в общем ничего нового. Второй удивлённый. Некоторые кривили бровь от удивления и видимо, этот образ им явно не понравился. Третий восторженный. Некоторые просто загорались идеей и как будто они готовы создать чтото новое прямо сейчас. К слову я далеко не популярная личность в школе. Моим друзьям очень понравилось моё решение и некоторые даже хотели поддержать меня и тоже повесить чтото подобное на свой портфель. Учителя на это особо никак не отреогиравали. Им главное было что я в официальном стиле и с аккуратной причёской. Кстати на счёт причёски, у меня был высокий хвост и там были просто волосы и одна очень тонкая косичка. В эту косичку я так же вплетала небольшие кольца. Простые алюминиевые кольца. Но именно этот поступок вызвал сильный негатив со стороны моих родителей. Они старались убедить меня выбросить всё что было «для пацанов» к счастью у меня был брат который поддерживал мои интересы и заступался за меня. С того момента прошло не так много времени, а конкретно 4 года, и знаете? Ничего не поменялось. Я такая же как и была. Я пошла учиться на того, кого захотела. Я одновременно подзаработываю писателем и живу счастливо, у меня даже есть пара. Он не так ярко поддерживает мой стиль но он очень мил и любит меня такой какая и есть. Как жаль что у моих родителей нет такого качества и мне очень сложно их навещать. Но отношения с ними стали более менее налаживаться) У кого похожая ситуация, помните — всегда найдутся такие же как и вы, всегда найдутся друзья и всегда найдутся враги. Главное не обращать внимания на недоброжелателей и делать то что вам нравится)

Елена Малозёмова

ОСКОЛКИ С УЛИЦЫ БЕБЕЛЯ-2

— Не хочу вас расстраивать, Софочка, но евреев в Одессе почти не осталось… — произнесла горестным контральто ветхая, но всё равно красивая, умело накрашенная старуха.

— Таки да, — грустно кивала головой пышная, вся в рюшечках, Софочка.

Они сидели напротив меня под самодельным больничным плакатом, на котором была нарисована, видимо, бледная спирохета, пронзённая как шпагой шприцем. Вверху было красной тушью написано: «Сифилису – нет!»

Я вздрогнула и осмотрелась по сторонам. Районная одесская поликлиника, куда меня притащила Ольга перед тем, как нам пойти на Привоз, была битком набита еврейскими бабулями и дедулями, с внуками и без. А я как раз перед этим разглядывала соседей и думала, что никогда раньше не видела столько евреев разом. А тут такое…

— Слушай, а почему бабки в поликлинике говорят, что евреев в Одессе не осталось? Они же везде, — спросила я Ольгу, когда мы вышли на улицу.

— А я знаю? Они всегда так говорят. И Додик со своими друзейками тоже постоянно стонут, что евреев не осталось, что все в Штаты и Израиль свалили.

— Странно, что же тут было, когда они все оставались?

— Не слушай ты этих одесситов, это присказка у них такая. Как у англичан про погоду.

Мы шли к Привозу по улице имени Советской Армии. Шли, взявшись за руки, иначе толпа туристов разметала бы нас в разные стороны. Все всегда говорят: Дерибасовская, Дерибасовская, а я была шокирована именно улицей Советской Армии. Здесь всегда было не протолкнуться. Это была толпа праздношатающихся и весёлых мужчин и женщин, по-броуновски гуляющих в разные стороны. С обеих сторон было понатыкано огромное количество лотков с сувенирами, мороженым, напитками, фруктами, книгами и далее по списку. Между ними сновали шустрые фотографы, выхватывающие из толпы, кого придётся.

— Девочки, девочки, постойте! – выскакивал нам наперерез фотограф, показывая маленький кадрик: — Смотрите, какие вы лялечки получились. Давайте адрес, я завтра вам сделаю красиво.

— Ва, опять! – закатывала глаза Олька, а я рассматривала кадр, пытаясь разглядеть хоть что-то:

— Ой, Олька, у тебя глаза закрыты!

— Таки да…А у тебя рот открыт. Не, не надо.

Мы двигались дальше, пока не натыкались на верёвку с привязанными к ней красными, почти выгоревшими на солнце ленточками. Толпа плавно перетекала на проезжую часть, обходя запрещённые метры, потому, что сверху в любую минуту на тротуар мог упасть шмат штукатурки.

— Годами так висят, только веревки меняют. Забота о людях, — съехидничала Олька. – Наверх посмотри. Я это называю «Эта опасная дверь на балкон». Помнишь, фильм такой был?

Я глянула вверх. На втором этаже красовался балкон без пола, но с витыми чугунными перилами. Давно, видно, разрушался. И таких веревочек по центру города было великое множество. Красивая и яркая, как всё в Одессе, обветшалость.

Привоз меня ничем не поразил. Он напомнил мне наш Зелёный, только больше раза в три. Такой же шумный, пыльный и разноцветный. Вместо корейцев торговали своей чурчхелой усатые грузины, а вместо казашек за прилавками восседали весёлые красавицы-Солохи в расписных, по-особому завязанных, платках и в вышиванках.

— Так, — хмурилась Олька. – Нам надо купить лук, свёклу, помидор и синеньких.

Слово «синеньких» она произнесла очень многозначительно, явно рассчитывая на мою реакцию. Естественно, я отреагировала: — Каких таких синеньких?

— А вот! – она гордо ткнула в горку баклажанов.

— Вам синеньких, девчата? – запела торговка. – Сколько? Два? Три? Пять кило?

— Чё это, синенькие? Тогда уже фиолетовенькие! – я сощурилась.

— Сиреневенькие! – отозвалась Олька. –Та на шо нам пять? Два кило. Нам ещё вон сколько тащить.

— Не спорьте, девоньки, — опять пропела тётка. – Синенькие они и есть синенькие…

Когда отошли от овощных прилавков, меня вдруг осенило:

— Оля! А кефаль? А бычки? Что же, была в Одессе, а бычков не попробовала?

— Господи, какие бычки? БИчки надо говорить. Ты, что ли «Белеет парус одинокий» вспомнила? Так забудь. Бички ещё до революции кончились. Их даже Додик с трудом помнит, а я так и не пробовала. Нету в Одессе рыбы, не-ту.

— А Любка какие фартуки с каких рыбных рядов стирает? – вспомнила я соседку по коммуналке.

— Так кто её ж знает? Фартуки у Любки есть, а рыбы в Одессе нет.

Так, весело переругиваясь, мы дотащились до трамвайной остановки, я глянула на табличку с номерами трамваев и аж подпрыгнула:

— Десятый номер! Оля! Десятый номер!

— Но он же до дома не идёт, нам другой трамвай надо.

— Оля! Десятый номер! – я от восторга больше не могла ничего произнести.

— Так, господи ты, боже ж мой, — печально сказала Ольга. — Теперь «Золотой телёнок». Так можно вообще до дома не доехать. – Она немного помолчала, а потом, хитро сощурясь, сказала: — Ладно, проедем пару остановок, но ты тогда должна будешь в трамвае спеть эту песенку.

Олька любила такие розыгрыши. Если, поспорив на что-то, я ей проигрывала, она могла меня изощрённо заставить спеть битловскую «Girl» на японском или ещё какую глупость совершить в таком же роде.

— Ну, решайся, вон десятка идёт.

Я зажмурилась и кивнула: а, была-не была!

Мы заскочили в салон и встали у кабины вагоновожатого. Вагон был полупустым. Люди сидели на сиденьях и задумчиво смотрели на дорогу. Олька сурово сверлила меня взглядом, а я в ужасе переводила глаза с людей на водителя. Потом подумала: «Ну, я же в Одессе, здесь поймут!» Подошла к водителю:

— Здравствуйте…

— Добрый день, — хмуро буркнул вагоновожатый, мельком глянув на меня.

И я зашептала:

— Шёл трамвай десятый номер…

Вожатый с интересом посмотрел на меня, и я продолжила уже погромче:

— На площадке кто-то помер…

Водитель взял микрофон и тоже запел: — Тянут-тянут мертвеца. Ламца-дрица, ца-ца!

Стал подтягиваться народ:

— Подъехала карета. А в карете места нету…

И все вместе затянули:

А в карете той маца!
Ламца-дрица, ца-ца!

Дальше пошёл припев. Все пели, танцевали и радовались бог знает чему. Ольга стояла в сторонке, довольная произведённым эффектом.

Так весело мы проехали две остановки, выскочили из трамвая под разноголосое пение, раздавая по дороге воздушные поцелуи, и уже на улице сделали книксены, а трамвай ответил нам смехом и весёлым звонком.

Мы подхватили свои синенькие, красненькие и жёлтенькие овощи и, радуясь жизни, как в детстве, поскакали по тротуару.

…Ах, Одесса!

Последнее время я нахожусь в таком странном состоянии, его можно сравнить с эйфорией. Я вроде счастлива, а вроде не отпускает чувство одиночества. Делая эти записи мне становиться гораздо легче. Также появляется ощущение одиночества от того, что я не могу ни с кем говорить о том, что со мной происходит. На данный момент я загнала себя в тупик, из которого не могу выбраться. Мне хочется, чтобы мозг отключился на пару секунд, а когда включится снова, появились ответы на все вопросы, которые меня интересуют. Я даже не до конца осознаю, почему у меня сейчас такое состояние и не знаю, как из него выбраться. Что мне сделать, чтобы чувство одиночества прошло и осталось только состояние эйфории?

«Мам, ты сума сошла?! Какой скутер? Тебе лет сколько?!» — моя спокойная и уравновешенная дочь Аня почти кричала. А я только посмеивалась.

Не поверите, но пенсия всегда была моей вожделенной мечтой. Лет примерно с тридцати. Жизнь неслась такая бешеная, что остановиться невозможно было ни на секунду. Работа. Работа. Еще работа. Учеба. Курсы повышения квалификации. Первый ребенок. Второй ребенок. Первый муж. Второй муж. Командировки. Туристические поездки. Подружки. Поклонники. И снова работа. Я просто не успевала спать — на сон отводилось часа три-четыре в сутки. Но организм, который сначала возмущался таким положением вещей, постепенно привык. Поэтому спала я мало, но вставала абсолютно бодрой и отдохнувшей. И — снова в бой, как говорила героиня одного из любимых моих советских фильмов «Большая перемена».

Но иногда… Иногда даже мои неутомимые батарейки «садились». И тогда я отползала куда-то в темный и тихий уголок. И принималась мечтать, как я выйду на пенсию и заживу тихой, спокойной, размеренной жизнью. Пусть даже немножко скучноватой. Просыпаться утром часов в девять и еще долго валяться и нежиться в постели. Не спеша и не торопясь попивать кофеек с газеткой или книжечкой. Медленно прогуливаться по парку или по лесу. Перечитать, наконец, все интересные мне книги. И пересмотреть сериалы и фильмы. Не убегать первой с посиделок с подружками, а оставаться до конца, с наслаждением обсуждая наряды, косметику, мужиков, детей, внуков и свекровей… Красота-то, какая, господи! А еще — дом. Пусть я и коренная жительница мегаполиса, но мечтала купить себе дом в деревне. Нет, не в деревне, а вообще в каком-нибудь лесу. И не купить, а построить. Чтобы это был совсем такой мой дом. Под меня. И жить там, грезилось мне, стану одна. Даже если ко времени выхода на пенсию у меня и будет какой-нибудь муж. Пусть в гости приезжает. По выходным. И дети тоже. С предполагаемыми внуками.

За двадцать с лишним лет мечтаний идея дома выкристаллизовалась до последнего бревнышка в стене и цвета занавесок на кухне. Дочь с сыном, когда я поделилась однажды своей идеей, только фыркнули в ответ:

— Да ты чего, мам?! Как же ты без своей работы драгоценной будешь? Без салонов красоты? Без театров? Без кинопремьер и вернисажей?

А мой тогдашний муж, второй по счету, и вовсе обиделся:

— Вот, значит, как? Я вообще собирался прожить с тобой до глубокой старости и умереть, так сказать, в один день. А ты, значит, хочешь меня только на выходных видеть. Ну-ну…

Кстати сказать, этот разговор с моей стороны совершен шутливый, стал началом конца как-то, крепко, супруг затаил обиду. И не вынес ее — через год разошлись. А при разводе он язвительно заметил:

— Корректируй теперь свою мечту. Муж к тебе по выходным точно ездить не будет.

Я лишь плечами пожала: ну что тут скажешь? Когда взрослый и неглупый мужчина ведет себя как глупый подросток? Но мечту скорректировала. Кстати, от отсутствия «выходного» супруга она нисколько не стала хуже. Однако мечтать — это одно. Живя в нашем государстве, в любое время сложно было представить, как можно на пенсию построить себе дом. Да и просто жить более-менее хорошо. Поэтому уже в сорок лет я завела свой собственный «пенсионный фонд». Огромную банку, в которую стала честно откладывать по десять процентов от всех своих заработков. Я работала в рекламе, поэтому никакой фиксированной зарплаты не получала: сколько заказов выполню, столько и заработаю. А когда «пенсионная» мечта стала достаточно близкой перспективой, я только нарастила рабочие обороты. Да и отсутствие мужа огорчало — с одной стороны. А с другой — давало максимум свободы… для работы! Сын и дочка выросли, поступили в институты, окончили их и стали что-то зарабатывать самостоятельно. Оба трудоголики — абсолютно в меня, не в пап своих. Аня рано вышла замуж, родила Катюшку. Так что «выписанный» из мечты муж был успешно заменен внучкой.

За десять лет до официального пенсионного возраста подруги и родственники все же уговорили меня устроиться на официальную работу. Чтобы хоть какая-то государственная пенсия у меня была. А то с «вольных хлебов» своих я, ясное дело, никаких налогов не платила. Но хоть минимальное, же пособие должно у человека быть — на хлеб, что ли. Моя свободолюбивая натура изо всех сил сопротивлялась «привязке» к одному месту. Но начальство там оказалось более чем лояльное. Поэтому в рекламном бюро фактически лежала моя трудовая книжка. Я же продолжала бегать по заказам и трудиться дома.

Вдень пятидесятилетия я с пристрастием пересчитала, что накопилось на мечту. В принципе, если покупать готовый домик в какой-нибудь отдаленной местности, то на него уже хватало. Но если строить свой и поближе к городу, еще копить и копить. Я решила посоветоваться с детьми. Все же они уже взрослые, надеялась, не будут фыркать, как раньше. И Аня, и сын Кирилл оказались на удивление — единодушными. Сынуля, выслушав мои сомнения, сказал:

— Мать, на постройку, во-первых, еще копить и копить. А во-вторых, ты представляешь, что такое стройка? Она и все деньги, и все силы из тебя высосет. Потому что постоянно надо чего-то докупать. И все нервы вымотает, потому что строителей все время необходимо контролировать. Прораба, конечно, нанять можно. Но и за ним надо следить, чтобы не брал сверх положенного. Ты это все потянешь? Я тебе помочь не смогу в этом деле, сама понимаешь.

Я понимала: сын недавно женился, и моя невестка Лидочка уже была беременна. Аня добавила:

— Если ты на самом деле хочешь в деревню и глушь, давай тогда начинай искать уже построенные варианты. И максимально близко к городу. Думаю, твоих денег хватит. Если что, мы с Кирюхой добавим.

Кирилл же задумчиво протянул:

— Хотя я все еще с трудом представляю тебя в роли деревенского отшельника… Но это еще один плюс в пользу покупки готового дома. Его можно будет так же быстро, и продать, как только тебе надоест жизнь без асфальта, кинотеатров и прочей цивилизации.

Скепсис детей меня не смутил. А вот их совет показался разумным. Поскольку представить себя в роли надсмотрщика над прорабом и рабочими я никак не могла. Просто совсем никак. Поэтому я завела дружбу с одной прекрасной и энергичной риелтершей и стала объезжать с ней пригороды. Сначала ближайшие из тех, на которые мне, в принципе, хватало денег.

Дом моей мечты нашелся довольно быстро. Видимо, я настолько хорошо все визуализировала, что Вселенной ничего не стоило дать мне желаемое. И от города не особо далеко. И деревня рядом, но сам дом — на отшибе и почти в лесу. И даже внешне он выглядел так, как я мечтала. Деревянный утепленный сруб. Огромная кухня. Спальня. Гостиная с камином. Некое подобие маленького кабинетика. И комната для гостей. Куда в своих мечтах я попеременно селила «выходного» мужа и детей. Поэтому я даже не стала торговаться, хотя денег хватало впритык. Сразу сказала: «Беру!»

Оставшиеся три «предпенсионных» года я работала, кажется, еще больше. Все театры, премьеры, посиделки с подружками и возня с внуками стали очень фрагментарными. Я же «доделывала» мечту. Дочь смеялась:

— Мам, ты как беременная кошка. Которая делает себе «гнездо» и тащит туда все. что ей может понадобиться.

И сын похохатывал:

— Хотя, если учесть, как ты скачешь, ты больше похожа на белку, а не на кошку. Которая сделала себе в дупле кладовую и каждую ягодку и орешинку туда волочет.

Я гордо отвечала, что художника обидеть может каждый, а сама продолжала обустраивать дом. И пятидесятипятилетие мы отмечали уже в моей «глуши», которая очень понравилась и друзьям, и родственникам. Детям она нравилась давно — они периодически там гостевали еще до моего официального переезда. Ну что? Мечта сбылась. Я жила так, как мне хотелось много лет. Поздно вставала. Гуляла по лесу. Училась вязать. Читала по вечерам у камина. Собирала подружек на встречи. По выходным дети приезжали с внуками… Вроде бы все хорошо, правда? Но все время меня мучило странное чувство неудовлетворенности.

Меня осенило, когда я пришла в деревенский магазин за продуктами. И услышала разговор двух местных жительниц:

— Ну а чего им тут делать? Библиотеку закрыли давно. Клуба как такового нет. Здание одно осталось. Вот и мотается молодежь вечерами кто где.

— И то верно. А помнишь, еще лет десять назад? И писатели приезжали с выступлениями. И в шахматы-шашки можно было поиграть. И кружки для малышей были. Эх…

В диалог вступила продавщица:

— А главное, все же это можно сделать. И денег огромных не надо. Но кто возьмется? Как Светлана Кузьминична померла, некому. Это ей энергию и время девать некуда было, вот и носилась электровеником. И ей было хорошо, и детям нашим. И нам спокойнее. А теперь… Да что говорить.

Клуб, значит… И библиотека… Интересно. Я развила бурную деятельность. Сходила к деревенскому начальству потолковать. Съездила в райцентр, к более высокому начальству. Поговорила с деревенскими. Обсудила несколько вопросов с подружками и со своими детьми. И вот уже пять лет в деревне клуб! Да не просто клуб, а такой, что со всей округи к нам едут. И детей везут. Потому что библиотеку я организовала отличную, пусть отчасти и из своих собственных книг. Кружки открыла — их мои незамужние и бездетные подруги ведут, которые тоже на пенсии в деревню жить переехали, и свои городские квартиры сдают. И кино нам привозят. И писатели приезжают, и актеры. Не звезды первой величины, конечно, но тоже хорошие. От прежней жизни у меня много же связей осталось.

Вобщем, и в деревне я себе «драйв» придумала — спать снова некогда. Вот только на своих двоих бегать стало тяжеловато. Особенно осенью. И я попросила у детей скутер — в подарок к шестидесятилетию. Дочка развыступалась, а сын поддержал меня. И сестре сказал: — Да ладно тебе, Анька! Ты на мать посмотри: она ж все с молодежью, ей и, правда, нужен скутер. Главное, чтобы она к семидесятилетию мотоцикл не попросила, драйвовая наша старушка…

Никогда не понимала, почему люди делят всё на чёрное и белое. Нет истинного чёрного и истинного белого, в каждом присутствует, оба цвета, тогда значит всё серое? Но ведь серый цвет тусклый и скучный, в какой-то степени он вгоняет в тоску. На самом деле в мире столько цветов, зачем ограничиваться только одним? Каждый прекрасен по своему, у каждого свой собственный цвет. Нет чёрного или белого, есть индивидуальность каждого. Я считаю, что в каждом можно найти что-то хорошее и что-то плохое. Что-то из этого преобладает. Я всегда пытаюсь, найти индивидуальный цвет каждого не слушая остальных, делая свои собственные выводы.

Елена Малозёмова

ОСКОЛКИ С НЕПЕРЕДАВАЕМЫМ АКЦЕНТОМ

Вот снова я лечу Алма-Ата-Одесса. С посадкой в Баку. Сижу себе тихо, смотрю, как потихоньку заполняется салон. Как-то незаметно вокруг меня образуется тёмное пятно, состоящее из неулыбчивых и небритых мужчин в полосатых пиджаках и чёрных кепках. Они неумолимо рассаживаются рядом, спереди и сзади, перебрасываясь между собой короткими гортанными фразами. Из всего их разговора я понимаю только одно слово: «Табилиси». Именно так – Табилиси, Табилиси…

— Странно, — думаю я, — вроде, в Баку летим, почему они всё время говорят о Тбилиси?

— Левон, — представляется мне мой сосед, коренастый усатый мужчина, похожий на всех соседей сразу.

— Лена, — я выдавливаю из себя улыбку и спрашиваю: — А почему вы, грузины, все летите в Баку?

— Мы армяне! Мы просто живём в Табилиси, – восклицает сосед с непередаваемым армянским акцентом, приведя меня в полное недоумение: армяне из Грузии зачем-то летят в Баку. – Мы живём в Табилиси, а прямого рейса нет, только через Баку. Но у нас всё рядом. Это не Казахстан.

Мы поулыбались друг другу.

Отвернулась к окну, слушая незнакомую речь и думая о сложностях аэрофлотовских перелётов.

— Мы хорошего человека ездили хоронить, — донеслось до меня. — Мне и ему, — он кивнул на второго соседа. – он братом был. Вон тем, впереди – дядей. А тем, которые сзади сидят, — он показал назад, — вообще был раньше, давно, сосед. Мы все любили его… Вот… похоронили…

Вздохнули. Теперь понятно, отчего они такие мрачные. Помолчали немного, а потом продолжили светскую беседу. Говорили ни о чём и обо всём понемногу.

— А твоя мама, когда готовит борщ, фрукты на сковородке жарит?

Я растерялась, пытаясь вспомнить, что у мамы за фрукты могут быть в борще.

Но Левон не дал мне долго размышлять. Он поднял палец вверх и торжественно произнёс: — Это потому, что твоя мама не умеет готовить борщ!

Я закрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться. Фильм «Мимино» прошёл совсем недавно, но фраза Фрунзика Мкртчяна про долму была уже крылатой.

Господи, он же об обжарке овощей говорит, сообразила я, но доказывать ничего не стала: не умеет моя украинская мама, так не умеет…

Баку встретил ветром. Очень, конечно, хотелось увидеть хотя бы море, но в памяти остался только злой солёный морской ветер.

Я зашла в здание аэропорта. Мимо меня с шумом и смехом прошли «тридцать три богатыря» одесского «Черноморца», красивые и нарядные, точно «все, как на подбор». Прошли и оставили после себя невысокого человека в бежевом плаще с портфелем в руках. Я аж задохнулась: Тигран Петросян! Чемпион мира по шахматам! Один! Мне почему-то казалось это невозможным. Я вот одна стою, и он один. Но кто я!? Почему вокруг Петросяна нет помощников и поклонников? Ужас!

И вот я опять в салоне самолёта. Ко мне подсаживаются два очень красивых грузина в джинсовых костюмах, что для того времени было невероятной роскошью. Два Ираклия, оба студенты какого-то одесского института. Я уже, на всякий случай, и не спрашиваю, с чего это вдруг такая сложная география.

Поздний Советский Союз… Всё уже давно переплелось и перепуталось. Да и какая мне разница, почему студенты-тбилисцы летят из Баку в Одессу?

— Ты не была в Тбилиси? – удивлённо поднял бровь один из Ираклиев.

Я притихла, вжалась в кресло. По возмущённому вопросу я поняла, что на мне грех, почти несмываемый. Стало обидно: я же не возмущаюсь, что они не были в Алма-Ате? Тоже мне, аргонавты!

С непередаваемым грузинским акцентом они взахлёб рассказывали мне о красотах Грузии и собственно Тбилиси. Я посмотрела в иллюминатор. Самолёт летел не очень высоко, и было хорошо видно изумрудные холмы, поделённые пополам какой-то рекой.

— Это что за река? — перебила я обоих Ираклиев.

Один из них, который сидел ко мне ближе, перегнулся, посмотрел вниз и сказал: — Это Риони.

— Красиво. Риони… — эхом отозвалась я, и мы замолчали на какое-то время.

Скоро должно было начаться Чёрное море, и я время от времени глазела в иллюминатор, чтобы не пропустить береговую линию.

Самолёт дал крен вправо, ландшафт немного изменился. Внизу опять блеснула какая-то река.

— А это что за река?

Ираклий опять перегнулся через меня, вздохнул: — Это Риони!

Надо же, опять Риони! А где же «обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры»? Я, начитавшаяся и перечитавшаяся в детстве литературы, всё соотносила с книгами. У Лермонтова не было Риони! А оно вон как…

Я даже вроде начала дремать, но самолёт опять дал крен на север и я глянула в окно. Как было красиво! На фоне зелёных холмов блистала на солнце широкая река.

— А это? Ираклий, это что за река?

Ираклий опять перегнулся и, сверкая чёрными глазами, сердито произнёс:

— Это Риони!

Я опять вжалась в кресло. Гори всё синим пламенем, больше не спрошу!

Заколдованная какая-то река! Но тут началось Чёрное море, а вскоре и Одесса.

…Домой я летела тем же самолётом. Мои любимые одесситы с присущим им размахом провожали меня весь предыдущий вечер, поэтому чувствовала я себя невыспавшейся и больной. Желание было одно: отоспаться за время полёта.

Рядом устроились мужчина с женщиной. Я прикрыла глаза и вдруг услышала голоса. Приподняв усталые веки, увидела сначала только две пары длиннющих ног. Выше, выше, а там – два высоченных блондина со сверкающими улыбками. Мои соседи зашевелились и уступили свои места.

— Я Стасис, а это Вергилиус! Мы из Каунаса!

— Господи, — думала я тоскливо. – Причём тут Одесса! Меня правильно Додик в самолёт затолкал? Но вежливо улыбнулась, мол, очень приятно, Лена.

Великаны расселись и Стасис, улыбаясь, ткнул пальцем в обшивку самолёта:

— Видите люк? – произнёс он с непередаваемым литовским акцентом. – Он как раз в шестнадцатом ряду. Здесь промежуток между креслами побольше, иначе мы не помещаемся. Приходится людей просить.

— Да, вы большие… А почему из Одессы летите? Можно же через Москву? – спросила я безнадёжно: пути Аэрофлота казались мне неисповедимыми.

— А у нас командировка в Одессу, а потом в Алма-Ату.

Ну вот, уже легче, значит, я ещё не совсем потеряна для географического общества.

— Горы наши увидите.

— Что нам все говорят: горы, горы! Подумаешь!

Стюардесса разносила напитки.

— Стасис, мне два стаканчика!

— О. да ты погуляла вчера? На, держи. Вы, русские, много пьёте.

Я чуть не поперхнулась, но крыть было нечем: действительно погуляла.

— Всё пьёте и пьёте… Все русские много пьют. Не хотим мы с вами жить, — беззлобно ворчал Стасис.

Я пожала плечами: лично я не держу. О чём спорить? Я хочу спать.

… Проснулась я, когда появились горы. Глянула на Стасиса и увидела в его глазах такую гамму чувств! От недоверия к восхищению. Гордо фыркнула и пошла к выходу. На трапе остановилась. Выдохнула. «Вот и я, город мой, вот и я».

И все же у старшего поколения страх перед властью остался, если можно так выразиться, на генетическом уровне. Обычно срабатывает синдром чеховского человека в футляре: как бы чего не вышло. Этим всегда умело пользовались мошенники различного уровня, которые выдают себя за власть предержащих, чтобы сорвать свой куш. И в этом смысле перепуганных чиновников так ничему и не научил гоголевский «Ревизор» — они сразу пугаются, норовят выслужиться и даже не спрашивают документов у самозванца.

В итоге и плодятся всякие Хлестаковы, паразитируя на таких пороках, как чинопочитание и неистребимое в нашем человеке верноподданничество. В годы социализма большой властью обладали также представители прессы. Я, например, прекрасно помню то время, когда мое неожиданное появление в качестве корреспондента на каком-либо предприятии вызывало целый переполох Меня буквально не знали, куда посадить и чем угостить, лишь бы я не написала про них чего-то негативного. И хотя теперь влияние прессы на умы заметно снизилось, журналисты по-прежнему в авторитете и способны нагнать страху на некоторых нерадивых начальников. К ним и многие сейчас относятся с пиететом, стараются не портить с ними отношений. И моя недавняя поездка — как раз лучшее тому подтверждение.

Мы с подругой решили совершить очередное путешествие на поезде повышенного комфорта. Ведь как приятно, когда отпуск начинается не с суеты аэропорта, а сразу с отдыха в уютном купе вагона. Когда спокойно разложил вещи и можешь спокойно наслаждаться жизнью: обозревать пейзажи за окном, попивая чай, валяться на мягкой полке с книжкой под размеренный стук колес… Чем не релакс? А, прибыв на место назначения, сразу сесть в поданную к поезду машину и отправиться в отель. Кто-то, конечно, скажет, что подобное путешествие гораздо дольше по времени, но ведь это как считать. Для меня, например, гораздо важнее сбереженные нервы и постепенное «вливание» в отдых, а не, как говорится, с корабля на бал.

Нет уж, к своему «балу» мне приятнее готовиться размеренно, в неспешной и расслабленной атмосфере. Впрочем, выбор каждый делает сам. Так вот: расположились мы с Таней в двухместном купе с раскладными полками, автономной терморегуляцией и прочими новшествами современной железной дороги (здесь при туалетах даже душевые кабинки имелись) и принялись радоваться в предвкушении интересного отпуска. Ехать нам предстояло почти сутки. Заказали проводнику кофе, причем не какой-нибудь растворимый, а из кофе-машины. Обстановка была просто превосходной, обслуживание великолепным, вокруг — чистота, порядок. Но для меня, как человека курящего, все, же и в этом благолепии существовало одно «но»: предаваться своей вредной привычке я могла лишь на перроне во время остановок поезда, которых, согласно расписанию, порой приходилось ждать по нескольку часов. А я женщина пенсионного возраста, и менять привычки уже поздно, что бы там ни говорили врачи и поборники здорового образа жизни. Может, это и неправильно, но уж, что есть то есть. А в последние годы курить в поездах запретили, поэтому я законопослушно ждала очередной станции, чтобы выкурить сигарету, и не роптала.

Но, как известно, из всякого правила бывают исключения, особенно у нас. Вдруг к нам купе заглянул проводник Паша и предложил мне, как и в прежние времена, курить в тамбуре.

— Но ведь это сейчас запрещено! — удивилась я.

— Ничего страшного, двери в тамбур у нас двойные, на фотоэлементах, и прекрасно работает система кондиционирования. К тому же народу в вагоне мало, и никакого беспокойства пассажирам вы не доставите.

— Почему бы тебе, Анюта, и не принять с благодарностью это предложение? — спросила Татьяна.

— Огромное вам спасибо, если так, то непременно воспользуюсь вашей любезностью, лишь бы вам нареканий никаких от начальства не поступило.

— И об этом не волнуйтесь: начальник вряд ли к нам пожалует, он не дергает нас по пустякам, а среди проводников курят многие и тоже позволяют себе выходить в тамбур. Мы, конечно, эти не злоупотребляем, но вы женщина в возрасте, а ближайшая остановка теперь предстоит лишь глубокой ночью. Зачем же вам испытывать такие неудобства?

Поездка получилась прекрасная, и мы с Татьяной, полные впечатлений, возвращались домой. На этот раз нас встретили две девушки проводницы. Но вагон был тоже полупустой, и спустя какое-то время я поинтересовалась у них, не будет ли мне позволено иногда курить в тамбуре, как в прошлый раз. — Ой, наверное, нет, — округлила глаза проводница Надя, — у нас такой строгий начальник — каждые десять минут сюда бегает, измучил всех. Я ведь сама курю, так вот: однажды застал меня за этим делом и теперь грозится увольнением — до первого предупреждения.

— Так, может, мне с ним поговорить? — предложила я. — Скажите ему, что журналистка из Москвы хочет выразить ему признательность за прекрасные условия, великолепное обслуживание пассажиров в вашем вагоне.

— Это было бы здорово! — загорелась Надежда.

Минут через пятнадцать она заглянула к нам в купе.

— Он тут, неподалеку, но сказал, что интервью давать не умеет…

— Ничего страшного, путь войдет. Перед нашими глазами предстал грузный мужчина пенсионного возраста, он явно волновался.

— Проходите, присаживайтесь, — я все больше входила в роль важного гостя, — должна выразить вам признательность за прием. Ведь по долгу службы мне часто приходится бывать в командировках, так вот, должна заметить: вы смогли организовать работу вверенного вам состава на самом высшем уровне!

— Огромное вам спасибо! — проговорил начальник, утирая пот со лба большим платком.

Он заметно робел и смотрел на меня преданными глазами. Ну а я, входя в раж, продолжила:

— Непременно оставлю благодарность в вашей Книге отзывов, более того, не исключено, что буду писать материал о железнодорожном транспорте и тогда обязательно упомяну ваш поезд. Особенно хочу отметить ваших проводниц: изумительные девушки, они создали нам здесь буквально домашнюю атмосферу. Надеюсь, вы тоже их как-то сумеете поощрить?

Он быстро-быстро закивал головой:

— Обязательно!

— Но, мне кажется, вы с ними все, же слишком строги, — мягко попеняла я, — у них, ни минуточки свободной, как я заметила, им даже присесть некогда… А ведь особой необходимости в подобном рвении нет: пассажиров сегодня — раз, два — и обчелся. Поэтому у меня к вам просьба: не дергайте их по пустякам, они и так прекрасно знают свое дело. И распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне принесли Книгу отзывов.

После того как визитер, пятясь, удалился, моя Татьяна просто упала на полку, корчась от смеха, в полном восторге от моих актерских способностей.

Этот пожилой дядечка наверняка помнил времена, когда прессу сильно уважали, а уж если ее представители собирались писать статью о вверенном тебе предприятии или учреждении, старались сделать все, чтобы сохранить лицо. В ход порой шли и откровенная лесть, и задабривание, лишь бы в печать не просочились какие-то негативные моменты. У меня на эту тему есть конкретный пример.

Когда я после института пришла работать в газету, то была отправлена в рейд по овощным магазинам, нужно было подготовить материал о качестве выставляемых на продажу овощей и фруктов. Так вот, меня сразу повели в кабинет директора, а там я застала такую картину: накрытый стол, развеселая компания, вино рекой… Вы бы видели, как испугалась хозяйка магазина, когда узнала о цели моего визита! В мгновение ока стол опустел в прямом и переносном смысле, я была усажена в кресло, мне принесли кофе, а работница торговли стояла передо мной навытяжку и подобострастно отвечала на вопросы, заглядывая в глаза. А когда я, узнав, что требовалось, собралась уходить, мне в руки был, чуть ли не силой всунут большой пакет с отборными фруктами. «Прошу вас, не отказывайтесь! — умоляла хозяйка магазина. — Мы очень рады гостям, особенно из газеты. Угостите главного редактора, коллег… И приходите к нам еще, я сегодня не стала рассказывать обо всех наших проблемах, но в следующий раз, надеюсь, вы меня выслушаете и обязательно поможете!»

Я тогда, помню, очень удивилась, что меня, совсем девчонку, встречали и провожали здесь с такими почестями. Ну а потом, за годы работы, довелось на эту тему повидать всякого…

В общем, я тогда мило завершила беседу с начальником, пожелав ему и впредь быть таким же прекрасным организатором и чутким человеком, и он откланялся. А потом ко мне забежала Надежда, и я передала ей содержание нашего разговора и написала благодарность за обслуживание в Книге отзывов.

Прошло часа два, Надя принесла нам чай и сообщила, что за все это время начальник у них не появился ни разу.

— Наши мужики удивляются: чего, мол, такого сказала ему журналистка, что он больше носа в вагон не кажет?

— Да ничего особенного, Надя, просто попросила ослабить контроль вагона, дескать, в этом нет никакой необходимости. Так что, думаю, до утра мы его не увидим. И, мне кажется, я заслужила, чтобы вы позволили мне иногда выходить курить в тамбур, особенно если время между стоянками большое.

— Конечно-конечно, — горячо заверила Надежда, я и сама с вами пару раз сбегаю, теперь-то уж можно не бояться!

И действительно, начальника до конца нашего пути мы больше так и не увидели, похоже, он воспринял мои слова буквально и не посмел ослушаться. Как все-таки велика в нашем человеке сила привычки!

Было это в прошлом году. Собрались мы с мужем на болото – клюкву посмотреть. Ехали наугад, не зная, есть ягоды или нет – на разведку, короче. Но взяли с собой две огромные корзины – на тот случай, если повезёт, и ягод много будет.

Доехали на машине до нефтеперегонной станции, от которой дорога через лес прямиком на болото идёт. Только дорога не проезжая. Раньше по ней на тракторах ездили, потом пешком ходили. А за последние два года, пока мы в этих местах не были, дорога совсем заросла.

Пришлось нам с нашими здоровущими корзинами через заросли продираться. Хорошо ещё воды было не очень много, можно было по твёрдой почве идти и только ветки раздвигать да через бурелом перешагивать. Но в некоторых местах всё же приходилось в лес углубляться, чтобы лужи огромные обходить.

До болота примерно полчаса идти, но по такой дороге пока дойдёшь – устанешь. Да ещё корзины мешаются постоянно. Вот и мы, пока сквозь кусты продирались и через поваленные деревья перелезали, устали совсем.

А когда до болота метров сто оставалось, пришлось нам очередную лужу обходить.

Свернула я с дороги в лес – и встала, как вкопанная. А потом муж подошёл. И тоже встал, рот открыл и сказать ничего не может. В общем, такого мы ни разу ещё не видели. Заросли ПОДБЕРЁЗОВИКОВ! Поля! Плантации!…Как говорится, хоть косой коси.Через несколько минут мы в себя пришли и кинулись грибы собирать. И усталость как рукой сняло. Как же мы радовались, что большие корзины с собой взяли!

Грибы режем и рассуждаем: “Сейчас соберём, и дальше – на болото”.

Однако очень быстро мы поняли, что “собрать грибы по пути на болото” не получится. До болота мы просто не дойдём. Грибов было столько, что мы бы их до самого вечера собирали.

Решили мы тогда сначала до болота дойти и клюкву посмотреть – для очистки совести. Привязали, как водится, цветной пакет на дерево, чтобы место потом не потерять, и пошли оставшиеся сто метров преодолевать.

Вышли на болото – ни ягодки! В хорошие годы, когда клюква есть, ягоды на самом краю болота начинаются, сразу собирать можно. А тут – ни одной. Стало понятно, что клюквы нам в этом году не видать.

Я на всякий случай ещё метров 20 по болоту прошла, но только змею встретила – гадюку. Хотела сфотографировать её, стала поближе подходить, а она в кольцо свернулась, за мной голову поворачивает и шипит. В общем, страшно мне стало, потому что не знаю, на какое расстояние змеи прыгать могут. Отошла я быстрей подальше, так что фотография у меня не получилась.

А мы с мужем решили: ягод нет, змеи есть – пойдём обратно в лес – подберёзовики собирать.

Место долго искать не пришлось, даже пакет на дереве не пригодился – оказалось, что грибы у самого края начинаются и, похоже, нигде не заканчиваются.

Собирали мы их несколько часов. Причём брали только маленькие, крепкие. На одной поляне 40 штук срежешь, думаешь: “Ну всё!” А голову-то повернёшь – там ещё такая же поляна!

В корзинах место очень быстро закончилось, пришлось в пакеты собирать. Хорошо, мы их всегда с собой берём, на всякий случай. Пакеты, конечно, плохая тара для грибов, но не оставлять же! Второй раз приехать мы не могли – через день в город уезжали. Так что набрали мы две больших корзины и четыре пакета. И всё равно очень много грибов пришлось оставить. Но больше мы бы уже не донесли.

А до машины-то ещё по заросшей дороге идти! Пришлось мне обе корзины тащить, а муж все пакеты нёс. Только на обратном пути мы тяжести не замечали – так рады были, что столько грибов набрали! И, кажется, даже обратно быстрее дошли, чем туда добирались.

Подберёзовики эти мы потом два дня чистили и заготавливали. Нам их на всю зиму хватило – ели и радовались. Да фотографии смотрели и каждый раз удивлялись – бывает же такое!

В этом году опять на то же место поедем, только теперь не за клюквой, а за грибами – вдруг опять повезёт!

Добрый день, наткнулась на ваш замечательный сайт, прочитала несколько интересных историй, и мне захотелось тоже поделиться своей историей из жизни.

Итак, меня зовут Ирина и мне 40 лет( хотя мой возраст мне никто не дает, говорят, что выгляжу на 10 лет моложе минимум.) Ну да ладно, не суть важно.

Ну что ж, начну. Я выросла в обычной семье военнослужащего. Папа у меня офицер, мама не имеет образования, поэтому была домохозяйкой, но где то всегда работала. Мама всегда у меня была очень строгой. Вообще если честно, я очень боялась своих родителей, мама всегда меня ругала и даже била, папа нет, он словесно меня подавлял, поэтому пойти на перекор родителям я никогда не могла. И вот я закончила 11 классов, поступила в медицинской колледж (всегда мечтала быть врачом) и в 22 года я его закончила и стала врачом скорой помощи.

Я была очень симпатичной девчонкой, на меня всегда засматривались молодые люди, но я была очень разборчива в отношениях .И вот после окончания колледжа мне родители разрешили поехать самой к моей бабушке в Севастополь( кстати мы родом оттуда). И вот я у бабушки, там еще живет моя близкая подруга детства Даша, мы до сих пор с ней дружим вот уже около 30 лет.

И вот я в Севастополе познакомилась с молодым человеком, но это скорее всего было только для приятного времяпровождения а не для встреч. И однажды я пришла на свидание а он пришел со своим другом. Мне друг очень понравился: высокий 190 см, накаченный, Владимир и старше он меня как оказалось был на 7 лет. В этот день мы гуляли до 6 утра.

Мы начали встречаться, и про встречались неделю, т.к. через неделю мои каникулы подошли к концу, мне нужно было возвращаться домой и выходить на работу.

Володя поехала меня провожать на поезд и когда я села в вагон, он стоял на пироне а я вылезла в окно купе, он взял меня за руку и сказал:

В: — Ирина выходи за меня замуж….

И:- я сказала что подумаю….И я уехала…

После приезда я вышла на работу, а Володя мне писал постоянно письма, такие красивые, нежные, трогательные. Звонил постоянно. Мне было приятно его внимание, но о замужестве я и не думала. И вот наступает декабрь, и 9 декабря Володя приезжает в мой город….

О боже, конечно я его встретила, я сняла для него квартиру и заплатила за один месяц. НО….

Когда он приехал и я его увидела, я была немного в шоке… Он приехал в летних туфельках, в рванных джинсах и в шапке с дыркой на голове, и легкой потертой дерматиновой курточке, а в руках у него был старый чемодан перевязан веревкой. А в чемодане была одна рубашка с коротким рукавом, пару семейных трусов и носки с дырками….Вот такое чудо приехало. После чего я его отвезла на квартиру , но подойти обнять и поцеловать его я не могла. Я была в растерянности, как я могла так ошибиться в человеке? Он не тот что был со мной тогда, летом…

Спустя некоторое время, я познакомила его со своей мамой, мы с мамой пошли на рынок и приодели его, потому что на улице зима и его одежка совсем не подходила под этот климат, да и мне было немного с ним стыдно ходить. Но продолжая с ним общаться я начала видеть в нем и хорошее, он все делал по дому, был очень хозяйственный, внимателен ко мне, устроился работать в охрану и начал зарабатывать какие то деньги. И вот я все таки решила в конце концов выйти за него, подумав что такого нельзя упускать, но какой то пламенной любви у меня к нему не было, нравился да, но не более. Да и еще меня с подвигло на этот шаг то, что в моем окружении все мои друзья и подруги уже были женаты, у кого то были дети, а я одна была как белая ворона.

И так мы поженились, свадьбу полностью сделала моя мама. С его стороны не было ничего. Моя мама сделал все, наряды, кольца, ресторан, подарки….

И вот как только сыграли свадьбу, все, человек резко изменился, ничего от прежнего не осталось. Я не поняла, что к чему. В общем потом через несколько месяцев я забеременела, жили на сьемной квартире, денег не хватало и опять в этот момент мне помогала моя мама. Его маму я впервые увидела когда у меня родилась дочь, она приехал на 2 дня, и подарила нам плед и серебряную ложку ребенку, все. И мы стали существовать. Так мое терпение немного уходила, короче с этим человеком в итоге я прожила 18 лет. Ничего хорошего в этом не было. Он оказался не способным иметь семью: он жил только для себя, в свое удовольствие. Он не мог нас обеспечивать, не хотел работать, под разными предлогами бросал работу, то не те условия, то не та зарплата, то еще что-то. За 18 лет я порывалась развестись с ним 3 раза, но каждый раз он переворачивал ситуацию в свою пользу.

1 раз- моей дочери было 3-4 года, он ушел и оставил меня одну низ чем, сказал посиди подумай, сможешь одна или нет. Я понимала, что одной без работы, я была в декрете, без жилья, а родители не разрешали у них жить, я не смогу, хоть какую то копейку, но он приносил, поэтому решила еще попробовать продолжить семейную жизнь и он тогда вернулся.

В тот момент я начала работать, мой папа подарил мне 2-х комн.квартиру, чтобы я с ребенком не скиталась, вроде жизнь начала набирать обороты, о мой муж так и продолжал плыть по течению.

И вот денег становилось мало, муж начал брать кредиты. А когда нечем ему было платить, платила я. Это тоже меня очень сильно подкосило в жизни. И тут в 30 лет я решила, что точно уже не могу с таким человеком жить, я решила во второй раз развестись. И что вы думаете, я резко забеременила. Мой муж понимал, что аборт я никогда не сделаю, категорически я была противнецей всего этого. Поэтому узнав о беременности, я была в шоке, я сказала ему:

И:- Что ты сделал? Как так получилось?

В:- Я так решил, вот и сделал…

Ну и мне ничего не оставалось делать, как продолжать существовать в этом браке и родить ребенка. Это был очень тяжелый период в моей жизни, мой сын родился на 30 нед. С весом в 1 кг. И моего мужа в этот период не было со мной. Он уехал на вахту( мой папа устроил его, чтобы хоть как то он мог заработать денег) Короче ребенка я выходила, благодаря тому что я врач, у меня здоровый, красивый, полноценный мальчик.

Муж приехал, когда сыну было 6 месяцев. После всего этого, у нас опять началась нехорошая жизнь. Денег не хватало, муж начинал брать один кредит за другим, так сказать легкие деньги. А возвращать было нечем, я была в декрете. В итоге я опять пытаюсь подать на развод, у меня двое маленьких детей на руках. А мой муж мне сказал:

В:- Я уйду, а ты останешься одна с детьми и со всеми проблемами еб…сь сама, как хочешь.

В тот момент мне стало страшно, я не понимала, что мне делать. Папа помогать мне больше не мог, мам тоже не хотела сидеть с моим детьми, чтобы я пошла работать. Что делать я не представляла… Я опять согласилась отложить развод, и муж вернулся. Но, мне все равно пришлось решать глобальные проблемы. Кредитов много, он не хотел работать, пристав звонят, и в этот момент я решила продать квартиру, чтобы погасить долги…Я продала, погасила доги, купила другое жилье, и вроде бы все стало не плохо, но тут мой муж начинает опять брать кредиты….Господи я просила, не надо. Платить нечем, он говорил, разберемся. В итоге я через 3 года продаю вторую квартиру и выплачиваю миллионный его долг, а на остатки строю загородный дом.

Как видите, у меня не было любви, я 18 лет жила с мужчиной который издевался на до мной, он всегда понимал и видел мою безысходность. Помощи мне ждать было не откуда…

И вот год назад, я твердо решила, что больше не могу продолжать свою жизнь с этим человеком. Я хотела наконец любить и быть любимой. Ведь я понимала, что он тоже никогда меня не любил, а лишь использовал, как не горько об этом сознавать. Мне было легко принять это решение, дети уже выросли : дочери почти 18 лет, сыну 11 лет. Я зарабатываю достаточно, у меня есть свой дом, единственное у меня не было любимого человека.

Я подала на развод….. Мне так стало сразу легко, я как будто тонну с себя сбросила. Оказалось, что мой бывший муж сделал на меня приворот 18 лет назад, со своей мамочкой, а как я это узнала? После подачи заявлениея, вечером когда я пришла домой, мой бывший муж мне сказал:

В:- Тварь, как ты могла сделать отворот?

И:- Я ничего не делала, я не занимаюсь такими делами.

Я была в шоке, его реально колбасило от всего этого….Тогда я поняла, почему столько лет я не могла никак от него уйти, а он знал, почему я не могу..

Через месяц после принятия моего решения, я решила зарегистрироваться на сайте знакомств, сразу на несколько. И вот в сентябре 2018 года на одном из сайтов, мне написал мужчина, зовут его Руслан, ему было 43 года. Мне он сначала даже не приглянулся. И я ему не ответила. Проходит недели 2, открываю свои переписки, и натыкаюсь на его анкету, и мне внутренний голос сказал, ответь ему….

Я ему ответила, и с этого момента мы начали переписываться. Он оказался метисом. Папа у него узбек, а мам греко-итальянка. Да еще к тому же он мусульманин. Я очень раньше негативно воспринимала мусульман. Мне они очень почему то казались жестокими.

Ну вобщем мы перписывались, были очень милые смс, в них столько было добра, нежности, легкости…Через 2 недели мы решили встреться. И вот когда я к нему приехала, он сел в мою машину и мы обнялись, и в этот момент у меня что то дернулось внутри, было чувство что мы знаем друг друга очень давно, просто давно не виделись. В этот вечер мы долго разговаривали о наших жизнях, и мне было с ним так спокойно, так хорошо, что я не хотела никуда уезжать.

Мы начали с Русланом встречаться, он постоянно писал мне нежные смс, я почувствовала, что начала молодеть. Правда, я начала худеть, не специально, вес сам уходил, потеряла больше 20 кг…. а я все больше вливалась в Руслана.

И вот спустя несколько месяцев, я решила признаться в своих чувствах к нему.

На что он мне сказал, ты в этом уверенна? Я ответила ему, конечно, он говорит, я должен тебя спросить 3 раза, так у мусульман принято, и три раза я ему ответила , что уверена. Тогда он тоже признался , что влюбился в меня, что ждал меня 6 лет, все 6 лет после своего развода, он просил Аллаха обо мне, и вот его ожидания оправдались.

Мы с ним уже год в отношениях, он сделал мне предложение, я сказала, что согласна.

Я очень счастлива, что у меня есть Руслан, наконец, как я и хотела, я люблю и любима. Но Руслан тоже не простой человек. Я имею ввиду, что он всегда зарабатывал деньги не совсем нормальным путем. В криминал не лез, но общался в этой среде. Но для меня это не важно, потому что он настоящий мужчина, у мусульман семья, дети это святое, они обязаны их обеспечивать от и до, то чего у меня никогда раньше не было. Да и в отношениях у нас всегда было необычно. После нашего знакомства, близости между нами не было очень долго. Я даже начала думать, что у него какие то мужские проблемы или я его не привлекаю как женщина, а оказалось другое.

Когда я ему задала такой вопрос, почему? Ответ был полной неожиданностью…

Р:- я с самого начала хотел быть с тобой, но я не хотел торопить время. Я боялся, что если буду сразу с тобой, потом стану тебе не интересен и я боялся тебя потерять. Ведь я так долго тебя ждал.

Но со временем мы больше не могли терпеть, нам хотелось еще больше окунуться в нашу любовь, в наши чувства. А когда все таки произошла между нами эта близость, я себя почувствовала девочкой, у которой это было в первый раз. Руслан был такой нежный, такой внимательный, очень осторожный, всегда спрашивал , все ли хорошо. Знаете это как садовник, который выращивал прекрасную розу, поливал, ухаживал с такой осторожностью, со всей любовью. И вот тогда я действительно почувствовала истинную любовь, истинное чувство. У нас с Русланом до сих пор такие чувства, я живу этим человеком, дышу им. Когда нам приходится расставаться, мы оба очень сильно переживаем, нам как будто не хватает кислорода и по немногу задыхаемся. И при каждом удобном случае, всегда задает вопрос, где же ты так долго была?

Он не называет меня по имени почти, он называет меня Жоним- что в переводе означает Душа моя… Это так красиво. В мой дом он не идет жить, хоть я и просила. Он говорит у мусульман нельзя приходить в дом женщины, сейчас собирается строить свой, чтобы забрать меня и детей. К моим детям относиться как к своим. Он всегда молится за меня и за детей. Мы снимаем раз в месяц квартиру и живем с ним, и это чудесно…Каждое утро когда он просыпается, он совершает намаз, молиться и благодарит Всевышнего за то, что он нас сблизил….

Я не собираюсь принимать ислам, их устои жизни немного не мои, да и Руслан говорит, что ему не надо, чтобы я была мусульманкой, да и не хорошо бегать от одной веры в другую, у мусульман это не приветствуется. Вот такая моя история, в 40 лет обрести истинную любовь, я считаю это намного лучше, чем всю жизнь жить в нелюбви…Оказалось что любовь между мусульманином и православной может быть, и может быть очень сильной и красивой…..

ЗОЛОТАЯ  ОСЕНЬ

Я очень люблю раннюю осень. Осень многоцветную. Красивую. Поднимающую настроение. Добавляющую здоровье.

Если я гуляю в городе, то любуюсь цветными композициями, украшающими парки, скверы и площади. Каких цветов только нет на свете. Белые, красные, оранжевые, голубые, жёлтые. Двухцветные и трёхцветные. Мелкие и крупные. Причудливые формы. Смотришь на них и душа радуется.

Просто прогуляться вышла, а вернулась домой счастливым и здоровым человеком.

Есть дворы, где цветочные композиции не уступают парковым. Конечно, много труда вкладывается для создания таких сложных и необычных украшений.

Здесь и камушки тоже идут в ход — раскрашены под божьих коровок, под рыбок, черепах. Я  всегда удивляюсь, как умельцы из ничего создают что-то интересное.

Ранняя осень — это праздник души. Ещё не отцвели цветы. Наоборот, распустились полностью и горделиво показывают себя во всей своей красе.

А тут уже подоспели плодовые деревья и кустарники. Начинают показывать свои плоды золотая облепиха, красная рябина, бордовая калина и боярышник. Не отстают и яблони, ранетки, груши, сливы Такое богатство вокруг. И всё это создала природа для нас, что бы мы, глядя на них, любовались и радовались.

А от любви и радости прибавляется здоровье.

А как меняется одеяние деревьев. Целая палитра листьев от зелёного цвета, до красного, оранжевого, жёлтого. Такого многоцветья не увидишь ни в какое другое время года.

Когда я бываю в природном парке на острове, я брожу по тропинкам часами. Есть там и асфальтированные беговые дорожки и тротуары, но я люблю ходить по тропам. Это как бы ближе к природе.

В лесной части острова можно найти грибы -маслята и сухие грузди. Редко, но попадается и белый гриб.

Много ещё цветёт ромашек среди травы. Они тоже бывают и беленькие и голубенькие.

Я стараюсь почаще любоваться такой красотой в пору золотой осени.

Поздней осенью хорошо ходить по опавшей листве — шорох листвы успокаивает. Даже дети играют с разноцветной листвой. Бросают её вверх. Закапываются в неё. Смотреть на них тоже радостно.

Потом уже листья опадают, сохнут.  Деревья полностью сбрасывают свою яркую одежду и становятся серыми. Кое где на них ещё красуются рябиновые гроздья. Они уходят в зиму.

Очень красиво смотрится белый пушистый снег на красных гроздьях.

Все стараются сфотографироваться на таком красивом фоне.

Но это уже другая история.