Подруга и её жених живут в общаге, которой лет 70. Душ в подвале один на все три этажа, зимой в нём холодно, как на улице, летом — вонища и воды по щиколотку. Комната малюсенькая, душная. Отоплением не обижают только в конце апреля. С кухни постоянно воруют еду, кострюли, ложки. С потолка капает вода, иногда даже льет как из ведра. Соседи-алкаши, да еще и вредная мама жениха живет с ними на одном этаже и всячески мою подругу доводит. А сама она из богатой семьи, вся такая красивая-стройная, умница. Смотрю на неё и понимаю, что значит фраза «всё ради любви» и «с милым рай в шалаше». И радостно и грустно, черт возьми.

Это было давно. Но я отчётливо помню каждый момент, каждое слово, каждый взгляд. Тогда я была ещё совсем молодой девушкой: мне было 18 лет, я поступила в медицинский университет. Я мечтала стать хорошим специалистом, поэтому в собой ответственностью походила к учебе сначала в школе, а потом и в университете. Ещё с детства основной круг моего общения составляли мальчики. Безусловно, я общалась и с девочками, имела всегда 2-3 хороших подружек, однако самыми друзьями всё-таки являлись представители противоположного пола. Ваня как раз и являлся таким. Мы дружили семьями, дружили буквально с пелёнок, понимали и понимаем друг друга с полуслова. История, которой я так хочу поделиться с вами, как раз началась на дне рождения Вани. Он, как и его родители, всегда был гостеприимным хозяином. Очень часто он собирал друзей именно у себя дома. Ну, а к празднованию дня рождения подходил с особым трепетом и важностью, этот случай был не исключением. Собралась шумная и веселая компания абсолютно разных, непохожих друг на друга, людей. Многие из них были мне хорошо знакомы, кого-то я знала хуже, но был один человек, которого я увидела там в первый раз. Его звали Артём. Он закончил местный театральный институт и пытался построить карьеру актера. Он грезил о славе, ролях. Артём был интересным, разносторонним человеком. Вместе с тем, он был очень прост и легок в общении. Мы и не заместили как душевно проболтали весь вечер. Но на этом наше общение не прекратилось. Мы обменялись телефонами, постоянно созванивалось, переписывались. Часто встречались в кругу общих друзей, встречались лично. Тема стал мне самым близким другом. Я всегда могла рассчитывать на него, а он на меня. Он стал мне буквально старшим братом- опорой и защитником. Нам было интересно друг с другом, мы имели много общего, именно поэтому мы проводили много времени вместе. Совместные прогулки, походы в кино, кафе и на футбол. Артём, как и я, очень любил футбол. Важно сказать о том, что дружба с Артемом была иной, нежели с другими ребятами. Я испытала особые, ещё не очень знакомые чувства и очень боялась, что это та самая любовь, о которой так много пишут в книгах, показывают в фильмах и поют в песнях. Я всячески отпугивала от себя такие мысли. На это был рад причин. Во-первых, я понимала, что Артём человек-искусство, а мне такая жизнь была не близка. Во-вторых, меня пугала разница в возрасте. Артём был старше меня на 7 лет, мне казалось на тот момент, что это очень много. Однако один эпизод был буквально переломным. Я помню каждый его фрагмент. Это была очередная прогулка. Мы любовались озером, о чём-то говорили. Я перевела взгляд на Тему. Его зелёные глаза были полны доброты, заботы и внимания. Никто до этого не смотрел на меня так тепло и нежно. В этот момент я почувствовала как все перевернулось внутри. Что-то щемило в груди. Именно в тот момент я осознала, что испытываю самое светлое чувство. Конечно, после того случая я продолжала убеждать себя в том, что это не любовь, и мне просто показалось, потому что было очень хорошо с этим человеком. Я могу с уверенностью сказать, что это помогло. Я успокоилась. Нашей дружбе ничего не угрожало. Мы общались как и раньше. Важно отметить, что Тема как и я не имел вторую половину, но, в отличии от меня, у него был не совсем приятный опыт отношений, который принёс ему много боли.

Часто говорят, что Новый год приносит только радость. Я тоже верила в это. Моя семья всегда праздновала Новый год с семьёй Вани- это была уже традиция. Все хорошо знали Артема. Было решено пригласить и его. Утро 31 декабря принесло новость- Артём придёт со своей девушкой. Я испытывала двоякое чувство, однако я решила, что не должна мешать другу, своему лучшему другу искать собранное счастье. Омрачало лишь то, что Артём скрыл от меня факт наличия отношений. Когда мы приехали к Ване (а праздновали мы именно у них), Артёма ещё не было. Шли последние приготовления. И вот наконец распахнулась дверь. Вошёл Артём, а за ним прошла женщина. Она была высокой, стройной брюнеткой и яркими чертами лица, которые были дополнены ещё более ярким макияжем. У неё были худые, тонкие пальцы, на которых было надето множество колец, ее аккуратные ногти были выкрашены в ярко красный цвет. Артём галантно помог своей спутнице снять длинную норковую шубу. Она осталась в ярко синем платье, которое подчёркивало ее фигуру. Ее звали Инна. Она была старше Артема на 15 лет. Инна не была замужем, детей не имела. Она работала художником по костюмам. Как я узнала позже, он всеми силами пыталась исправить это. Именно когда на ее пути появился Тема, она решила действовать. Не могу сказать, что Инна произвела на меня положительное впечатление. Виной этому была даже не моя ревность, а само поведение женщины. Я чувствовала, что наша неприязнь взаимна. Однако я все же старалась не подавать вида, поскольку не хотела портить вечер ни семье, ни друзьям, ни Теме. «Александра, мне не понятно, как вообще можно хотеть лазить во рту у чужого человека. Это же так противно. Ни за что бы не хотела быть стоматологом. Вам этого не понять, Вы далеки от мира искусства»,- услышала в свой адрес я слова Инны. «Почему Вы так думаете?»- спросила я. «Ну потому что я вижу. Разве Вы сможете, например, говорить о поэзии. Кто ваш любый автор» «Вы очень плохо знаете меня и делаете поспешнее выводы»- сказала я-«Мне очень нравится, например, Бродский. Мое любимое- это „Прощай“ Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звёздная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рёв огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.»-сказала я.

Инна сидела молча. Я поймала на себе взгляд Артёма. Он был таким же, как и на той прогулке. Он понимал, кому предназначалось это стихотворение. Мне почему-то стало грустно, даже горько. Я хотела куда-то убежать, укрыться. Мне хотелось, чтобы все это было сном. Но это была явь. Когда куранты били 12 я загадала желание. Сейчас я уже могу раскрыть этот секрет. Я загадала встретить в Новом году человека, который искренне любил меня, а я его. Смело могу сказать, что мое желание исполнилось. Я действительно встретила в наступившем году прекрасного человека, который стал моим мужем. Он хирург, он спасает жизни, в тот момент он спас меня, он „вылечил“ меня своей любовью, заботой и добротой. Мы уже много лет в браке, у нас два сына. Если же говорит о нашем общении с Артёмом, то постепенно оно сошло на нет. Инна не желала, чтобы он общался с другими девушками. Насколько я узнала позже, он женился на Инне. Она пообещала ему карьеру, безбедную жизнь. Она хотела выйти замуж и родить ребёнка, ведь она уже была не молода, а это был отличный шанс. Так и произошло. У них родился сын. Однако, их жизнь не была по-настоящему счастливой: Артёму так и не удалось построить отличную карьеру и стать востребованным актером. Они уезжали в столицу, но позже вернулись. Знаю, что он работает ведущим праздников и иных мероприятий. К жене, как оказалась, он не питал особой любви. После рождения ребёнка она потеряла форм, да и возраст делал своё. Общие знакомые рассказывали, что Артем много изменял жене, но не разводился с ней сначала из-за финансовой зависимости, а потом из-за ребёнка. Он пропал из моей жизни. Но однажды на мой телефон пришло сообщение от знакомого до боли контакта. «Прости, я причинил тебе много боли. Я всегда помню и буду помнить тебя, твою доброту и искренность. Будь счастлива, Саша.»

Я не обижалась и не обижаюсь на Артема. Да мне было очень тяжело, но это опыт, который я должна была получить. Я не жалею ни о чем. Дружба с Артёмом научила меня многому, прежде всего любить, любить себя, ценить, но главное- быть искренним, и никогда не ставить выгоду выше чувства. Этому я учила и своих сыновей. Кстати, с Ваней мы дружим семьями и по сей день, дружат наши родители, дружим мы дружат наши дети. Он счастлив в браке, у него прекрасная жена, сын и дочь.

Я рада, что моя жизнь сложилась именно так, я ценю каждый урок, который она мне преподнесла. И всегда желаю счастья тем, кто был на моем пути…

Было время, когда я жила одна. И как у многих одиноких людей, у меня имелась целая компания собеседников.

Поначалу единственной, с кем я разговаривала, была стиральная машинка. Я садилась на пол и слушала, как она флегматично пережевывает мое белье. Стиральную машинку звали Зорька, потому что я запускала ее под утро: тогда электричество дешевле.

Потом в моей жизни появился тостер Сонни Корлеоне. Он был скуп на эмоции, но заботлив: тосты получались в меру обугленные и с отчетливыми, однако не чрезмерными следами физического воздействия на румяных боках.

Электрический чайник отличался способностью к активному слушанию и булькал всегда в тему. Правда, долго не выдержал такого режима, спёкся, и пришлось мне кипятить воду в синей эмалированной кастрюльке, которая была дура и умела только старчески однообразно дребезжать крышкой.

Однажды ниоткуда возник Кактус. Он был без имени, породы и национальности, просто Кактус: материализовавшаяся в пластиковом горшке идея кривобокой грязно-зеленой лепёшки с тремя свирепыми колючками врастопырку. Ни до, ни после я не встречала настолько несимпатичного растения. Долгое время оправданием его уродству и ожесточённым попыткам процарапать мне руку до кости служила смутная, но волшебная перспектива его цветения. Пусть мерзкий, думала я, пусть некрасивый, пускай даже вредный и злобный, как престарелый скорпион. Но ведь случится же в конце концов чудо, озарится сиянием хмарь, расступятся униженно скептики и будут посрамлены, ибо это растительное чмо разродится прекрасным лучистым цветком, нежно-розовым, как подгузник.

И я поливала Кактус, разговаривала с ним, даже удобряла, невзирая на его усилия причинить мне максимум острой боли всякий раз, когда я оказывалась в зоне досягаемости. Как большинство женщин, ожидающих награды за свой вклад в отношения, я проявляла евангельское терпение, а смирением превосходила дядю Тома из известной хижины.

Пока, наконец, мне в руки не попался справочник комнатных растений, где я прочла, что данный сорт кактусов цветёт раз в тридцать восемь лет, да и то если сочтёт, что был достаточно обласкан судьбой за все предыдущие годы. Учитывая характер моего экземпляра, можно было ожидать, что он разродится цветком только к моим похоронам. Никакие иные события не удовлетворили бы его в достаточной степени.

В тот же день я вынесла Кактус в наш тусклый подъезд с осиплыми сквозняками, где на подоконнике уже приютились ничейные фикус и щучий хвост. Кактус не мог поверить в происходящее, брюзжал, что он единственный, кто ещё худо-бедно соглашался меня терпеть, ты посмотри на себя, кому ты будешь нужна в свои потрёпанные девятнадцать, опомнись, войди в разум, потом ведь станешь каяться и землю целовать, но поздно будет!

Я аккуратно пристроила его на подоконнике, он ухитрился напоследок изловчиться и вонзить в меня колючку, и я вернулась в квартиру, слизывая кровь с запястья.

Стиральная машинка пробормотала вполголоса что-то одобрительное. Тостер рявкнул, что давно пора было гнать засранца и будь его воля, он бы ему горшок закатал в цемент – и в воду. Кастрюля забренькала было истошно про милосердие, второй шанс и «мы всегда в ответе за тех, кого приручили», но когда я убавила под ней газ, растеряла весь свой гуманизм и прекратила экзюперить.

Месяцев пять всё шло как обычно. Фикус и щучий хвост забрали. На их месте появились новые цветы, и им в своё время тоже пришёл черед обрести подходящих владельцев. На подоконнике организовалось нечто вроде стихийного клуба по обмену изгнанными комнатными растениями, и каждому рано или поздно доставалось своё счастье.

Но как бы ни изменялся групповой портрет нашей подъездной флоры, одно оставалось постоянным: грязно-зеленый Кактус с тремя колючками врастопырку. Он сильно потускнел, утратил задор, и даже иглы у него обветрились. Чем дальше, тем яснее становилось, что он понемногу загибается.

Сырым мартовским вечером я остановилась напротив него. «Пойдём, — говорю, — чудовище». Не то чтобы мне стало его жалко или проснулась совесть. И даже не порыв человечности залетел в мою душу вместе с весенними сквозняками. А просто стало ясно, что вреда от него больше не будет, а раз так, то почему бы и нет.

Кактус смотрел с опаской. Как будто он тоже читал справочник комнатных людей и там говорилось, что данный сорт женщин расцветает раз в тридцать восемь лет, наделав прежде изрядно гадостей окружающим кактусам, причём цветение крайне непродолжительно и не способно удовлетворить изысканный вкус.

В конце концов он согласился вернуться на шкафчик в моей кухне.

Логика текста требует красивой развязки, но что ж поделать, если с цветением так и не сложилось. Я пересадила Кактус в приличный горшок, но и тогда он не снизошёл до этих ваших мелкобуржуазных радостей. По-прежнему ненавидел все живое и даже зеленел в мою сторону с отвращением, как будто состоятельный господин с бобровым воротником, брезгливо морщась, подавал на опохмел приставучему алкашу.

Иногда, правда, я ловила на себе заинтересованный взгляд. Мол, как ты там – не зацвела ещё? Я так и думал. Дождёшься от вас. Жлобьё.

Потом мы расстались. Кактус уехал к моей знакомой любительнице кактусов, а я, захватив с собой тостер, перебралась в другую квартиру.

Когда мы в последний раз виделись с Кактусом, он выпирал из горшка во все стороны, точно Ниро Вульф из своего кресла, раздражительный и брюзгливый. По старой памяти кольнул меня, но без особой злости, скорее чтобы не растерять навык. Была в этом обнадёживающая привычность, успокоительное следование ритуалам. Думаю, если бы я увидела его смирным и в цвету, то испугалась бы, что что-то идёт не так.

Но думаю, мне это не грозит. Есть вещи, которые не меняются или меняются до того синхронно вместе с вами, что уловить метаморфозу почти не под силу. Можно поймать расфокус зрения и правым глазом увидеть себя в настоящем, а левым – в девятнадцать лет, в пустой квартире на четвёртом, где рвано гудит стиральная машинка, выстреливает хлебом тостер да Кактус щурится со шкафа в надменной уверенности, что ничего путного от меня не дождёшься.

Не так уж он и не прав, думаю я, сдвигая крышку облупившейся синей кастрюльки, в которой по старой памяти периодически грею воду.

Впрочем, у меня есть ещё целых два года.

Уже два года живу в Лондоне (по работе), так сложилось, что русскоговорящих, а тем более русских знакомых у меня здесь нет. Раньше особо патриотичным человеком себя не считала, а тут иногда прям такая тоска по родине за душу берет, так хочется русскую речь услышать, что сама с собой начинаю разговаривать, или песни петь.

Недавно было мне так тоскливо, что невозможно; шла по улице. Вечер. Тут слышу — русский язык — слов разобрать нельзя, но русский. Думаю, что уже чудится, останавливаясь — «чудиться» не перестаёт! Смотрю по сторонам: все куда-то спешат мимо, стою только я и, совсем рядом, полисмен, молодой парень примерно моего возраста. Подхожу почти впритык — стоит с невозмутимым каменным лицом, «следит за общественным порядком», только губы еле заметно шевелятся, и тут я слышу слова! — так тихонечко-тихонечко, — «…Только мы с конем по полю идем…»

Уж не знаю, что там подумали эти англичане, увидев как их полисмен плачет в обнимку с какой-то девушкой, но нам с Андрюхой, если честно, уже плевать! Мы счастливы!!

СТАНИСЛАВ МАЛОЗЁМОВ.

ЭТО ГОРЬКОЕ СЛОВО «СВОБОДА»

Рассказ

Посадили Бирюкова Николая Ивановича в шестьдесят четвертом году, в январе, на пять лет. В расцвете сил посадили. В двадцать три безумных, неуправляемых года. Через пару лет после дембеля из стройбата под Архангельском. Погулять-то, конечно, успел Коля. Девок желающих помял множество, водки попил от души, а попутно поработал сторожем  на складе горпромторга в областном городе Зарайске. Там он, как молодой и здоровый, дежурил с семи вечера до утра через сутки. Перед новогодней ночью пришли к нему два друга детства с «московской» и хорошим закусем. С целью правильно проводить старый  и, если не успеют слететь с копыт до двенадцати, то и Новый обмыть. В десять вечера дружки прикорнули под стеллажами с ящиками, а  Коля  сдюжил, укреплённый армейской  закалкой, головой не поник и мозгами не оскудел. Он, напротив, усиленно развивал и к одиннадцати часам развил вконец свою абсолютно трезвую мысль: тепло поздравить  одну из лучших подружек, которую решил взять в жёны, когда отгуляет-отожжет буйную свою молодость до пепла. До физической невозможности продолжать. Людку, продавщицу магазина «овощи-фрукты».

Без подарка сбегать к ней на полчасика было просто некультурно. А он его на трезвую голову покупать не додумался бы. Но «московская» всегда будоражит ум и помогает делать правильные  поступки. Тем вечером водка подсказала Коле, что раз уж нет у него рублей для  новогодней девичьей радости, то надо просто взять что-нибудь со склада, чего в нём очень-очень  много. Обошел неверным  шагом  Николай Бирюков почти полтысячи  квадратных метров охраняемого им помещения и увиделось ему, что явно с перебором завезли в Зарайск  самых любимых советским народом  транзисторных приёмников «VEF- SPIDOLA», который и стоил не хухры- мухры, а семьдесят три рубля. Половину зарплаты инженерской или почти всю Колину.

Коробку пустую Николай аккуратно вернул на стеллаж, будто и не трогали её, кинул мешок с приёмником за спину, перевалился через забор и очень скоро девушка Людмилка-кобылка уже визжала, пищала, подпрыгивала от радости и минут за десять облепила губной помадой Колину голову. Оценила!

И жил потом Николай ещё половину января как близкий родственник короля. Как кум его. Ну, или как сват его первого  министра. Отдыхал без тормозов после каждой рабочей ночи. Потом пришла ревизия, ползала неделю по складу и коробок пустой от «спидолы» выловила. Ну, ещё чего-то, ясное дело,  не хватало. Коля же не один сторожем работал. На сумму четыре тысячи семьсот тридцать один рубль не было найдено товара. Крупная недостача. Заведующему складом объявили строгий выговор с занесением куда-то. Директору поставили на вид. А со всех шестерых сторожей сменных милиция сняла отпечатки пальцев. Вот что самое гадкое было! Пятеро сторожей остались честными, поскольку стырили разные штучки в коробках и они испарились вместе с отпечатками, естественно. А Коля  стал «паровозом». Раз на упаковке от «спидолы» его пальцы были, то и на всех остальных тоже.

— Это же само-собой, — сказал следователь. — Даже дополнительного доследования не требует. Всё ясно. Бирюков этот всё и вынес. А почти пять тысяч рублей — это, чёрт с ним, хоть и не особо крупный размер хищения социалистической собственности, но, всё равно,  большой урон государству. Его одного и судили. Прокурор предложил заткнуть Колю в колонию общего режима на пять лет, а судье какого чёрта делить с прокурором? Он сказал без печали в голосе, что Бирюков Николай Иванович виновен и лишен свободы сроком на пять лет. Молотком деревянным  стукнул  и  пошел за стенку заднюю в отдельную судейскую комнату, откуда уже  пахло крепким кофе.

А Колю после вони городского СИЗО отвезли через месяц чуть подальше от Зарайска в «государственное учреждение ИТК-ЛА 1544.» В «четвёрку» мрачно знаменитую. Там только разве что Ленин да Дзержинский со Сталиным не чалились, а вообще — толпа очень крупных людей на промзоне раскладушки изготавливала для всей страны. Даже, говорили, большого поэта Иосифа Бродского, в шестидесятых посаженного за тунеядство, этапировали сюда из Ленинградских «крестов» досиживать последний год. Да и других знаменитостей видели тут сидельцы, но фамилий не  помнили.

Отец пришел на свидание к Николаю через год. Дали им сутки времени в специальной комнате. Батя, хоть и «шмонали» его на входе, а пронес-таки грелку самогона, примотанную бинтом к ноге. Выпили, поели еды домашней, после чего Иван Фёдорович сказал сыну.

— Мать на тебя серчает — слов нет. Да и я не хвалю тебя, Колька. Ты вот шалаве своей приёмник задарил,  она сама потом приходила рассказать, а о семье не подумал, притырок. Лучше бы ты матери стиральную машинку скоммуниздил. Сидеть, один хрен, столько же. На тебя ведь всё повесили. Зато тянул бы срок за то, что семье пользу дал. А теперь — откинешься, то домой не иди. Не  примем. Перед людями позор. Сел больно дёшево, за сучку трёпанную.  У нас в Зарайске полгорода мужиков да баб «качались» на «четверке». Я, батя твой, не хлюпик-библиотекарь, а помощником столяра на мебельной был в пятидесятых. Ясен день — тоже оттянул три годочка. А дали-то двадцать пять. Сперва вообще стрельнуть меня предлагал прокурор. Но я пьяный тогда был в зюзю, свидетели подтвердили. Это смягчило кару. Хотя особо крупный был размер кражи. Но амнистия вышла, когда Берия загнулся. Так я-то в дом из директорского сейфа, который он забыл закрыть  случайно, триста тыщ рублёв  притаранил старыми деньгами. Узнать, что это я денежку тиснул — узнали. Доказали. Но их, конечно, так и не нашли. А какая семье подмога была! За это не стыдно и баланду три года похлебать. На воле я бы деньги такие  хрена с два заработал за три года. У меня зарплата была пятьсот рублёв дореформенных. Так что — домой не вертайся. Не стал ночевать отец в комнате для свиданий. Крикнул конвоира, да и ушел злой.

Оттянул Николай срок свой «до звонка».

— Откидываешься завтра? — уточнил «бугор» пятого, Колькиного, отряда. —

Зайди в адрес, маляву передай  Чёрту. Пусть бухаловки притаранит и чая побольше. И я там написал, чтобы он тебя в дело наше задыбал. Ты — не фуфел. Ништяк ты фраерок, чего тебе для коммунистов за гроши задницу рвать!?

Он дал свернутую в тонкую трубку бумажку с адресом и обращением к корешу.

— Сделай на трусах дырку перед резинкой и туда трубочку просунь. Шмон такие феники пока не рассекретил.

За воротами зоны, сделанными из толстой стали-пятёрки, Колю ждали два автобуса. Один шел прямо до дома. Но батю ослушаться и объявится в родной хате возле реки Тобол, он не смог. Сел в другой. Доехал до центрального парка культуры и отдыха, а оттуда, ещё не понимая воли, не чувствуя сладкого ветра свободы, побрёл, оглядываясь, в  сторону вокзала. В адрес из «малявы». Её он вынул из трусов возле тира в парке. Туда забегали не видящие ничего вокруг фанатики стрельбы по мишеням и зайцам из толстой жести. Выбегали из тира такие же ошалевшие от стрельбы, мужского любимого развлечения, олухи. Они тоже пока никого и ничего не замечали.

Чёрт почитал «маляву», налил Николаю кружку чифира и сел думать. Бугор с зоны расписал дело по регулярному и не заметному для служащих, ограблению сберегательных касс.

— Много сразу брать — не канает уже, — зачитал Чёрт главное. — Это неизбежно — очередная ходка на кичу. А если каждый день, да помаленьку, да ещё и собственным сотрудником, то это же лафа. Сами-то они в сберкассе тоже бьют по ширме государство. Но их методы мусора знают   уже. А то, что я придумал —  нет. Надо туда двух своих пристроить.

— Ладно, изучу вечером, — Чёрт свернул бумажку. — Тут он пишет, чтобы я за тебя  ливер давил, что ты фраер ёрник и в мазу нам всем.

— Не, Чёрт, никакой я не хитроумный, — допил чифир Николай. — Обычный босяк-бродяга. И хочу жить сам. Работать пойду. Женюсь. Гнить на киче не буду больше. Я не жухаю в натуре, то есть, не сбегаю от вас. Но хочу жить честно. Думал долго на зоне. И вот так надумал. Ты извиняй, браток. И Бугру передай на свиданке, что не ссучился я. Просто не моё это — воровская житуха. Ничего плохого я вам не сделал. Не лохмач, никого не продал, не подвёл, сам мусоров не уважаю. Но жить буду среди мужиков и как мужик. На зоне мужик — это работяга, верно? Вот я тоже пойду в работяги. Ну, лады! Пошел я. Фарта тебе!

— Хоре! — пожал Коле руку Чёрт. — Ты иван правильный. И силой гнуть тебя в блатной мир — не по понятиям.  Живи так, как решил. Тебе тоже  фарта и рахманной житухи!  Забегай ежели чего!

Вышел Бирюков Николай  во двор, сел на скамеечку возле ворот, закурил, посмотрел  на маленькие лохматые облака, наблюдающие за движением жизни в городе, потом на людей, которые в рабочее время торопились либо туда, либо уже обратно и пригладил волос на затылке. Думал. Деньги-то у него были. Заработанные. Кум не нагрел, отдал все. Но куда идти с деньгами или без них — никак не мог Николай себе определить. К шалавам не хотелось. В кабак тоже. Да и ночевать негде было. Стал вспоминать одноклассников и тех, с кем служил. Выбрал троих. Умных, добрых сильных и честных. Надёжных выбрал парней. Димку Свиридова из класса, Коберидзе Гиви, сержанта армейского и  Толика  Стаценко,  школьного приятеля.

Взял три спички. Одну укоротил почти до серы. Вторую до половины. Третью не тронул и, закрыв глаза, воткнул их в разные места. Впереди, за спиной и сбоку. Поднялся, покрутился вокруг оси, чтобы потерять ориентир и выдернул  одну наугад.

-Ну, к Димке так к Димке, — Бирюков Николай забросил за плечо спортивную сумку, с которой приходил на суд, и побежал на другой конец города. Вот только сейчас, на бегу, дошло до него, что не зек он уже, а вокруг него та самая свобода, которая и снилась, и наяву виделась в цехе промзоны, где он делал пружины для раскладушек.

— Другой я её видел с зоны, — улыбнулся Коля. — В обёртке от дорогой конфеты. А она вон что! Житуха та же. Только без вышек, вертухаев и колючки. Но это-то и главное сейчас.

Пять лет — не сто. Но с чего бы за срок такой малый всё поменялось, как вроде перевернулось? Откуда столько другого, непонятного и не знакомого? Вон идет мимо девка в плаще. А он из резины сшит, кажется. Под этим блестящим растопыренным и жестким покрывалом не видно — есть грудь у девки, или дома она её, зараза, забыла? Задница, автоматически притягивающая взгляды нормальных здоровых мужчин, не дотягивалась краями до торчащей колом резины и, считай, нет у девки задницы. Смотреть, то есть, не на что. Можно, конечно, на лицо бросить взор. Но оно не её. Точнее, морда-то  её, но очень искорёженная всем, чем стала богата парфюмерия. Страшные серо-фиолетовые круги над глазами и под ними, бежевое лицо, блестящее как деревенский самовар. Такая, похоже, пудра появились. Раньше не было. Ресницы — как проволока на щётке для чистки посуды. Губы у девки цветом намекали на то, что она долго целовала асфальт. Коля повертел головой. Все молодые дамы были одинаковые. Только резиновые плащи имели три разных цвета. Зелёный, серый и голубой. Из-под них даже ног не видно было. Значит, пришла мода на длинные пальтишки, плащи и, наверное, юбки. Не шибко и засмотришься теперь на девчонок. Не видно же ни черта.

Телефонные будки выкинули власти. Вместо них поставили покрытые серебрянкой столбы. К ним прикрутили треугольные козырьки из стекла и телефон. Стоишь рядом, ждёшь очереди и не хочешь, но влезаешь в чужую жизнь. В откровения или  изощрённую ругань. Милиционерам сшили новую форму, в которой они напоминали концертных конферансье, скованных фраками и придушенных «бабочками». Ловить в таком мундире можно было только такси. Поднял элегантный рукав и жди зелёного огонька. Преступник от стиснутого прочным материалом и тяжелыми пуговицами милиционера мог даже не убегать, а свалить пешком. В новых негнущихся ботинках, да при огромных фуражках, слетающих на скорости, милиционер мог только прокричать вслед  уходящему преступнику основные пункты из уголовного кодекса.

— Если она снаружи так вывернулась. — Думал Бирюков Николай о жизни.- То и  внутри её помяли крепко, покорёжили.

Пришел к приятелю Димке. Он ремонтировал электрический обогреватель, похожий на древний радиоприёмник. Круглый как тарелка с керамическим выдающимся носом, на который накручивалась спираль. Много домов сгорело от них. Но народ безысходно их покупал. Потому как батареи в домах так и остались прохладными, как продавцы к покупателям. А февраль только начался и Димкой двигала надежда заманить в дом тепло скорой весны.

— Сбежал или законно освободился? — спросил он Николая, не здороваясь и не отрываясь от змееподобной спирали, не желающей снова залечь в керамические канавки.

— Мне бы переночевать, — Коля сел на корточки у порога. — Отец запретил домой приходить. Опозорил я их.

— Отец  твой вроде сам сидел, — Димка уморил-таки спираль, втиснул её в паз и сунул штепсель в розетку. Отремонтировал. Стало жарко и они пошли на кухню. — Водки, портвейна?

— Не…- мотнул Николай головой и закончил про отца. — Сидел он давно. Украл деньги и матери сказал, где закопал. Его быстренько посадили, а мы, пока он  хлебал баланду, сало копчёное, и то не доедали. Отдавали соседям. Начало пятидесятых. Всё было по-другому. Он сел героем. Вся округа наша знала, что батя семью  деньгами теми поднял. Мы ели, одевались правильно и здоровыми выросли.  А я по пьяне…

— Да знаю я, — Димка выпил сто граммов портвейна. — Живи у нас покедова. Там придумаешь сам, что и как. Светка не будет против, живи.

— Да я в доме не собираюсь торчать, — Бирюков Николай  обрадовался. — Спасибо. Я с утра пойду устраиваться на работу. На стройку, скорее всего. Потом в общагу ихнюю перевалюсь. Поживу у вас пару дней. Вряд ли больше.

Димка отвернулся и налил себе ещё сто. Пил долго мелкими глотками  и в окно глядел на метель.

— Может и повезёт. А и не повезёт сразу — живи до победного.

В южной Сибири феврали  вообще никак не намекают, что и век их короче других месяцев, и что они  на хвосте весну тянут. Странные ветры с острыми ледяными  крупинками, пробивающими лицо до крови, метели низовые, которые не разрешают даже сильным ходить прямо. Идешь против метели, ложись на ветер грудью, руки прижми к карманам пальто и отталкивайся валенками от гололёда. Упасть встречный ветер не даст, но и двигаться тебе позволит, как будто ты ослаблен подряд тремя операциями на сердце. А если по ветру твоя дорога — так становись к нему боком и одну ногу выставь вперед. Ей и тормози. А то унесёт тебя настолько не туда, куда надо, что сам себя не скоро найдёшь. Да ещё повалит, протащит по льду. Штопай потом штаны, пальто, своди синяки с рук и лица кашей из лука и соли. Или сырой картошкой.

Вот утром рано пошел Бирюков Николай против метели, которая  стала злее за ночь, на восточную окраину города. Там рядком стояли конторы строительные. Три треста и штук восемь СМУ. Управлений строймонтажных. Какие-то самостоятельно жили, остальные  были детьми трестов. Упирался Коля, не поддавался порошку снежному с колючками ледяными, одной рукой лицо прикрывал, другой с силой давил к ноге  верхнюю полу пальто. Не будешь прижимать, откинет её, оторвёт пуговицы, развернёт тебя и выдернет из рукавов. Шапке легче. Связал ей уши под челюстью и можешь не волноваться, да и валенки ветер не стащит. А пальто унесёт чёрт знает куда моментально. Жалко ведь. Да в костюме дальше двигаться — глупость дурная. Десять минут — и ты уже почти не человек. Если кто-то донесёт тебя до первого тепла, то, может, поживешь ещё. А не будет никого рядом? Думал Николай, конечно, не об этом.

— Кем бы устроиться? — соображал он, касаясь земли левой перчаткой. — Каменщиком не потяну. Хотелось бы. Научат. Зарабатывают они прилично. Но так просто не возьмут. Сперва отправят на курсы трёхмесячные. Тоже неплохо. Или столяром. Косяки дверные делать. Рамы для окон. Стружка сосновая пахнет — цветов не надо.

В отделе кадров треста «Зарайскпромстрой» старый лысый мужик в коричневом костюме с какой-то медалью на левом грудном кармане посмотрел Колину справку об освобождении. Перечитал раза три.

— Так ты не бандит? Я в уголовных статьях не шибко разбираюсь. Простой хулиган что ли?

— Статья воровская, — Бирюков Николай смотрел на мужика добрым взглядом. Будто  уже собрался комплимент сказать насчёт заслуженной медали. — Но украл я по пьянке под новый год транзисторный приёмник для девки своей. И всё.

— За приёмник  дешевый —  пять лет? — Мужик сел, снял очки.- Ты это на базаре бабкам расскажи. Которые семечки продают. Они там все дуры деревенские. Поверят. Нет у нас мест, сынок. Сходи на пятый этаж. В конце коридора приёмная. Может, заместитель Рогожина заначку имеет. Бывает с ним такое.

Или на лесопилке место держит, или в арматурном. Сходи, не стесняйся. Он — человек с понятием. Я тоже с понятием, но у меня мест нет пустых. Иди.

В приёмной Николай сидел час с хвостом. Занят был заместитель директора

со странной фамилией Вдовый. Освободился и у секретарши звякнул колокольчик на столе.

— Давай, — махнула она на дверь, обитую кожей. — А то опять загрузится  по телефону на час-полтора.

Вдовый, высокий тридцатилетний парень в твидовам костюме с тремя ручками, торчащими из нагрудного кармана, пил воду прямо из графина и одним глазом Николая видел.

— Садись, — сказал он хрипло. Долго, похоже, трепался по телефону. — Ты с какого участка? Чего тебе?

— Я устроиться хочу, — Коля сел к столу. — Хоть кем.

— С зоны? Уголовник? — Как-то угадал Вдовый. — Справку давай.

— Как Вы с меня это прочитали? — Искренне удивился Бирюков Николай и аккуратно расстелил перед заместителем справку.

— А! Вор, значит, — Вдовый откинулся на спинку стула. — Как  я догадался? Вы, воры да бандиты, каждый день приходите. Ну, неважно сколько и чего ты стымздил. Ручки-то снова момента ждут? Аж, небось, пальцы сводит? Так тебе сильно надо срочно ещё чего-нибудь подломить да притырить. Забирай справку и пошел отсюда.

— А то что? — окрысился Николай. — Мусарню вызовешь? Так я тебя раньше пришью к стулу. К спинке приколю длинной  заточкой. Будешь, мля, как гербарий недосушенный трепыхаться. Козёл, мля! Сами воруете эшелонами. Половину страны раздербанили, суки. И  ничего вам за это, мля! Костюм из Чехословакии за двести тугриков! Кресло, ковры, пятьсот рэ в месяц и грамоты от обкома.  Козлина,  мля!

Он плюнул на ковер под стулом и ушел. Дверью, конечно, шарахнул так, что у секретарши подпрыгнула пишущая машинка и рот открылся.

На улицу не пошел Бирюков. Сел в фойе на подоконник возле ветвистого фикуса. Задумался.

— Надо же, с первого раза попал на гада. Конституцию не читал сучок. Я же равноправный гражданин. Ну, сидел. Так  полгорода — бывшие сидельцы. Зарайск — пристанище беглых и ссыльных. Шалунов много. Жиганят, ларьки подламывают ночами. А днём работают законно. Да ещё и получают не пособие для нищих. Хорошие зарплаты имеют. Ладно. Ничего. Побродим, попросимся. Мы не гордые. Да и начальники не все придурки. Найду и порядочного. По закону меня обязаны трудоустроить. У нас нет тунеядцев в стране Советов.

К десяти метель притихла и Коля пошел в дом напротив с вывеской СМУ «Спецмонтаж». Оптимизм спрятался поглубже, но надежда изнутри стучала кулачками в грудь Николаю и шептала, что она есть, будет и умрёт самой последней. После самого хозяина Бирюкова.

— Ну-ну! —  хохотнул Коля, отстукивая валенком другой валенок. Снег сбрасывал. — Хрен дождёшься. Живи, меня радуй и держи в трудовом напряжении.

СМУ — контора попроще. Там Николая расспрашивали гуртом. Начальник, главный инженер, бухгалтер и председатель профкома. Долго разговаривали обо всём понемногу. Но о зоне — ни слова. И видно было, что понравился им Коля.

— По закону мы, конечно, должны принять, —  завершил беседу начальник.- Но! Горком партии, сам секретарь устно просто упрашивал нас на конференции бывших  зэков не брать. Не нарушать чистоту рядов. И вернул Коле справку об освобождении.

— Понял, — Бирюков забрал справку, свернул аккуратно и спрятал в карман. – Не зарекайтесь,  товарищи! Каждый человек может стать зэком. Но не каждый зэк — человеком. Я вот хочу честно жить и служить Родине. Почему вы мне не верите?

— Да верим мы! — сказал тускло начальник. — Но я в сравнении с секретарём горкома — вошь ползучая. Ноль. Легко заменяемая единица. Мне оно надо — щекотать нервы горкому?

Посидел, покурил Николай на скамейке возле СМУ и решил, что день сегодня раз уж не задался, то не фиг его зря терзать. И медленно пошел в центр города. В кафе «Колос». Не в забегаловку, каких в городе натыкано через квартал. В них имеют приют людишки конченные, пропившие всё, кроме фамилии своей. Они друг друга по именам-то как звать забыли давно. В забегаловках откисали с похмела и набирали  в себя всякой гадости для завтрашней головной боли и тошноты  всякие там  «сивые», «охнарики», «бубоны» и прочая безденежная шушера. Там было грязно, сыро, воняло старой сухой рыбой, кислым пивом и дешевой колбасой.  Похмеляли мужиков бесплатно, но долги записывали. Приподнятые вермутом и пивом, уходили мужички к базару и под универмаг, попрошайничали, а к вечеру им хватало  долг отдать в забегаловке, да снова надраться до соплей зелёных. А «Колос» существовал для  чистых и культурных. Там настойчиво и ежедневно пропивали жизнь свою, но не опускались до омерзения инженеры из проектного, всякие творческие гении, студенты старших курсов педагогического института и маленькие начальники. Сел Коля за пустой стол, заказал триста граммов водки и два каких-то салата. В душе было пусто. Даже зла в ней уже не было. Вакуум. Как  в электролампочке. Часа через два он принял всего сто пятьдесят, но они его не проняли. Абсолютно.

— Вот, бляха, свобода, — размышлял трезвый Бирюков Николай. — Я, рядовая бесправная падла на зоне, за день крутил пружин для раскладушек на восемьдесят копеек. За месяц, значит, имел двадцать четыре рубля. Откидывался на волю, получил расчёт за пять лет —  тысячу сто сорок шуршиков. Заработал почти полторы, но там за что-то часть  вычли. Эта тысяча, вот она. Оттягивает карман. То есть в неволе меня как гражданина  брали на работу, хоть и без выбора. Платили, хотя могли заставить пахать  только за то, что ты живой. Со шконки не упал нечаянно или на пику не напоролся в очереди за баландой и хлебом. А на свободе я, одинаковый со всеми, в натуре — как прокаженный. Вроде возьмут меня бетон мешать, а от этого факта здоровый  коллектив отравится духом зоновским и копыта откинет поголовно весь. Дурь непролазная. И жаловаться-то некому. Хотя к участковому сгонять надо. Отметиться и попросить. Он же много кого знает в своём округе. Да и цехов-заводиков в нашем краю с десяток наберётся.

— Допью и схожу, — Коля зацепил вилкой  весомый кусок слежавшегося винегрета, а левой рукой закинул в горло граммов пятьдесят. Плохо шла водка. Не приживалась. Мутило только, вот и весь кайф.

— Сюда можно сесть? — над Николаем стоял толстый дядька в толстом теплом овечьем свитере. Волос на голове его вздыбился большими седыми пучками  и лихо рассыпался  во все стороны. Шапку дядька снял, но не причесался.

— Да запросто! — Бирюков Николай подтянул ближе свои тарелки и  легкий графинчик. — Я всё равно уже собрался уходить.

Дядька заказал бутылку «столичной» и еды рублей на пять. Много, короче.

— Только что ушел в отпуск, — доложил он. — Отмечу, да домой. А утром на рыбалку. У меня «победа»  своя. С двумя братьями скинулись и забрали. Очередь моя подошла. Шесть лет ждал. Но «лайба»- я те дам! Черная, вся в никеле. Как правительственная. Аккуратно по очереди ездим. А рыбалка на

одном озере под Фёдоровкой — торжественный марш! Или даже гимн природной щедрости!

— А работаете где? — Коля взял с соседнего столика стакан и налил соседу сто граммов.

— Не возражаю, — дядька махом забросил водку внутрь и занюхал колиным хлебом. — А работаю я в аэропорту заправщиком самолётов. Сутки через двое. Двести пятьдесят рублей. Доплачивают за вредность от едких паров керосина. Хотя лично я никакой вредности от него не чувствую. Что, работу ищешь?

— Ну, да, — кивнул Бирюков Николай. — Только не берут никуда. Я со справкой об освобождении. Пять лет на зоне парился.

— Никого не убил, не изнасиловал? — поинтересовался дядя и долил остаток водки в свой стакан.

— Маленький приёмник стащил со склада. Работал там. Напился под Новый год и хотел приёмник подружке подарить. Подарил, — Коля махнул официанту.

— Бутылку, четыре салата и горячее. Ромштекс.

— Сейчас будет, — записал в блокнот официант и исчез.

Утром дядя ждал Николая возле входа в служебное помещения аэропорта.

— Ко мне помощником пойдешь? Сто десять рублей. Шланг от машины разматывать, манометр проверять.

— Да конечно, — Бирюков улыбнулся. — Если справки не испугаются и возьмут.

Зам. командира отряда на Николая даже не глянул ни разу. Он изучил справку и сказал дядьке.

— Ты, Василенко, в отпуск не успел выскочить, а уже разум потерял. Мы, понимаешь ли, режимный стратегический объект. Ты как к нам устроился? Кто с тобой до зачисления говорил?

— Комиссия какая-то, — вспомнил Василенко.

— А старлей из КГБ?

— А! — вспомнил Василенко и эту детальку.

— Ну, а эту справку комиссия и КГБшник читать будут? — засмеялся через «не хочу» зам.командира. — Не дай бог, авария. Так драть всех будут и спросят: кто позволил уголовнику заправлять самолёт непонятно чем и как?

Николай поднялся и тихо вышел. Спустился на первый этаж механически. Сам не заметил, что он уже на автобусной остановке. А потом сразу оказался в милицейском участке номер шесть.

— А, Бирюков! — обрадовался Коле участковый Ваня Чиж, старшина. — Откинулся? Давай справку. Исправление трудом пользу дало? Будешь честно жить, али как?

— Ну что тебе сказать, гражданин начальник? — засмеялся Николай. — Врать же нельзя милиции!

Чиж сделал нужные отметки в справке.

— Три месяца пройдёт — топай в «паспортный стол». Дадут настоящий  наш паспорт. Правда, с отметкой о судимости. А год бузить не будешь, я напишу в суд ходатайство, чтобы судимость с тебя сняли. Тогда выпишешь в паспортном другой документ, но уже без штампика о судимости. Такой порядок и расклад.

— Не берут со справкой на работу, — Николай Бирюков сел на табуретку возле стола. Кабинетик у старшины был в общежитии швейной фабрики. С торца пробили дыру для двери в длинный узкий коридор. А с другой стороны поставили стенку из досок и покрасили её зелёной краской, под цвет стен. Стол вошел в кабинет маленький. Сейф для документов — тоже маленький. Нормальными были только телефон и три табуретки.

— Я, конечно, попробую тебя устроить, — старшина Чиж поправил кобуру, в которой сроду не было пистолета. Участковым по рангу не положено. — Но, сам понимаешь… Я тогда должен за тебя поручиться как представитель власти. А ты через месяц или рога кому обломаешь, или стыришь хрень какую-нибудь. Тогда в управлении возьмут и  меня за задницу да  турнут из органов. Как тебе моя перспектива?

— Да я работать хочу, — Коля стукнул себя кулаком в грудь. Аж хрустнуло внутри. — Рога ломать — вон сколько народа в городе. Выбирай любого! Тиснуть что хочешь из каждого магазина — не вопрос вообще. Зачем мне именно на работе это делать?

— Ну, сел-то ты как раз поэтому. С работы кражу совершил, — Чиж смотрел в стол. — Ладно, иди. Я попробую. Через неделю отмечаться приходи. Может, я чего уже и найду для тебя.

Но не нашел. А тут незаметно и  весна заявилась. Грязная, мокрая. Снег погибал от острия горячих лучей и сплывал уже в виде мутной воды под уклон городских улиц. Но на улицах уже набухали почки сирени, ясеней и акации желтой. Они выбрасывали в воздух листочки раньше многих других деревьев. Потому улицы пахли древесной смолой и нагревающимися шиферными крышами.  Да и лето спешило на своё место и подталкивало апрель с маем нежно, но настырно. Лета Николай не заметил. Бегал по разным организациям. Искал в городе знакомых и просил их помочь найти ему работу. Он многих знал в Зарайске. Но только сейчас прояснилось, что хоть и хорошие это были люди, но для решения главного вопроса Колиного не подходили категорически. Все пахали на таких работах, где трудяги  старались вообще не видеть начальство, или встречаться с ним редко и коротко. Бывает же! Ни один из тех, кто к Коле был дружески расположен, не имел доступа а кабинеты своих начальников или пробивных знакомых на стороне. Таких, кто запросто зайдёт в любую дверь, за которой сидит какой-нибудь босс, и  уболтает его принять Николая хоть дворником со штампом о судимости в паспорте. Тупик образовался.  До осени раз десять мотался Николай в разные совхозы. То за десять, то за сто километров от Зарайска. Просился хоть на машдвор, хоть в коровник.  Но все начальники листали его паспорт  до последней странички и, натыкаясь на штамп о судимости, говорили примерно одно и то же:

— Судимость сними, парень. И приходи. Бывших заключенных нам брать устно не рекомендовано сверху. Придет комиссия, раскопает, спросит: почему взял зэка? Я им дам Трудовое законодательство. Государственное!   Там написано, что я должен тебя, исправленного в исправительной колонии, трудоустроить, найти тебе рабочее место. Они скажут: «Ну, ладно» и не плюнут в меня, не расстреляют. А выпьют коньячку в кабинете, закусят, пообнимаются со мной на дорожку и уйдут. Но начальству-то сразу  же и доложат, что я поперёк его указявки попёр. И всё. Не работа у меня будет, а пытка. Ад! Сожрут проверками, найдут и недостачи, которых у меня нет, или ещё злоупотребления мне пришьют. А вот это  опровергнуть вообще невозможно. Не-ет! Спросят работяг: орёт ли на вас начальник? Они скажут — орёт. С радостью скажут. И что обед у меня — два часа. Злоупотребление страшное. А то, что я без ужина до полуночи сижу тут и косяки исправляю прорабские, инженерские да бухгалтерские, не вспомнит никто. Вот так оно, парень.

Ещё в конце  мая деньги у Бирюкова кончились. Друзья не занимали в долг, а просто давали понемногу. Чтобы хватало на еду и автобусы. Жил он по-прежнему у Димки, но понимал что уже крепко мешает им с  женой  тихо существовать. Как  они привыкли. Решил больше никого не стеснять. Построил себе из тальника шалаш на берегу Тобола, накидал туда много травы и спал на ней как на пуховой перине. В июле ему посчастливилось две недели шабашить в «левой» бригаде  строителей. На краю города мужики с Урала строили овчарню из камышитовых матов  совхозу «Пригородный». Бугор паспорт не спрашивал. Приказал только поднять мат над головой и отжать его как щтангу  хотя бы пару раз. Николай отжал девять. Через четырнадцать дней дал ему «бугор» двадцать пять рублей.

-Ты на неделю позже пришел. А то получил бы тридцатник. Без обид? — сказал он, закрывая сумку с деньгами. — С пятого августа тут же ещё один будем ставить. Так что, приходи. Ты — работник. Не пентюх. И ещё раз к Бирюкову Николаю удача прибегала почти на месяц. Он таскал пустую тару от вина из склада магазинного в машины, а в склад — такие же ящики с  народным «портвейном №12» и «солнцедаром». Его туда привели два бездомных «бича» из пивной на базаре. Докуметы директор не смотрел, но больше трёх недель носить ящики не позволил. Заменил на других. Представитель следующей партии три последних дня отсиживал задницу на магазинном крыльце. Ждал сигнала от директора.

— Для меня главное, чтобы вы не примелькались народу местному, — объяснил пятерым грузчикам Сергей Дмитриевич, раздавая зарплату. Тоже по четвертаку всем перепало. — Наши местные — нормальные почти все. Но с десяток идиотов и мы тут имеем. «Стучат» в Горпищеторг, что я, гад такой, краденными деньгами плачу временщикам. Бичам, пьяницам, безработным всяким. Они, слава богу, не знают, что мне по штату два грузчика всего положено. Но они  ж помрут через полгода от перегруза. Вот беру желающих на две-три недели. Но состав меняю. Каждый день во двор магазинный даже эти сволочи не заглядывают. А значит мне можно по трудовому договору нанимать подсобников как будто на день или два в экстренных ситуациях. Так что, через три недели приходите, если других мест не найдёте.

— А на постоянку меня можете взять в штат? У меня паспорт есть. Со штампиком, правда. Но в январе дадут чистый, — Бирюков Николай сказал это таким умоляющим голосом, что даже сам испугался. Никогда он так не унижался. Даже на зоне.

— Со штампиком, ну, никак, — Сергей Дмитриевич поморщился. — Раз в месяц из главка комиссия — как по расписанию. Не ревизия, а проверка санитарная, противопожарная и кадровая. Найдут твой штампик — меня, может, и не уволят. Но строгач выпишут. А три строгача у директора — и магазин переводят категорией ниже. Тут тебе и зарплаты поменьше, да товар похуже. Получишь чистый — приходи. Ты, вроде, путёвый парень. Трезвый, сильный. Возьму.

Осень подкралась как внезапная смерть от инфаркта. Только вчера всё было прекрасно, а на другой день родственники уже собирают справки для похорон. В сентябре почему-то сразу ветры сдёрнули листья с деревьев, дожди, мелкие и нудные, затопили в душе остатки Колькиных надежд на правильную жизнь. Деньги брать безвозвратно стало стыдно, а занимать в долг  он боялся. Однажды, октябрьским прохладным утром, зашел он к армейскому приятелю Гиви Коберидзе , попросил у него свитер или лёгкую куртку.

— Ты езжай в Тбилиси, — предложил Гиви. — У меня там дядя кожу выделывает и полушубки шьёт подпольно. Никто его не трогает. Там все свои и все доходные дела делают. Он тебя возьмёт. Платить хорошо будет. Ему плевать на твою судимость. Он сам шесть лет оттрубил  за тяжкие телесные. Дурака одного побил в ресторане. Пошли на межгород. Я ему позвоню.

— Я на какие шиши до Грузии доеду? — Бирюков Николай вздохнул. — У тебя двое маленьких. Растут. Каждый сезон всё новое покупать надо. Жена не работает. Пацанов растит. Ты же денег не наберёшь?

Коберидзе походил по комнате, потом что-то длинно сказал на грузинском и закончил речь русским народным «твою мать». Денег в семье было впритык.

— А занимать я у кого-то не могу. Грузин, который просит занять денег — это не грузин, а цыган или просто нищий. Грузин нищим быть права не имеет.

— Я пойду в областную милицию. В управление. Пробьюсь к начальству. Может они помогут. Сверху  им сподручнее, — Николай пожал руку товарищу и пошел в Управление внутренних дел. Шел и думал, что это он не сам сообразил. Подсказал кто-то. Да, вроде, никого и не было с дельными советами. Кроме надежды, которая его всюду и таскала, по всей области. Она, наверное, и подсказала.

В Управлении внутренних дел его долго трепал дежурный майор на входе.

— Идешь к начальству, а даже фамилии и звания не знаешь. Вот к кому ты хочешь записаться на приём?

— К Главному командиру, — смутился Бирюков. — Я у вас  никогда не был, никого не знаю.

— Ладно, я тебя запишу на четырнадцать тридцать. Пять минут тебе на своё   изложение просьбы. Больше не могу позволить. Генерал строгий. Долго болтать не любит. Паспорт давай.

Он записал Николая в журнал.

— Сиди. Жди. Полчаса осталось. И про судимость ему — ни слова. Скажи, что хочешь поступить на трёхмесячные сержантские курсы. А потом где угодно работать участковым. В любой деревне. Армейское звание какое?

— Сержант, — Николай  улыбнулся.

— Ну, вот, — майор потрепал его по плечу. — Само то! Иди. Десять минут в приёмной подождёшь. Там старлей, его адъютант. Скажешь, что дежурный пропуск оформил. Возьми его, кстати.

Генералу бывший армеец Бирюков доложил о себе за две минуты.

— Я, боец, тебя оформил бы без вопросов. Но майор Уткин главного-то тебе не сказал. Забыл, видно. Курсы  уже месяц как идут. Через два — выпуск. Вот на следующий год приходи в конце августа. С первого сентября занятия. Фамилия твоя какая?

— Бирюков Николай Иванович.

Генерал записал в конце настольного перекидного календаря.

— Зайдёшь сразу ко мне. Скажешь, что я тебе назначил. Всё. Свободен.

От УВД до парка культуры было пять минут ходу. Сел Коля на первую же скамейку и понял, что лучше бы с неё он уже никогда не поднялся. А тихо просидел бы до холодов и замёрз нахрен.

— Что ж за грех такой особенный на мне висит? — стонала в нём постоянно повторяющаяся мысль. — Ведь сколько бывших зэков прекрасно устроились и работают! Тысячи. А меня как прокляли. Меня одного,  бляха! Куда-то надо приткнуться. Дух перевести. Куда? К блатным надо идти. Там хоть согреюсь. Отвлекусь. К Чёрту двинуть что ли? Ну, а к кому ещё? Других и не знаю.

Он с трудом отклеился от мокрой скамейки, снял с ботинка грязно-желтый промокший лист тополя, втянул шею в воротник куртки, мелко вздрогнул  от  сырости на спине и быстро пошел к прожженному  уркагану с  недобрым погонялом  «Чёрт»

— Ты чё, в натуре, похудел так? — удивился Чёрт, крепко сдавливая Колину ладонь. — Не заболел. Нет?

— Здоровый пока. Жру только редко. На работу со справкой не берут. Деньги зоновские кончились. Сшибаю гроши на времянках, где сколько выгорит, — Бирюков Николай сел на корточки возле порога. — Курить можно?

— Давай, в хату заваливай. Чего смялся в уголке? — Чёрт поднял Николая и легонько в спину подтолкнул. На кухню. — Чифирнём фуфырик-другой. Да расскажи про всё.  Пропадаешь ты, босота. Вижу.

Долго они сидели. Коля чифир не стал пить. Развёл водой. Съел две тонких магазинных котлеты с горчицей, хлеба большой кусок и два солёных огурца.

— К нам не  надумал прилипнуть? — спросил Чёрт  без нажима, пробросом. — Деньги будут. Хату кооперативную возьмёшь. Наши помогут. А работа не страшная. Самому на «скок» ходить не надо. На атасе дежурить будешь, на стрёме. Кодла у нас фартовая. За три года последних ни одного «багажа» никто не получил. Все на воле. Потому как я управляю гопотой не на хапок, а балабасом кумекаю правильно.

— Тебя на гражданке как звать-то? — Коля допил чай и расслабился. Тепло стало в организме, спокойно. — А то не в жилу. Ты меня Колей, а я тебя -Чёртом.

— Андрей я, — улыбнулся Чёрт. — Зови хоть ты Андреем. А то мамка одна кличет так. Сама же придумала. Отца у меня и не было. Ну, понимаешь, да? Маманя замуж не ходила ни разу.

— Андрюха, а, может ты через своих знакомых поможешь устроиться на нормальную работу? Я  как нелюдь, как больной сифилисом или тубиком. Все от меня шарахаются из-за судимости долбанной. Жить в натуре уже не на что. А на бану шмонать или по ширме тырить лопатники — не могу, мля, и не хочу. Честно. Век воли не видать.

— Верю, — сказал Андрей. — Я бы и сам уже завязал. Надоело. Но на мне кодла. Пахан я. С этой карусели запросто не соскочишь. Понятия ломать те же босяки мои и не дадут. Попишут пёрышком втихаря за измену.

— Да. Тоже не выход, — Бирюков Николай спасибо сказал за еду, поднялся руку Андрею подал. — Из главарей сразу в покойники — не интересно совсем.

Ладно. На базар пойду. Может там попаду на какую-нибудь разгрузку-погрузку. Поужинаю тогда сегодня. Нашел дешевую столовую в нашем кооперативном техникуме. За пятьдесят копеек пузо до упора набить можно.

Четвертое октября после обеда огорчило город снегом. Мелким, но плотным. Снег свалился с одной, наверное, тучи. Было его мало и ложился он как рассыпанный с высоты сахар. Сухой был снег, кристаллики его микроскопические лопались под ботинком с такими  глухими  вздохами, будто Коля давил хрупкие электрические лампочки. Под этим  белым порошком, больше похожим на туман, чем на снегопад, уже к четырём часам легли на улицы сумерки и всем подпортили, конечно, настроение. Когда глаза упираются в серое нерезкое пространство, то и в душе образуется серость и неясное разочарование неизвестно в чём.

На базаре торговки прикрыли картошку, редьку и мелкие яблоки кто своими платками, кто старыми простынями. Да, в общем, без урона для торговли спрятали товар. Покупателей, обожающих болтаться вдоль рядов под дождём или снегом, не было никогда. Возле мясного павильона, куда грузовики привозили из деревень туши коров, свиней и баранов, сидело человек десять безработных.

— Что, мужики, есть сегодня работёнка? — крикнул Коля.

Кто-то покашлял в кулак, кто-то просто отвернулся. Ответил один. Самый пьяный и самый молодой. Ему было жарко от водки и сидел он на земле в летних штанах и фланелевой рубашке.

— С утра ждём. Хозяин говорит, в такую погоду вряд ли завоз будет. Глухо. Покупателя нет. Но, может, и привезут. Ждём пока.

Коля постоял минуту, прикинул, что снег закончится к ночи, не раньше, и пошел вниз вдоль рядов к выходу. Обогнал тётку лет пятидесяти в полушубке и серой шали, которая под руку с похожей обликом подружкой тоже уходила с базара. В руках у обеих были сетки-авоськи с картошкой.

Он уже вышел из ворот, повернул направо и услышал.

— Сынок! Коленька! Господи, твоя воля! Вот те раз! Встреча-то какая! Николай!

Это был голос мамы. Бирюков Коля резко развернулся и  после трёх прыжков к воротам уже обнимал мать.

— Пойду я, Нина, тихонько до хаты. Догоняй если что, — соседка, тётя Галя, она через дом жила, дружила с матерью, ни здороваться не стала, ни прощаться. Вот так сказала, не поворачиваясь, да потрусила осторожно, чтобы не соскользнуть с протоптанной дорожки.

— Как ты, мам? — Коля не отпускал её. Так крепко обнял, что матери даже больно стало.

— Да как, сынок! — мать подняла лицо и заплакала. — Нет мне жизни с папашей твоим бешеным. На весь белый свет злой. На меня, на тебя. Сестрёнку твою старшую турнул из дому. Она у сестры моей в Завьяловском совхозе  приютилась. Парикмахером работает с обратной стороны клуба. В конуре махонькой. Отец так арматурщиком и  привык вкалывать на заводе ЖБИ. А я санитаркой в третьей горбольнице за семьдесят пять рублей маюсь. Нет там продыху. Отец твой понимает, что деваться мне больше некуда, так и держит меня в кулаке своём вот так! А напьётся, бьёт почти всегда. Хорошо хоть, что пьёт только под выходной. А то бы сдохла давно. Ну, а ты как, сыночек? Что домой не пришел — так и не ходи. Чего тебе с этим упырём видеться? Он нас всех презирает. Себя одного уважает. Наверное, знает, за что. Ну, так где ты, как ты?

Пока, скользя, медленно шли они в обнимку к дому, всё про себя рассказать успел Николай.

— Дальше не ходи. Тут я одна дойду, — и мама снова заплакала. — Не надо, чтобы он нас вдвоём видел. Жалко, что с меня помощник тебе никакой. Сама бы от него убежала. Да к сестре уже нельзя. Там и без меня не протолкнуться. Светка ещё наша — довесок ихней семье. Хотя она и дом содержит, и деньгами делится. Молодец. А ты, сынок, нашел бы себе женщину. Сколько их у тебя было, прости Господи! Но хоть парочка порядочных  попалась-то? Была, конечно. Поживи с какой-нито. Сживётесь характерами — женишься. А там и само пойдёт. Не обижай, деток люби, да и хватит бабе по горло. Если она человек, то покормит тебя, пока судимость снимут. А там и сам добром её отблагодаришь. Ты же хороший, добрый. Послушай мать свою единственную! А хочешь меня видеть иногда — на базар приходи. Я во вторник и пятницу с Галкой за едой хожу всегда. После того как отец пообедает. Часа в два, значит.

— Хорошо, мама, — кивнул Николай. — Сделаю как ты подсказала. Сам, вишь ли, недотумкал насчёт женщины. Это хороший совет, мам. Спасибо тебе. Ну, побежал я.

Он поцеловал мать в щеку и пошел,  ускоряясь и не оглядываясь. По привычке сел он в центральном парке на свою скамейку. На ней хорошо думалось. Но, гадство, придумывалось всё вроде правильно, а результат был всегда  нулевой. Скамейка тут была не причём, голова Колькина тоже. Против Николая была могучая государственная машина. Правда, вряд ли она знала, что не даёт Бирюкову нормально жить после глупой, но исправленной ошибки. Он со всей машиной необъятной дел не имел. Только с маленькими частями её. С винтиками, болтиками, шайбочками и пружинами. И вот эта разносортная масса деталей, в которой каждая шайба в отдельности — нужная  и правильная часть конструкции, была практически непостижима. Как  и добротно сколоченные законы, к которым добавлялись его варианты, дополнения, улучшения, доводившие первоначальный закон или до неузнаваемости, или почти до противоположности. Коля и Конституцию перечитал раз пять. Купил в газетном киоске. В ней было ясно обозначено то, что право на труд и различные свободы имеет каждый гражданин СССР. Ни строчки не нашел он о том, что если имел судимость, то прав этих ты не достоин и не получишь.

— Так, блин, это же самый главный документ.- Думал Николай и ничего не понимал. — Если он основной, то все остальные должны ему помогать и соответствовать, а не противоречить.

Никогда на зоне ему и в кошмарных снах не снилось, что на свободу он выйдет не нормальным гражданином, а подозрительным типом с клеймом «опасный уголовник» на лбу.

— Мама права, — Бирюков Николай сжал голову так, что круги стали плавать перед глазами. Кроваво-красные. — Шерше ля фам. Бабу найти. Не шушеру привокзальную, а нормальную. И пожить с ней душа в душу. И забыть на время  об устройстве на работу. Потом участковый поможет снять судимость и получить «чистый» паспорт. Или к Верке Грачёвой надо пойти. Или К Людмилке-кобылке, которой «спидолу» подарил, после чего пять лет на зоне раскладушки собирал. Остановился на Людмилке.

Жила она там же. На первой улице от реки Тобол. Правда, дом изменился. Наличники заменили на резные, крашенные. Забор тоже обновили, ворота расписали узорами, похожими на детские кубики с разноцветными сторонами. Собаки во дворе не было и Коля спокойно зашел в дом.

— Бирюков, ты что ли? — прямо у двери встретила его красивая женщина с лицом Людмилки, с  которого время  стёрло выражение почти детской доверчивости и простоты. Перед ним стояла женщина, которой уже под тридцать, стройная, фигуристая, с большими зелёными глазами. В них Коля мгновенно увидел и непростой житейский опыт, и серьёзное отношение к настоящему. Из дальней комнаты выбежала крохотная девочка лет трёх от роду и прихватила подол маминого халата.

— Бирюков, — поклонился Николай. Что делать дальше он понятия не имел. Обнять? Сказать что-нибудь ласковое? Ведь с ней ему тогда было намного лучше, приятнее, чем с другими. — Я пройду?

— Да. Садись к столу. Чаю попьём. Индийского. Подружка мне достаёт через знакомых. — Люда  принесла чай, конфеты, печенье и села напротив. — Ты ко мне зачем? Ты вообще где сейчас?

— Нигде, — тихо сказал Николай. — Отец выгнал из дома. Жил у приятеля, летом в шалаше возле Тобола. Сейчас ночую в аэропорту. В зале ожидания. Так-то ничего. Нормально всё. После отсидки на работу не берут. Вот где гвоздь. Штамп в паспорте увидят, и не принимают. Повезет — грузчиком подрабатываю в магазинах да на базаре. Я не жалоблюсь. Рассказываю просто. Ты спросила…

— Закон, Коля, что дышло, — улыбнулась Люда. — Просто у тебя «толкача» нет.

Человечка, который хоть к чёрту без мыла в…душу влезет. Все зеки-то бывшие, какие при работе — они все через «толкачей» путём и честно работать начали и жить по-людски. У меня такой есть. Завтра познакомлю. Потом, с первой  получки подаришь ему что-нибудь хорошее. Магнитофона у него нет. Во! Вспомнила.

— А ты как? — кивнул Коля на девочку.

— Тебя посадили, я через год  замуж вышла. За лейтенанта из нашего военного городка. Он штурман на бомбардировщике, — Людмила посадила дочь на колени. — Их эскадрилью перевели в Андижан. Я не поехала. Да не любила просто и всё. Чего придумывать. Могла бы и поехать. Ой, ладно. Работаю на швейной фабрике. Интересно там мне, хоть и платят девяносто всего. Зато у меня теперь Наташка-букашка есть. А любила я тебя. Наверное, и сейчас люблю. Она взяла дочь на руки и ушла на кухню. Села и смотрела в окно через застывший куст желтой акации.

— У меня живи, — крикнула Людмила. — Негде же больше. Кроме Наташки в доме уже нет никого. Родители переехали в Свердловск к Витьке, брату. Помнишь его?

— Помню, — крикнул Коля. — Он на пять лет старше. Сильный был. Умный. Мы тогда, все малолетки, ему подражали. Да, блин, время как лошадь скачет…

Спать они легли вместе. И сразу же оба поняли, что друг от друга не отвыкли. И было им снова так же сладостно, как и в прошлом.

На следующий день встретился Николай с «толкачом». Нормальный мужик. Григорий. Улыбчивый, остроумный. Шутил постоянно, но не по глупому, а реально смешно. Паспорт забрал. Сказал, что через три дня придёт с результатом.

Тянулись эти дни как товарняк мимо переезда. Долго и тревожно.

Потом он пришел и пожал Коле руку.

— Короче ты, Колян, будешь учеником механика теплосетей на заводе искусственного волокна. Для начала — сто десять рублей в получку. Потом повысят. Через год.

Ой! — воскликнула Люда.

— Да. Именно «ой!», — опустил глаза Гриша. — Главному инженеру надо кинуть на лапу триста рэ. Всего! Другие вообще пятьсот берут.

— Ладно, — без восторга сказала Людмила. Нам тоже три дня надо, чтобы собрать.

— А нет вопросов, — Григорий сжевал печеньку и ушел.

На следующий день к обеду Людмила вернулась довольная.

— Пятьдесят рублей уже есть. Остальные доберём. Ещё два дня с половиной. Вечером она ушла и вернулась поздно расстроенная.

— Да ничего. Не обязательно же за три дня собрать. И через неделю отдадим — возьмёт, — успокоил её Николай.

И пошли следующие неспокойные, нервные дни и ночи. Однажды утром Коля случайно глянул в угол,  где стояла швейная машинка. Сейчас её не было. А через пару часов Людмила принесла сто двадцать рублей.

— Немного осталось.- Радостно сказала она.

— Люд, с себя не надо продавать. Мы же не пьянь конченная, — Коля курил и не глядел на Людмилу.

— Ты помолчи. Барахло — наживное дело. Будешь работать — всё купишь, что сейчас уйдёт. Да? — Люда обняла его и прижалась к груди пахнущим лавандой волосом. — Всё образуется.

Но не образовалось. «Толкач» отнёс все деньги. Из дома ушло немало из одежды, злополучная «спидола» и много чего ещё. Триста рублей — большие деньги для рядовой швеи. Гриша пришел через неделю и аккуратно кинул на край стола паспорт.

— Не вышло ни хрена, — грустно сказал он. — Главный сказал, что как раз пришла ревизия и у него в столе эти деньги нашли. Он от всего открестился. Сказал, что ему деньги подкинули специально враги-недоброжелатели  из числа своих прямо перед приходом комиссии. Его под стражу всё равно взяли. Сидит в СИЗО.

Люда отвернулась и заплакала.

— А как его фамилия, инженера главного? — тихо спросил Бирюков Николай.

— Болотов Евгений Иванович, — машинально ответил Григорий.

Ночью кроме девочки Наташи никто не спал. Сидели  молча на кухне.

— Наказали нас. Или Гриша. Или этот Болотов. Нагрели как дешевых фраеров голимых.

— На Гришу не похоже, — сказала Людмила.- Хотя…

Утром Бирюков пошел на завод искусственного волокна. Зашел в приёмную.

— Болотов где? — спросил он секретаршу так, что она сжалась и показала пальцем на кабинет.

— Привет, Евгений Иваныч, — рыкнул Николай. — Башли гони обратно. Какие тебе за меня Гриша носил. Три косаря. Триста рублей, говорю, гони обратно. Раз не можешь сделать, что обещал. Я Бирюков Николай. Которого ты разрешил в  теплосети взять.

— Я никому ничего не обещал. И про какие деньги ты тут чешешь, не имею понятия. Пошел вон, пока я милицию не вызвал!

— Не успеешь, сука! — Николай взял его сзади за шею и пять раз вогнал  лицом в стол. Инженер обмяк и сплыл на пол, заливая кровью ковёрную дорожку. Открыл Бирюков стол, обшарил его, потом карманы Болотова. Денег не было. Он плюнул и ушел, на ходу подсказав секретарше, чтобы она вызвала «скорую»

— Я Вас запомнила, — крикнула секретарша.

— Григория как найти? — спросил он Людмилу, перешагнув порог дома.

— Зачем? — она прижала ладонь к губам.

— Где он может быть? — Коля нежно погладил её по плечу.- Говори.

— Улица Толстого, двадцать пять, квартира шестнадцатая.

Григорий открыл, не спрашивая. И сразу рухнул на пол, заливая кровью из носа линолеум в прихожей.

— Деньги, тварь! — Коля поднял его за шиворот и вогнал колено ему точно в лоб. На зоне научился. Гриша отлетел на пару метров в зал из прихожей, вскрикнул и затих, изредка подвывая. Живой, значит.  На шум и крик вырвались из двух квартир соседи по площадке.

— Ленка, в милицию звони моментально. Я его подержу. — орал мужик в майке и трико с пузырями на коленях. — Ты что творишь, скотина!? Среди бела дня! Внаглую! Да такого приличного человека калечишь! Ты у меня, падаль, мля, точняком сядешь, причём надолго! Позвонила, Ленка?

— Уже едут, — обрадовала его жена.

— А вот хрен тебе! Подержит он! На! — Коля с разворота въехал мужику ногой в пухлый живот и. пока мужик стонал и падал — через пять ступенек, под женские визги и матюги второго Гришиного соседа слетел Бирюков в открытый подъезд и сразу же метнулся за угол дома, перебежал через дорогу в другой двор, а очнулся  когда увидел спуск к Тоболу. На берегу за кустами засохшего бурого и желтого камыша он просидел до вечера на холодном прибрежном камне. Дрожали руки, ноги, но голова работала в аварийном режиме. То есть думалось легко, быстро и чётко. И через полчаса тяжких размышлений нарисовалась очень реалистичная плохая картина.

Во-первых, деньги украли. Точнее — поделились они на Гришин карман и Болотовский. Во-вторых, вернуть Людмиле деньги не получится никак. Может, через год, не раньше. Но это вообще — фантазия. Гриша наведёт «мусоров» на Людмилу, про деньги, ясный пень, скажет, что это поклёп и клевета. Хотели помочь — да. Паспорт он взял и вернул. А денег никаких не брал он. Ни гроша. «Мусора» паспорт  заберут. Расклеют фотографии на досках «Разыскиваются» по всей области. Штамп в паспорте о судимости поступки его сегодняшние отягощают раза в три. Смыться из области без денег — фигня полная. Нельзя идти никуда. Ни к Людке, ни домой, ни к друзьям. Кто-нибудь из горожан и соседей его друзей не сегодня, так завтра морду его на доске увидит. Разглядывать преступников, которые в розыске, любят почему-то очень многие. Пойти и сдаться? Ну, допустим. Но Коля теперь рецидивист. Влепят по полной. Десятку дадут — минимум. А на зону он  больше не пойдёт. Что угодно, только не «кича». А что? Где выход? Куда деться, чтобы пропасть? Исчезнуть. Теперь-то у него вообще никаких документов. «Бичевать» начать? Опуститься до грунта? Так почти все эти «бичи» уголовщины за плечами не имеют. Просто скитальцы. А Николая только взять и пальчики откатать. И всё! Нет. Куда ни плюнь — везде дело дрянь. Людку жаль. Хотя власти её вряд ли тронут. За что?

Переночевал он на том же камне. Не спал, понятное дело. А рано утром огородами добежал до нижних домов. И по переулку, втянув голову в куртку, подбежал к магазину. Там доска «разыскиваются» прибита была к забору. Физиономия Бирюкова уже светилась в правом верхнем углу.

— Ну, вот это и есть финал драматической пьесы, — вслух произнёс Коля и снова пошел к реке. Через Тобол было два моста. Маленький деревянный и длинный, поставленный на двадцатиметровые бетонные сваи. Под асфальтированной дорогой, по двум сторонам сбоку стального моста с берега на берег шли две деревянные дорожки. Николай пошел по одной из них и уже в конце пути наткнулся на двухметровый кусок толстого мягкого провода. Остаток от проводки для фонарей на мосту. Смотал его в круг небольшой и спрыгнул с дорожки деревянной на присыпанную снегом траву. На другой стороне реки прямо от берега тянулся вдаль и вглубь сад из яблонь и груш. Чураковский сад. Был, говорят, здесь после революции садовод из Ростова Чураков Леонид. Он его и посадил лет за десять. Сад плодоносить начал, а садовод заболел чем-то неизлечимым да  помер. Летом весь Зарайск ходит сюда собирать яблоки и груши. Хорошо.

Дошел Николай до первого дерева, подпрыгнул, зацепился за толстую нижнюю ветку, подтянулся и сел на неё. Потом, держась за ствол, дотянулся до ветки повыше и перекинул через неё провод. Завязал на два узла. Потом из второго конца сделал петлю. Проверил. Провод на морозе легко скользил внутри связанного кольца. Коля накинул петлю на шею. Сказал: «Прости, мама. Прости, Люда». И спрыгнул с ветки.

Нашли его быстро. Машин по мосту много ходит. В милиции его легко опознали по паспорту и вызвали через посыльного мать. Никто  кроме неё, отца и старшей Колиной сестры не узнал тогда о смерти Бирюкова.

Хоронили его двое. Мать с дочерью. Мама плакала. Сестра Николая тоже не сдержалась. Отец на похороны не пошел.

Свобода выбора у каждого своя.

Андрюха отцепил собак; суку и кобеля, и пошёл по занесённой ночной пургой дороге, в только ему известном направлении.
Он пошёл бы дальше, чем ему скорее всего было необходимо. Наверное он хотел бы пройти пустыни, города, неизведанные горы, может быть непокорённый глубины океанских страстей и, самое главное, заглянуть в смысл души женщин.

Просто шёл до высотки, где была связь с миром.

Амур-лайка, убежал далеко вперёд. Где-то шустрит Герда, тоже лайка.

Тишина!

После городских сует-блаженство.

Слева спускается опорошенная лёгким снежком, как будто оренбургским пуховым платком прикрыла раскидистые и манящие своей нежностью, благоуханием и страстным желанием прикоснуться, но не рассыпать то очарование, которое ласкает взор, боишься лишний раз вздохнуть, и потерять сказку.

Повернул голову вправо: глаза… Кто боится? Я? Или он?

Андрей от неожиданности остановился.

На него несётся зверь. Терять зверю нечего; или смерть- или жизнь! Сзади страшная собака, впереди ещё более страшный человек!
Милый зайчик сделал несколько прыжков, и обманув всех ушёл в сторону окутанной тайной, но для него такой родной лесной чащи. Андрей рассудил: Бог дал животине дорогу, ну и нам даст. И пошёл дальше, благословляя природу.

В преддверии Нового Года меня отправили в командировку в Питер, почти в канун праздника, подарки родственникам не куплены, подарки детям под елку тоже еще не куплены.

Ехать в другой город совершенно не было никакого желания, но свою работу очень люблю, поэтому чтобы ее не потерять пришлось ехать, список с подарками для родственников я оставила мужу, «придется ему побегать», подумала я вручая ему список. А для него и детей поищу в свободную минуту в Питере уже.

Рабочая неделя в другом городе была просто сумасшедшей, в бешеном ритме, даже не было времени посмотреть город. Наконец-то выдалось свободное время день за день до отъезда домой.

«Ну что ж Питер — город любви, буду тебя покорять, и искать подарки своим самым любимым людям», сказала я стоя на мосту для влюбленных.

Город неимоверно красивый, не зря его прозвали городом любви. Белых ночей мне к сожалению не довелось увидеть но посмотреть достопримечательности времени хватило.

Я шла по дороге с кофе в руках, и рассматривая витрины магазинов заметила красивую вывеску «купить игрушки в Питере» — это то, что мне нужно вскрикнула я про себя потягивая необычный вкусный кофе с корицей, я остановилась и решила насладится вкусом кофе, и видами города. Пока я пила кофе наблюдала как летают птицы чирикая что-то между собой, все куда-то спешили, и только я стояла смотрела по сторонах как завороженная потягивая кофе.

Кофе был допит, рядышком стояла необычном формы урна, бросив туда стаканчик из-под кофе, я отправилась по магазинам.

Зайдя в магазин я поняла как я оказывается замерзла, решила что подарки потерпят, нужно себя согреть. Зашла в симпатичную кафешку, заказала себе глинтвейн, и вкусное пирожное.

После того как все это было мной поглощено, я таки отправилась за подарками. Ноги уже буквально гудели, а куплен был только подарок мужу, а еще нужно было детям, и тут я заметила вывеску с увиденной ранее рекламой, на радостях усталость исчезла.

Подарки детям под елку были куплены, можно уже было собираться домой, ведь сегодня ночью новый год, а мне еще лететь домой три часа.

Добралась я отлично, муж и дети были безумно рады, что я успела домой к Новому Году. Все были рады и я в том числе, так как муж мне подарил шикарный подарок да еще и по списку родственникам купил все что нужно было. Отличный Новый Год подумала я засыпая.

Последняя глава: И что дальше?

Солнечное утро. Арсей сладко спал в большой, дубовой кровати. Мягкие периллы и воздушные подушки не отпускали его. Раздался нежный женский голос:

—Милый просыпайся. Солнце давно обогрело наш дом, а ты даже не открыл глаза.

Арсей приоткрыл глаза. Перед собой увидел симпатичную девушку. Она с улыбкой смотрела на него и поправляла волосы.

—Кто, эта милая девушка? Где я? — подумал Арсей.  В основном когда он думал, мысли были тихими, а тут как будто эхом возвращались прямо в уши. Каждое его слово громом возвращалась в голову. От этого непривычного звучания, Арсей схватился руками за потрясённую голову.

—Что с тобой? Голова болит? Чем тебе помочь?!

—Это было сильно. Наверно побочный эффект от зелья. Точно! На улице кто-то был. — Выбежал на улицу и обомлел. Каменистая дорога с тротуарами. Двухэтажные, и больше, деревянные дома. Дивную одежду, одетую на людях, проходящих рядом с ним, Арсей с роду не видел. — Теперь я совсем ничего не понимаю. Я был в деревне, а теперь в городе. Может меня сюда перевезли, пока я был без сознания?

—Доброе утро Арсей Ростиславович. — поздоровался проходящий мужчина. — Как же мы благодарны вам за все. Вы даже представить не можете. Вам удалось стать кумиром даже для не родившееся людей. Завидую. Живая легенда воплоти.

—О чем этот мужчина говорит? —подумал Арсей. Проводив глазами незнакомца, наткнулся взглядом на огромную статую похожую на него. —Не может быть. Мне все это точно сниться. — упал на колени и начал щупать дорогу. Подбежала та самая девушка из дома.

—Что происходит Арсей?

—Кто ты такая? Где я?

—Почему ты со мной не говоришь? Пойдем в дом.

—В дом? Ты мне все там расскажешь? — Медленно поднялся и прошел в дом. Зайдя домой присели за стол. Девушка испуганно смотрела в глаза Арсею.

—Ты до сих пор молчишь? Я тебя чем-то обидела? Поговори со мной! Не молчи! Ты пугаешь меня.

— Я говорю же, так почему она меня не слышит? И почему у меня чувства, что я ее знаю давно. Чувствую к ней притяжения, похоже на любовь. Впервые вижу эту девушку, а чувства такие сильные к ней. Как это вообще возможно?!

—Прости если чем-то обидела. Продолжаешь молчать? Милый ты не забыл, что сегодня приедут твои родители, в честь моей беременности. Анюта тоже приедет.

—Не смей мне лгать! Она мертва. Зачем ты мне врешь!

Дверь распахнулась и в проеме раздался смех Ростислава. В комнату вошла Ирина, за ней Ростислав и неожиданно в конце вошла Анюта. Арсей без раздумий бросился обнимать Анюту.

—Ого! Что с ним? Вцепился в Анюту, словно не видел ее вчера. — обратился Ростислав к девушке.

—Не знаю. Он ведет себя странно. Молчит и не хочет разговаривать.

—Анюта! Анюта! Сестренка! —Арсей крепко обнимал свою сестру.

—Арсей! Братец не зажимай так сильно.

—Заговорил. Не ужели он обиделся на меня —Грустно произнесла девушка.

—Мама, отец, как я рад вас видеть!

—Ну, вот заметил и нас. Иди обниму, а потом получишь в тыкву. Зачем обижаешь жену?

—Она моя жена? — После этих слов девушка в слезах выбежала из дома.

—Догоняй! А то и вправду в лоб получишь.

Арсей почувствовал груз своей вины перед девушкой. Догнал ее в саду. Деревья красиво цвели и приятно пахли.  Взяв за руку милую девушку, Арсей почувствовал мощный удар сердца.

—Любимая пошли праздновать.

Атмосфера семейного счастья все больше погружала Арсея в глубокий сон. А как не поверить, когда так хочется. Семья готовилась к праздничному пиру.

—Милый помоги мне нарезать огурцы.

—Любимая, уже бегу. Анют, сейчас помогу на кухне и вернусь с тобой поиграть.

—Не задерживайся братик.

—Где нож? Сейчас быстро нарежу! — взял длинный, острый ножик со стола. Начал нарезать огурцы аккуратными тонкими кольцами.

—Помнишь, как мы в детстве с тобой убегали от всех в сад. Прятались за деревом. Неуклюже целовались. Ты все мечтал, стать самым известным изобретателем. Никто в тебя не верил. Обижался часто. Я сбегала от родителей для того чтобы тебя подбадривать. Подумать тогда не могла, что стану женой человека самого известного на этом свете.

—Мечтал. Разве я об этом мечтал? — сказал Арсей, но его жена уже не услышала. Голос был заперт в его голове. — Чтобы сбылась мечта, пей зелье. Вспоминаю, как Зоя дала мне зелья, после чего я уснул. Она говорила моя мечта исполниться. — повернулся посмотреть на счастливую семью. Ростислав шутил с Ириной и одновременно играл с Анютой. —Обещание выполнено. Мои потаённые желания сбылись. Все живы, все счастливы. Мне больше ничего не нужно. —продолжил нарезать с улыбкой огурец.  Через некоторое время он вспомнил про людей в деревни. — А как с ними? Там точно кто-то был. Эти люди чужаки. Зачем они пришли? Что вообще сейчас происходит в деревне. Я должен выбраться и помочь людям. Как выбраться из сна? Может попытаться убить себя. —  Крепко сжал рукоять ножа и с размаха на нес удар по шеи. Шея была прочна как сталь. Лезвие разлетелось на части. —Так значит в моих мечтаниях нет смерти и боли. Великолепный мир, однако мне нужно спасти людей в деревне. Нужно возвращаться. Уходить отсюда. Постой! О чем ты думаешь? Вернуться? Зачем убегать из рая? У меня здесь все есть — Посмотрел на свою жену и произнес —Любимая, нож затупился где еще лежат у нас ножи? — с довольной улыбкой спросил Арсей.

—Странно, что ты забыл. Посмотри слева от тебя.

День прошел так счастливо и беззаботно. Арсей не был так счастлив никогда. Зачем возвращаться туда, где его никто не ждал. Казалось решение было принято, но в самый последний момент, когда Арсей провожал гостей, Анюта обняла и сказала:

—Я тебя люблю братец.

—А за что ты меня любишь?

—Ты добрый, заботливый и всегда выполняешь свои обещание. — Ее слова очень сильно задели Арсея.

—Обещание данное мной. Я обещал всех защитить в деревни от смерти, а им сейчас она угрожает. Пора пробуждаться от сладких, манящих снов. Только как мне решить головоломку. Чтобы проснуться, я должен себя убить. В моем сне я бессмертный. И как мне теперь вернуться?

—Сынок. Ты долго сестру будешь за руку держать? Нам пора идти. Теперь ваша очередь в гости. Будем ждать.

—Братик, я ухожу. Обещай прийти к нам.

—Кто бы знал, как сильно я хочу тебе это пообещать. Ты не настоящая. Ты образ, в котором я хотел бы видеть мою сестру. На самом деле она бывает вредной. Иногда повышает голос на меня. Не сдаётся перед трудностями. Гордо с поднятой головой идет вперед. Такая моя сестра. Я ей уже пообещал вернуться к ней. Вернуться на могилу и возложить венок из ее любимых белых цветов. Анютина душа должна упокоиться. Почувствовать, она не забыта мною.

—Пап, Арсей молчит.

—Снова? —расстроено сказала жена Арсея.

—Оставьте бабы вы его в покое. Переживает человек. Только вчера узнал, что будет ребенок. Мы пойдем Арсей. Спокойного вам вечера.

—Ты перестал опять говорить. Может, пойдем пораньше спать? Я очень устала.

—Вечер? Сколько я здесь пробыл? Мне нельзя спать. Если усну, то не вернусь. Я слышал про людей, которые от страшных ран теряли сознание. Перед похоронами им удавалось прийти в себя. Знахарка рассказывала, что это глубокий сон. Точнее сон внутри сна. Выбираются немногие. Боль я не чувствую не потому что я бессмертный. Возможно мое тело уже мертво. Каждая минута здесь, часы снаружи. Мне стоит поспешить найти выход.

Арсей проснулся на полу. Глубоко вдохнул в себя пыль. Прокашляйся в темный пол.

—Запах пыли, такой отвратительный, но сейчас я рад его почувствовать. Все болит, тело не слушается. Так вот ты какая жизнь. — опираясь на руку тихонько начал подниматься с пола. Дом был пустой. Никого не было. Арсей вышел на улицу. Направился к Марку.

Марк лежал в своей постели. Ему снился сон. Он полуобнажённый лежал в центре королевской ложи. Вокруг него, три красавицы, гладили ему живот и массажировали ноги.

—Ваш король с вами. Порадуйте меня сегодня. —пафосно проговорил Марк. Девушки улыбнулись и стали обнажать свои тела. Марк был в предвкушении, как неожиданно, его собственная тень повисла над ним. —Ты еще кто? Убирайся! — тень протянула руки к шее. Сжимала крепко, чтобы задушить. —Не надо! Постой! —Марк пытался вырваться, но все попытки были провальные. Его руки проходили сквозь тень. Воздуха оставалось все меньше. Слезы потекли из глаз. Во сне и наяву.

В то же самое время Арсей смотрел, как, не приходя в сознания Марк задыхался. Слезы потекли из глаз. Он не мог ему ничем помочь. Отчаянно пытался разбудить.

—Марк проснись! Услышь мой голос. Прошу брат, услышь!!! —Марк перестал шевелиться. —Нет! Нет! Очнись Марк. Господи, он умер. —осознав, что его друг скончался, Арсей присел на пол. Спиной облокотился об кровать. Стучал кулаком лоб. Трудно было поверить в происходящие. —Не верю! Не может быть! Точно! Это всего лишь сон. — Посмотрел под комод. В пыли сверкал клинок. Пальцами прижал лезвия и подтащил к себе. — Я все-таки уснул, а это кошмарный сон. Сейчас я все исправлю. — поднес клинок к сердцу. Он был готов себя убить, но в этот момент раздался издалека звуки разъярённого коня. Отойдя от мимолетного безумия, Арсей заметил, что комната Марка опустошена. На стене не висели его металлические узоры. На комоде не стояли железные безделушки. Словно его дом обокрали.

—Узнаю голос. Это Землетряс. — выбежал на улицу. — Мне нужна помощь. — забежал в ближайший дом. —Кузьмин! Где ты? — подошел к месту, где спал Кузьмин. Он валялся на самодельной кровати. Четыре пенька на которых располагались доски, а сверху засыпана соломой. Не подоплёку валялся ковш. На дне виднелась не допитая бражка. Он умер пару часов назад. Ему снился прекрасный сон, где он отважный герой. Весь люд им восхищался. Неожиданно Кузьмин оказался на поле боя. Стоял в строю со всеми. Перед отважными войнами проезжал воевода. Красноречиво подбадривал людей и готовил их к бою. В лесу появился дым, а затем раздалось звучание барабанов.  Войска двинулись к лесу. Противник не заставил себя ждать. Из леса выбегали дикари с топорами. Они прыгали на воинов и с яростью, смешанной с безумием, убивали жестко всех врагов наповал. Кузьмин стоял обездвижено и наблюдал, как вокруг проливается реки крови. Отрубленная голова подкатилась к его ногам. Он вздрогнул и быстром шагом стал уходить от поля боя. Скрыться не удалось. Кузьмина схватили. Приговорили к смерти за дезертирство. С опущенной головой он проходил через толпу презирающих его людей. В него летели гнилые овощи. Кузьмина вели прямиком на виселицу, такое наказание за дезертирство.

—Мне не избежать смерти. —осознал ему некуда не деться. На этот раз не сбежать. Поднял голову. Улыбаясь смотрел на призирающую его толпу. Подошел к виселице без веревки. — И как же вы собираетесь меня повесить? Веревка где?

—Веревка, это наказания для преступников. Для дезертиров уготовано похуже чем веревка. —сказал палач.

Сверху возникла огромная змея. Спустилась медленно на плече и резко обвила шею. Приподняла Кузьмина и шипя смотрела в его глаза.

—Да, вы издеваетесь! — задыхаясь прокричал Кузьмин.

Арсей шокировано выбежал из дома Кузьмина. В панике забегал из дома в дома. Везде он находил только трупы. В доме конюха он не обнаружил тел. Тут же побежал на конюшню в надежде, что там сможет встретить Григория. Конюшня была пустой. Разочаровано выбежал и закричал во весь голос. На дикий вопль прибежала Смертельная.

—Жемчужина, моя девочка. Землетряс смог защитить тебя. Отвлек внимания, чтобы ты смогла убежать. Он невыносимый, но за семью готов сражаться. Сейчас ему нужна наша помощь.

Оседлав лошадь, Арсей заехал домой забрать лук и стрелы. После галопом помчался на помощь.  На пыльной дороге стояла толпа с повозками. Землетряс издавал возмущённые крики и бился копытами об дорогу. Создалось огромное пыльное облако. Мужчина крепко держал за узду, задыхаясь от пыли. К нему подошел рыцарь. Он был полностью покрыт красивыми доспехами с головы до ног.

—Повторюсь снова! Убей или отпусти. Ты задерживаешь всех. Этот конь поднимает других коней на бунт.

—Не придумывай. Они животные и на такое не способны. Сейчас перебеситься.

—Мы тебя ждать больше не намерены. Отстанешь, значит не с нами. —посмотрев вдоль дороги, он увидел, как Арсей скачет к ним. —Богиня, к нам гости. Один из проснувшихся.

—О чем ты говоришь? —слезла с повозки Зоя. — Не может быть.

Арсей подъехал к Зое. Спрыгнул с коня. Она не ожидала его вновь увидеть.

—Как тебе удалось выбраться из сна? Никому и никогда не просыпался.

—Так ты все знала. Пришла убить и ограбить. Я тебе доверял. Ты для меня была….

—Кто я для тебя? Ты даже сказать не можешь. Живешь в сомнениях и разбирательств. Я подарила тебе мир, где все решено за тебя. Избавила тебя от всех мучений.

—О каком мире идет речь?! Ты убила их всех!

— Ты парень, который не знает жизни! Да, что ты вообще видел в жизни?! На востоке идет война, кровь льётся реками. На Западе люди торгуют людьми. Водят их как домашний скот на поводке. На севере душит беспощадный голод. Чтобы спастись, родная мать забьет свое ребенка. Я дарю людям больше чем сон, я дарю людям новый счастливый мир. Мы все равно все умрем. Разница лишь в том, где мы это сделаем, в своих сладких мечтаниях, или проклятом богами месте. Зачем ты проснулся?! Отомстить? Дальше что? Вернешься в свою пустую комнату и погрузишься в болото боли? Начнешь утопать в нем? Я сжалюсь над тобой. Вновь верну тебе счастья! —кинула под ноги Арсея флакон с зельем. Арсей оцепенел от услышанных слов. Душевная боль превышала порог. Мёртвых не вернуть. Ему хотелось упасть на землю и закричать от безысходности.

—Богиня мы зря тратим свое время.

—Позволь мне решать на что мне тратить, а на что нет! В этом случая ты прав. Нам нужно ехать дальше.

Лесная тропа. Зоя ехала в повозке. Не могла найти себе место. Из всех людей из сна выбрался именно он. Раздались крики. Стрелы летели из кустов. К повозке подбежал рыцарь.

—Богиня на нас напали! Всем защищать Богиню!

Стрелы продолжали лететь. Попадали в глаза, шею, убивая мгновенно сопровождающих людей. Поддавшись паники оставшийся люди бросились бежать.

—Не стоит переживать, я смогу вас защитить. —Зою обнял рыцарь.

—Остался последний. —подумал Арсей. Он прятался на возвышенности за деревом. Ему понадобилось секунды перевести дух и снова начать стрелять. Стрелы отлетали от доспехов. Не причиняя вреда.

—Подлый трус! Выходи из кустов и сразимся как подобает мужчинам! —провоцировал Арсея на ближний бой.

—Чертова ходящая крепость! Осталась одна стрела. Необходимо найти брешь.

—Где он? —испугана спросила Зоя, просматривая кусты.

—Трусливо прячется. Он понял, что стрелы против меня бесполезны.

Арсей сделал глубокий вдох и сконцентрировался на маленьком проеме возле колен. Дождавшись, когда рыцарь пошевелился, отпустил стрелу. Она достигла цели. Рыцарь упал на колено опираясь на меч руками. Арсей выбросил лук в сторону. Вытащил клинок. Подошел к рыцарю и добил его, вонзив клинок в шею. С окровавленным клинком медленно начал приближаться к Зое. Она испугана уходила от него.

—Не убегай. Подойди ко мне. Не бойся. Я хочу тебя обнять.

—Хочешь обнять…. — Зоя понимала ей не убежать. Стоит подыграть, чтобы спасти свою жизнь. Дождавшись, когда Арсей подойдет к ней распахнула руки для объятия, но тут же почувствовала клинок в животе.

—Прости. Я не могу позволить тебе дальше убивать людей. Не вынимай клинок.  Проживешь дольше.

Зоя упала на землю. Кричала от боли, придерживая руками рукоять клинка.

—Что ты сделал! Ты всех убил!

Арсей присел на землю рядом с Зоей. Протер окровавленную руку об траву.

—Я тебе понимаю. Мне это знакомо. У меня тоже всех убили. Я все пытался понять, если ты планировала всех убить, то зачем тратила столько времени? Зачем это поездка в столицу? Для чего столько ждать?

—Это все из-за тебя. Мне нравился свет радости, который излучали твои глаза. Раньше ты мечтал людей спасать от смерти, а позже стал надеяться, что смерть спрячет тебя от ужаса жизни.

—Из-за меня?! Хочешь сказать, если тогда в лесу не встретились или моя сестра оставалась в живых, все могло быть иначе? Нет! Ты снова водишь меня за нос. Уводишь меня в сторону от вопроса. Кто ты такая? Кто вы такие?!

—Я тебе все рассказала. —Зоя вытащила клинок. Кровь струей вылилась на землю. —Больно!!! Больно….

—Скоро боль утихнет. — встал с земли Арсей и продолжил говорить. —  Я хотел видеть, как ты мучишься и умираешь. Сейчас такого желание нет.

—Откуда в тебе столько ненависти ко мне? Убил меня, и рука не дрогнула. —произнесла истерично улыбаясь.

—Никому не позволено забирать жизни.

—Эти люди даже не значили ничего для тебя. Они сами выбрали мир, в котором желают остаться. Никто их не заставлял.

—Если ты в это веришь, то почему сама не отправилась туда?!!

—Моя миссия переправлять людей на тот берег. Подарить им счастья. Каждый человек его заслуживает. Не в этом дело. По глазам вижу. Ты меня винишь в смерти сестры. Напомню, она сама умерла от хвори.

—До твоего прихода дети не умирали от хвори. Может быть и так, может я наговариваю на тебя чтобы уничтожить в себе все сомнения. На твоем месте, я не тратил время на разговоры. Тебе не стала легче. Ты потеряла много крови. Поэтому перестал чувствовать боль. Скоро потеряешь сознание и отправишься на тот свет. Начинай вымаливать прощение перед Богом. Может простит. Я надеюсь, нет. Прощай!

— А не боишься, что он спросит и с тебя!!! Ха-ха-ха! Ты осознал, что это мир проклятый. Осознал, но поздно. Ха-ха-ха!

Конец заката. Шумел вечерний ветер. Арсей пришел на могилу сестры. Положил на небольшой бугорок земли большой букет из белых цветов. Посмотрел на крест. Этот крест вырезал из дерева и установил Святослав.

—Извини Анют задержался. Дела, незавершенные были. Теперь все кончено. Не знаю, что дальше. Хочу вас снова всех увидеть.

Арсей подошел к своему дому. Открыл дверь. В доме царил домашний уют. Мама готовила вкусный суп. Отец мастерил из бруска рукоять. Анюта носилась по дому с игрушкой в руке.

—Я вернулся. Я дома. — произнес Арсей проходя в комнату.

Прошел месяц. Поставки продовольствия прекратились. Пришла царская стража. Люди обнаружили кости в каждом доме. Следы насильственной смерти не найдены. Что произошло для них осталась загадкой.  Была ли чума или проклятье наложили не имело смысла. Приказано было сжечь деревню и поскорее забыть увиденное.

Послесловия:

—Вы спросите меня “Откуда я все это знаю?”. Я имперская ищейка. Мне поручили исследовать исчезновение людей в деревне. Я отправился на место. Был удивлен. Вещи были не тронуты, как будто в один миг люди собрались и ушли со своих домов или их заставили покинуть. Я проверял все возможные версии. Одна из версий была, что их могли убить и захоронить в лесу. С поисковыми собаками мы пролазили все вокруг.  Массовое захоронение не обнаружено. Куда могли деться 340 человек осталось тайной для меня. За все мою безупречную службу мне впервые дали задание, которое меня заинтересовало, тем что даже ниточек не было для предположений, того что произошло. Тогда я отправился в библиотеку императора. Узнал, что были похожие случаи.  Они тянулись годами к самому первому, когда были не пустые комнаты, а набитыми костями жителей. Вот оно, то что мне было нужно. Отправился в соседние деревушки. Может кто-нибудь слышал там байки, сказание про те времена. Наивно, но это все за что я мог тогда зацепиться.  Никто не слышал про существование то мистической деревне. За то мне удалось узнать про легенду. Она гласила про юную богиню Дарующая Счастья, которая путешествовала по всей земли, исполняя желание людей. Старая сказка. Я сам ее слышал. Не помню уже от кого. Еще глупее было копать под сказанья, но я сделал это. Юную богиню звали Зоя. Я не знал, как к ней относиться. Как к маленькой девочке пережившую трагедию. На ее глазах убили всех ее родных. Или как психопатке убивающих людей, у которой из-за пережитого помутился рассудок. Внутри меня появилась тревога. Кто эти люди, кто распускают до сих пор слухи о ней и для чего? Почему цель деревни, находящийся далеко от городов? Для того чтобы никто не узнал? Зоя давно мертва, а исчезновение продолжаться, почему? Отправил немедленно письмо к императору. Сообщил о возможном существовании таинственного культа, который практикует массовое самоубийство. Если с тех времен, это продолжает происходить, то оно повториться в будущем.

Я знаю, что у вас, как и у меня остались вопросы: Был ли это культ? Что за отвар Зоя давала людям. Как Арсей выбрался из глубоко сна? Все эти вопросы, не имеют ответов. Я потратил 30 лет на поиски культа. Мечтал лично всадить пулю в голову проклятым сектантам. И два года потратил на поиски культа, для того чтобы….

—Чтобы что?

—Чтобы присоединиться к ним. Моя дочка, когда прочтет газету. Осудить меня за это. Добавьте к ней обращения. Милая, когда я начал стареть, мне пришла в голову мысль, была бы неплоха, почувствовать себя снова молодым. Прошу не осуждай меня. Вы напечатаете?

—Разуметься! Немедленно приступлю к тиражированию.

Когда юноша вышел, он увидел бегающих людей.

—Что происходить?

—Революция брат! Революция!

КОНЕЦ

Я очень долго думала, как начать эту запись. Причина, по которой, я просто терпела издевательства одноклассников и не пыталась, что-то делать крылась во мне самой.

Как-то в одной из записей, я упомянула о том, что у детей отсутствует, моральный компас и что большинство детей не понимая того, что делали, были агрессивны. У меня была похожая проблема, но я различала, что плохо, а что хорошо. Проблема крылась в отсутствии самоконтроля, я и сейчас периодически не всегда могу себя остановить. В детстве, я была довольно добрым ребёнком по натуре, но очень агрессивным, если меня как-то задеть, обозвать, ударить, я могла дать сдачу и не просто дать сдачу, а именно начать драку, в которой не могла себя остановить вовремя. По этой причине, кабинет социального педагога стал моим вторым домом во времена учёбы в гимназии.

Когда я начинала злиться, я становилась другим, совершенно другим человеком. Словно две противоположные личности в одном теле. Если, я начинала злиться или психовать, я совершенно теряла над собой контроль, я делала то, о чём впоследствии, когда успокаивалась, жалела. Чем старше становилась, тем больше понимала, что это очень, ужасная черта моего характера. Мне предстояло с ней бороться.

Когда я перевелась уже в школу, я была совершенно другим человеком. По началу, я легко сошлась с новыми одноклассниками, но потом когда пошла тема про мою ориентацию, всё очень резко и неожиданно поменялось. Моя спокойная жизнь превратилась в постоянную травлю. Зная, что у меня проблемы с самоконтролем, я просто старалась игнорировать происходящее, просто проживала день за днём, а впоследствии и вовсе создала себе мир и стала отрицать реальность. Я просто боялась, того что могла кого-то покалечить если-бы дала себе волю.

Эта проблема у меня и по сей день. Когда я начинаю злиться, например, во время работы. Если у меня что-то не получается, я очень легко раздражаюсь и могу что-нибудь сломать. Только после сделанного приходит осознание того, что я натворила. К сожалению, эта проблема является, частью моего характера, чертой заложенной при рождении и от этого мне не убежать, единственное, что мне остаётся — это держать себя в руках.

Мир грёз был своеобразной формой защиты окружающих от моей неспособности решить проблему словами, как и моей защитой от них же, но впоследствии стал моим проклятием, которое закрыло меня от реального мира, и лишил меня способности общаться с людьми вокруг. А так же продолжал удерживать меня в прошлом. Но, как и проклятие, он являлся моим лучиком солнца во тьме, которое помогло мне пережить то время.

 

 

Случилась история эта несколько месяцев тому назад. Точную дату не помню, дело было в начале лета. Некто В.П., который проживает у своей матери-пенсионерки, обнаружил в воскресенье утром пропажу велосипеда. Замок был аккуратно открыт и повешен на щеколду. Еще в субботу в сарае стояли два велосипеда – этого В.П. и его сына. Но, к счастью, у сына поломался брызговик на колесе, а поскольку кража происходила ночью и колесо застопорило, то вор (или воры) не стали возиться с «поломанным» велосипедом.

Для тех, кто не в теме объясню: на селах, тем более в горных, нет отделений милиции. А есть только участковый, который должен был бы принимать граждан на сельсовете, но часто и он совсем из другого села. В данном случае, участковый из села Д., которое находится от села У.-Ч. на расстоянии 25 км или полчаса езды по скверной дороге.

И вот, поскольку дело происходило в воскресенье, упоминаемый нами В.П. не мог никому пожаловаться, кроме как соседям. Но, дождавшись понедельника, он настрочил заявление участковому и пошел на сельсовет. Первый облом – участкового там не было и не обещало быть. Потому как работу он вроде совмещает, короче – ясно. Заявление данный товарищ оставил у секретарши М.М., которая пообещала его передать участковому Ю.Ю. Когда он появится, конечно.

Нужно сказать, что на том же селе проживал и бывший участковый Н.Н. и герой нашего рассказа В.П. попробовал обратиться к нему. Но данный товарищ тоже был сильно загружен делами, дома отсутствовал, так что его жена пообещала передать мужу, что данная кража случилась. Представьте, В.П. совсем не думал, что к нему приведут Мухтара с милицией, он просто полагал, что хоть кто-нибудь появится, чтобы осмотреть место происшествия, расспросить и т.д.

Тем более, на селе раскрываемость идет по «горячим следам», так же как и в городе. Какое же было недоумение В.П. когда через неделю где-то секретарь сельсовета сказала ему, что его заявление до сих пор никто не забирал. Когда же В.П. встретился с «бывшим» участковым Н.Н. (который является штатным сотрудником милиции), то тот утешил его тем, что мероприятия по розыску проводятся, все пучком и т.д. и т.д. и т.д.

Ну вот, это предыстория. А сама история только начинается Итак, сегодня, выйдя на улицу, В.П. увидел … свой велосипед. Который бодро вез парень из соседнего села. Нечего и говорить, что первый вопрос к парню был: «Откуда у тебя этот велосипед?»

Чтобы было понятнее, объясню – речь идет о спортивно-туристическом велосипеде «Schneider» немецкого производства. Которых в том регионе эта одна штука и была. Парень объяснил, что велосипед купил, даже указал от кого. Продавцом был недалекий по расстоянию сосед В.П., которого обозначим В.Б. (инициалы всюду подлинные, за это автор несет ответственность). Поскольку они стояли почти рядом дома продавца, то В.П. зашел к нему, чтобы выяснить, как тот продал его велосипед и откуда у него он взялся.

Дома «продавца» не оказалось, зато его жена объяснила, что велосипед, мол, очень долго стоял в центре села (КАКИЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ!), никто его не брал, они завезли к себе (КАКИЕ ГУМАННЫЕ ЛЮДИ!) и только через неделю продали (КАКИЕ ТЕРПЕЛИВЫЕ ЛЮДИ!). Это учитывая, что В.П. в этом центре бывал по нескольку раз в день, так как жил от него на расстоянии 30 метров. И на расстоянии метров 70 от незадачливого продавца. И все соседи были предупреждены, что велосипед украден.

Что было делать? Велосипед – вот он, рядом! Но не возьмешь, поскольку парень уплатил за него деньги. Отдавать деньги парню – покрывать вора. Наш В.П. идет к бывшему участковому Н.Н., служебная машина которого стоит под домом, но дома никого нету. Идет в сельсовет, но там участкового тоже нету. Ситуация – патовая!

В сельсовете удалось выяснить телефон участкового Ю.Ю., и когда В.П. позвонил ему и сообщил, что велосипед нашел, то Ю.Ю. пообещал или сам приехать, а еще лучше – послать бывшего Н.Н. для выяснения обстоятельств и восстановления статус кво. Парня с велосипедом В.П. отпустил, поскольку парень оказался честным, а забирать свое-»чужое» имущество без милиции он не имел права. Да и задерживать парня смысла не было, так как присутствие милиции могло прибыть в неопределенное время.

Это было до обеда. После обеда бывший участковый Н.Н. прошел под окнами В.П. даже не взглянув в ту сторону. Или не сообщили, или решил, что рабочий день закончился. Звонка от Ю.Ю., который действующий участковый, он не дождался.

И остался наш В.П. с номером мобильного телефона парня, на честность которого будем надеяться и с надеждой на оперативность нашей доблестной милиции. И остался удачливый продавец чужих велосипедов…

Вот такая история. О продолжении сообщу обязательно.

З.Ы. Кражей считается воровство имущества на сумму от 60 рублей. При краже должно оформляться уголовное дело. По результатам расследования дело передается в суд. В нашем случае – кража произошла. Насчет всего остального…

Моя жизнь не шибко отличается от других, её делает особенной лишь только то, что я болею с шестнадцати лет тем чем не должна…а может и должна лишь для того чтобы понять, смогу ли я пройти этот тяжелый путь, как и другой любой человек который не имеет какие-либо способности чтобы жить полноценно и не быть обузой для других…! Возможно моя история похожа на сотни других людей, но не думаю, что другой любой решился бы такое рассказать или написать про себя маленькую историю и забрать с собой… В моей жизни есть много глав, которые можно написать и я хочу, чтобы другие их знали, но есть такие моменты которые хочу кричать так чтобы никто не слышал! Прочитав этот рассказ, можно как понять ситуацию так и почувствовать её на себе, думаю каждый проходил через подобный случайно, но каждый ли давал себе слабину просто упустив руки.

ВСЕГО ЛИШЬ ДЕТСКАЯ ЗАБАВА —

С детства все мы отличались разными семьями ,у кого-то она была маленькая и дружная а у кого-то большая но не такая счастливая как бы казалось .За стенками наших домов и квартир всегда происходило то что не должен был видеть каждый проходящий мимо человек, ведь все конфликты что происходили между родителями это все видел ребенок(такой же как и ты ,как и я)…как ни странно все что ты видел ты запоминал, это очень долго сохранялось в твоей голове ты всегда прокучивал мысли :а ведь есть еще такие люди который это проходили? Как они справлялись, а стану ли я таким? Дети которые видят такое отношение могут повторить в как в школе так и будучи взрослым (что не очень хорошо сказывается на них самих, мне кажется). Я которая прошла через такое и испытав на себе буллинг в течении девяти лет, шибко ошибалась пологая на то что дети и родители смогут найти общий язык и не совершив таких ошибок… Я отлично помню как пошла в первый класс и жутко боялась зайти не то что в школу и просто подойти к своему будущему классу, возможно у меня сработала интуиция знав что дети плохие, тебе не показалось да именно дети…помня свои младшие классы я была тихоней такой ,а точнее серой мышкой которая ни с кем не общалась, и хотела просто прийти отсидеть уроки и уйти домой смотреть мультики (думала я так пока все не началось),на каждом уроке я получала записки с угрозами «что я не должна с ними сидеть в одном классе, я должна уйти со школы пока не стало хуже» но кто знал что такие маленькие угрозы могли написать дети я думала это шутка и мне ничего не будет. Каждый день я приходила в школу в течении пяти лет и получала разные пакости или же оскорбления со стороны своих одноклассников (мне постоянно рвали тетрадь, я получала подножки, портили стол стул школьные, доходило до того что толкали и можно было спокойно упасть с лестницы, о чем я? да такое было в мои маленькие школьные времена…не ошибусь если и сейчас такое ),я конечно понять не могла зачем они это делают и с какой целью, что вообще такие люди бывают и им все равно на последствия ,я не могла дать сдачи ответить или рассказать кому-то…потому что просто боялась что может быть хуже или то что они могут сделать со мной…кто знает что у таких детей в на уме? Никто! Приходила всегда домой поздно, всегда ждала пока все разойдутся, чтобы спокойно дойти хоть и по темну, за мной кто-то следил постоянно так как получала снежки в свою сторону а то и крики слышала про себя (почему дети так сильно задирают тех с кем не общаются а не проходят мимо, никогда не понимала такой насмешки) …я думаю любой ребенок в таком классе такому подвергается но не каждый об этом говорит своим родителям и не скажет, почему? думайте сами! Все же у меня настал тот момент когда кто-то из одноклассников увидел, как меня избивали! Да такое было допустимо !я очень хорошо помню этот момент и забыть никак не могу: это было зимой я помню как выходила школы с девочкой и мы разошлись по сторонам ,я шла себе спокойно и друг меня кто-то позвал и конечно мне нужно было обернуться , не стоило было но все же когда я это сделала я увидела одноклассницу, она меня толкнула и я упала в снег лицом, внезапно меня начали пинать то в живот то по рукам и ногам и что-то так весело кричали и успевали говорить что я даже не могла плакать и пошевелиться ,но запомню тот момент когда мне резко по голове прилетело чем то тяжелым и холодным я это почувствовала на столько сильно что сложно было встать…и да ладно вот это чудо кто-то увидел этот момент и просто их разогнал(может это было когда спасением а может и подставой, кто знает)даже не поняла как и домой добралась .на следующей день после уроков было небольшое собрание и что будет я не знала, в какой-то момент просто была тишина и учитель говорит: до меня дошли слухи что вчера вечером вы избили девочку и прошу встать тех кто это сделал ,соответственно никто не хотел признавать свою ошибку и получать ! И в этот момент сказали встать мне и показать тех кто это сделал, я была растеряна и не знала, что делать я боялась что сделаю только хуже, но в какой-то момент мне пришлось показать пару человек виновных в этом деле и только спустя время я поняла, что пожалела, и да я была хоть и маленькая даже понимала все те действия которые могли случиться со мной в такие моменты…я получала угрозы хоть и меньше но они были до самого конца четвёртого класса, пока я не попросила перевода в другую школу.

Я в принципе не могла поверить, что такое может случиться в младших классах, когда дети совсем маленькие и начинают только развиваться в плане жизни, но кто знает, что происходит в стенках их семей ведь если так подумать то возможно они увидели такое отношение где-то в кругу родственников и взяли себе на уст что это нормально для жизни…!! Тут стало интересно рассказала ли я родителям о подобном случае что происходило в школе и кто знал об этом?! Нет…! Почему?.. Потому что я боялась? Боялась что маме будет больно и плохо от того как с его ребенком поступают в школе и я понимала, что ничего не изменится, и просто попросила перевода в другую школу. Я не одна такая кто не рассказывает родителям о том что с ним происходит, кто с ним дружит и что он делает в школе, ведь все думают, что это простая детская забава которая в скором времени забудется. Но никто не замечает того что каждый поступок другого ребенка может в скором времени перерасти в что-то более опасное и грубое, а во что, думайте сами!

Ведь дети показывают все действия своих родителей, и я просто надеюсь на то что независимо МАМА или ПАПА будут лучше знать и давать пример своим детям, чтобы подобного больше не повторилось!! Это одно из моих маленьких детских школьных воспоминаний которые я могу помнить за двадцать два года своего существования, не думаю, что оно приносит что-то хорошее но и плохое забыть тоже невозможно, так как оно сильно повлияло на дальнейшую судьбу моей жизни.

Привет! Меня зовут Вика и моя история вряд-ли вызовет у кого-то особое удивление или интерес, то я всё же хочу поделиться с вами своей историей.

Всё началось ровно год назад. У меня по каким-то причинам появилась апатия и депрессия. Ну сами понимаете, что гормоны, отношения с друзьями, всякие попытки быть лучше и тому подобное завели меня в «тупик». Я даже не знала, как избавиться от этого чувства. Я чуть не покончила с собой! А что именно останавливало меня перед покушение на свою же жизнь — непонятно мне до сих пор. Но прошло лето и началась школа. началось всё самое интересное. Ту дату мне вряд-ли удастся забыть. Я пошла на танцы. Да, это было пробное бесплатное занятие в школе танцев и сначала я была в самой младшей группе по хип-хопу. У меня был отличный преподаватель, но он был слишком строгим. Однако, был очень дружелюбным и с ним всегда можно было договориться, а ещё он круто шутил. Да, в его словах было немного чёрного юмора, но это не делало его шутки не смешными. Его звали Данил, он был на 9 лет старше меня и все группы обращались к нему на «ты». Мне очень нравилось заниматься танцами в этой школе. В скором времени меня переведи в среднюю группу, но преподаватель остался тот же. Внезапно я стала понимать, что он мне нравится и не как преподаватель… Я стала беспокоиться по этому поводу. Голос разума утверждал, что я влипла действительно серьёзно и мне нужно влюбиться в кого-то другого, чтобы забыть о Даниле. Шло время, но влюбиться в кого-то другого у меня так и не получилось, а чувства к Дане становились больше. Я думала о нём почти 24/7, а однажды чуть не сказала ему про свои чувства! Слава богу я этого не сделала, но после этого случая я поняла, что я не смогу нормально с этим жить, но я не видела другого выхода. Так прошло пол года. Была зима и я узнала то, что привело меня к проблемам в жизни. Я узнала, что Даня стал встречаться с девушкой из его старшей группы, которую звали Ксюша. Я была раздавлена… Я плакала, я кричала от душевной боли когда никого не было дома. В тот момент у меня в голове произошёл какой-то сдвиг. Я решила быть во всём похожей на Ксюшу. Я сменила гардероб, обстригла и покрасила волосы, стала по-другому наносить макияж, чтобы сделать лицо как у Ксюши и старалась быть во всём на неё похожей. Мне этого показалось недостаточно и я решила похудеть. Да, у меня были проблемы с похудение ещё с детства, но в этом году они, наверное были на пике. Я худела, сидела на диетах, голодала, пила кефир и даже таблетки для похудения! Однажды мама сказала, что поведёт меня к врачу и это не обсуждается. В больнице мне поставили диагноз — анорексия. Мама была в шоке, но я продолжала худеть. Я не понимала, что уже прошла тот период времени, когда я была похожа на Ксюшу и перестаралась с похудением. Но через какое то время я действительно стала похожа на Ксюшу. Это было счастьем для меня, когда Даня сказал, что я похожа на его девушку. Я была в восторге!.. Но счастье длилось не долго… Однажды Данил сказал всем группам, что ему предложили работу, о которой он мечтал всё жизнь, увольняется из этой школы и переезжает жить в другой город. Сначала мы не поверили, а зря, ведь это была правда! Я была в шоке… Я не знала, как я буду жить с этим и меня успокаивало только то, что так Данилу будет лучше, а что может быть приятнее, чем видеть любимого человека счастливым. Мы устроили настоящий праздник грусти в школе. Мы радовались, но в тоже время плакали и кушали пиццу. Настал момент расставания. Наша группа обняла Данила и он подписал документы об увольнении. Всей группой мы зарыдали… Но делать было нечего… Я забрала куртку и в слезах выбежала из школы с мыслями, что никогда сюда не вернусь! В скором времени наша группа распалась, а на место Дани пришёл другой преподаватель. Я походила к нему пару занятий, но скоро ушла на другое направление в этой же школе — VOGUE. Возможно вы не знаете об этом направлении, но я всю жизнь хотела попробовать его. Сейчас я хожу на это направление радуюсь жизни. Да, я всё ещё очень скучаю по Данилу, но я уверена, что он сейчас счастлив на своей новой работе и с Ксюшей и это меня очень радует)

В этой истории нет какой-то поучительной морали, я просто хотела, чтобы эту историю услышали другие люди и не переживали так сильно из-за любви, тем более если она не взаимна.

Все очень просто в браке 13 год,трое детей .У старших разница 2 года ,младшей сейчас 2.Толком нигде не работала удалось только закончить вышку заочно. Какое-то время держала инет группу заработка не было но детей одевать удавалось. Попыталась закончить аспирантуру не вышло, не материально, не по времени .Открыла свой маленький магазин и опять же тяжело в развитии муж только на начальном этапе помог .Дома чувствую себя несчастной .Ну не создана я для домохозяйки из сериалов .Либо не успеваю ,что то либо все равно все не так.За годы брака всегда чувствовала себя счастливой мамой,дети это моё все ,о троих мечтала. Муж же якобы просто согласился на мои уговору на 2 и 3 ребёнка,да и первого я хотела так скоро . Со слов свекрови вообще его только дети и держут.Никогда не чувствовала себя счастливой женщиной. Не приятных слов не толком заботы, про цветы молчу дожила ,что не на 8 марта не на день рожденья не поздравил .Всегда он в мвоей работе и дома тоже,детям внимания немножко стал уделять только сейчас старшему скоро 10, уроки делал только когда приезжала его мама.Пьет часто,и стал сильно напиваться,руки не распускает пока,- но аскорблять начал.Докатилась до любовника, хватило одноразово.Кроме чувства вины по отношению к себе и своим принципам ничего не почувствовала .На мне всегда были дом и дети, муж толком не помогает,спасибо зарабатывает ,но за каждую копейку вынос мозга. Доходило до абсурда смс приходит о покупках ему ,он сразу пишет что опять купила и тд..Ревела,пила таблетки, при том что покупала еду в основном самое ужасное может игрушки и то помелочи дешёвые. Сейчас купил квартиру,до этого жили в той что принадлежит моей маме. В ней ремонт,который тоже на мне мотаюсь на метро в другой конец города. Но уже не Вижу радости я от квартиры,и от перспектив его будущей зарплаты. Все чаше думаю о том неужели вот он мой мир в котором я прислуга и все,ищу работу пока на дому,потом постоянную как дочь пойдёт в садик.хоби были вмегда,то моделинг,то поэзия и органищация, даже приносили доход, но однаразовый.Мне 32,внешне 22 иногда конечно,в луше все 42.Мысли о разводе стали маньекальными ,то приходят то уходят. написала,чтоб стало легче. Если вам тоже плохо и тоже не видете выхода, выход есть всегда черпать счастье там где оно есть.Моё счастье в детях, а дальше как осуждено! Анонимно пожалуйста.

Вчера смотрела фрагменты шоу «Точь-в-точь», и там как приглашённые гости сидели копируемые исполнители, которые шумно радовались и восхищались увиденным/ услышанным. И вспомнилось…

На одной фирме в 2009 сотрудничавшей с ГАИ исчез директор. Не совсем бесследно исчез — его утащили конкуренты, чтобы он им передал ключи, то есть отжать бизнес. Я встретилась с их главным бухгалтером, спросила: «Что же вы делаете с платежками?» Встреча была связана с тем, что в сложившейся обстановке сотрудники фирмы — программисты прекратили работу, разбрелись. А что им оставалось?

Так вот, вернёмся. Я спросила их бухгалтера об обязательных платежах. И она мне объяснила, что с этим как раз никаких проблем нет — она от природы любой почерк умеет без проблем копировать. Её проблема в непонимании — надо ли сейчас этим заниматься, а директор-то ей всегда разрешал, и во всех за годы прошедших платёжках в основном она за него и подписалась, чтоб не затруднять шефа фигнёй.

Мне стало очень интересно посмотреть как это выглядит — я расписалась и написала на бумажке фразу: «Симитируете?» Она посмотрела, отметила: «Ну, это совсем просто», и тут же у меня на глазах примерно с одного раза воспроизвела.

Я взяла этот листок, и мне где-то внутри захолодело, как будто у меня сейчас «похитили личность». На словах я, конечно, выразила своё восхищение: «Надо же! Я бы не отличила». То, что у меня в сознании от простоты похищения части мой самости произошёл тихий ужас — я не стала распространяться.

Поясняю, этот текст посвящён безусловности факта: «Мы никогда не знаем свою реакцию на какое-то событие, пока оно с нами не произойдёт».

И на основании своего опыта я не очень верю, что у певцов, голоса которых копировали, от сильного сходства в глубине души было только радостно.

В нашем мире, есть места недоступные, для нас людей, они могут находиться везде, в доме, лесу, реке, на дороге и где угодно, и не всегда невидимый хозяин будет рад тебе. Тот, кто сталкивался с этим наверно менее пуглив, но привыкнуть к этому невозможно. Мне часто доводилось ездить по железной дороге. Железная дорога, вообще сама по себе опасна, особенно когда приходится ездить не по тропинке возле железки, а по самим шпалам возле рельс нужно быть очень внимательным. Зорко смотреть вперёд и не забывать, также часто оглядываться. Может неожиданно догнать поезд, или сам уедешь под откос вниз по насыпи, скорость не превышать и многое другое. Но что делать, когда ещё дорогу закрыл невидимый, злой хозяин?! Когда есть место которое нужно проехать, и не знаешь, чем?,- это может кончиться для тебя Причины были разные. Всё списывалось на обычные поломки, типа всё может случиться, где, то не досмотрел, поленился сделать как надо. Ломается именно то, что думаешь, может поломаться. И проигнорировал.  Едем, в колесе подшипник хаясь.  Запасного нет, хотя точно знал куда, положил, так было постоянно, всё пропадало. Ангел не хотел отпускать, а чёрт добраться до места. Со временем заметил, всё случалось после станции 1980 километр. За 100 метров до знака. Наверно там и начиналась эта запретная зона. Опишу как это выглядит. Представьте,- еду и вижу перед собой обычную, накатанную тропинку, которая уходит в сторону насыпи. Мысль первая во дурак нужно было потише. Вторая мысль, когда подъезжаешь, а я умный и по этому потихоньку объеду. Но невидимая рука выворачивает твой руль влево, а вернее, как будто подкидывают тебя и швыряют сторону, так было несколько раз, когда я ездил.  Но хотел обмануть. Заглушил двигатель, думаю пройду это место, держа свой мопед за руль. Как только я стал проходить этот участок, руль вывернуло и вырвало из рук. БудЬ-то газу дал на полную и он сам укатился в кустарник по хорошо укатанной калии. В тот год лето выдалось жарким, без дождей, что не мешало часто ездить на рыбалку и вот мы собрались туда, куда не следовало бы ехать. Об этом я предупредил друга, и он согласился с усмешкой. Зная, Что нас ждёт впереди, мы договорились там проезжать на минимальной скорости. Тогда я не знал, какую очередную пакость преподнесёт мне тот, (КТО НЕ ПУСКАЕТ), таинственный, невидимый и злой. Я сам подсказал Ему, что делать, собираясь в дальнюю дорогу.  У поршневых колец был большой износ я снял цилиндр и хотел поменять их на новые. Подъехал за мной Сергей и сказал посмотрев на кольца что ещё поработают. А вот при замене можешь поломать старые, а хуже, если и новые.  Посоветовал оставить всё как есть и поменять когда вернёмся.  Естественно хотел взять новые кольца с собой, но зная какие они хрупкие. Не нашёл нужной тары во что их положить.  Положил их дома на столе. (о чём сильно потом пожалел) Вот мы в пути и мой железный конь, просто не хочет ехать вперёд по хорошей дороге, но когда, свернули на железку его понесло. Наш конечный путь равнялся около 70 километров, 62 из которых проехали и приближались к точке Х. Серёга ехал впереди, я за ним. Вот и тот чёртов поворот влево, сердце забилось. Всё получилось как я и предполагал, рассказывал и предупреждал, Серёгу. Вытащили мопеды с кустов, покурили и начали обсуждать, что за чертовщина происходит, Сергей уже не улыбался как раньше, когда собрались в путь. Но путь закончился!. Я понял это, когда попытался завести. Внутри двигателя просто, что, то гремело и звенело. Когда это услышал Сергей, бывший картингист и водитель и мой учитель в технике. Нет колец. Таков был его вердикт.  Ты как ехал, говорит.  Мог бы я 60 км проехать без них, не отставая от тебя. Я напомнил ему, каким образом, сейчас 5 минут назад, мы очутились в кустах.  Мы произвели ревизию сразу на месте. Кто водитель знает. В случае крошения поршневых колец это ведёт к необратимой поломке поршня и чаще с цилиндром, или неожиданным клином всей поршневой. Вид был такой, — как будто я забыл поставить поршневые кольца вообще. Мы не нашли ни кусочка.  Не внутри и с наружи.(ИХ ПРОСТО НЕ СТАЛО ОНИ ИСЧЕЗЛИ НЕПОСТЯЖИМЫМ ОБРАЗОМ) Сергей поехал домой за моими кольцами.  Он сам стоял рядом у дома и наблюдал как я обратно ставлю назад снятое старое кольцо. Ждал я его 12 часов, передумав всё что мог.  Но он вернулся и перед этим, я громко сказал в слух, что мы не поедем дальше.  Как только закончим ремонт, то поедем назад. Через 20 минут ремонт был закончен, и двигатель завёлся сразу как часы. Через 3 километра был мост мы договорились ехать с дистанцией 30 метров друг за другом по шпалам возле рельс краю и не забывать оглядываться потому что, это очень опасно! Проехать нужно было всего-то с километр, а там станция и хорошая тропа 12 км. Только проехав мост я увидел, как Сергей обернулся и резко съехал чуть не упав. Он остановился и давай мне махать руками и что-то кричать. Я обернулся и секунда всё решила. В двух метрах от меня был тепловоз. В одну секунду я услышал гул дизеля, рёв гудка и маты машиниста!. Повезло, что впереди станция и он тормозил, всего с двумя пассажирскими вагонами. Когда мы остановились и обсуждали это. Я помнил, что только что смотрел назад тепловоза не было и спустя несколько секунд такое. В ОДНУ СЕКУНДУ УСЛЫШАТЬ ТО ЧТО НЕ СЛЫШАЛ И НЕ ВИДЕЛ. Вся остальная дорога была без приключений и это была моя последняя дорога к чёртовым местам, больше туда я не ногой.  Мне придумана была в наказание другая беда, начались проблемы с колёсами. Перед этой поездкой, я так и не смог добраться на рыбалку. Каждый раз приходилось не доехав возвращаться домой от того самого места. Сначала пробил колесо и возвращался со спущенным колесом, камеру пришлось выкинуть и лопнул ещё обод. Следующий раз не лучше. Я взял клей с собой, но это не помогло. (злой дух смеялся!!!) Я пять раз пробил и клеил колёса. Потом небо резко затянуло тучами и пошёл дождь. Я вернулся домой, хорошо хоть назад ехал без приключений и погода наладилась.  Р.S. В наказание, мне до сих пор досталось то, что куда бы я не поехал у меня всегда проблемы с колёсами. Я вожу постоянно новые камеры, рем комплект и это не помогает. До того случая не помню ремонта колёс камер и возил я с инструментов отвёртку и плоскогубцы. В этот сезон, я клеил камеры и снимал колёса 46 раз. Это месть наверно?! За то, что поехал туда куда мне нельзя. Всё написанное не выдумка. Не судите за орфографию, я не писатель и не умничайте когда, увидите ошибки. Я не сочинение в школе пишу, а хочу историю до вас донести.

Горек хлеб.

Игорь Валентинович поморщился, хлебнул минералки, но отвратный вкус во рту, что преследовал его уже вторую неделю, так и не исчез. Наверное, с желчным пузырем проблемы, подумал он и поптылася сосредоточится на том что говорила ему секретарша.

— Игорь Валентинович, — щебетала крашенная дурочка, впрочем не за мозги она и была взята на работу — Волосенко Вас с утра дожидается, говорит что Вы обещали выдать зарплату.

Директор крупнейшей в городе строительной фирмы поморщился. Денежный вопрос для него всегда был неприятен. Нет, разумеется, когда деньги получал он, то это здорово. С известной долей стоицизма он относился к взяткам — что поделаешь, таковы правила бизнеса. Налоги были зубной болью. А зарплата…

Все работники — лодыри и зря получают те огромные средства, что Игорь Валентинович тратил на зарплату. В этом директор был убежден на все сто процентов. При этом ему не приходила в голову мысль попробовать пожить пару месяцев на эти деньги. Он ведь лучше их, умнее, талантливее и удачливее. Значит он заслужил так жить. А они лентяи и голодранцы, значит тоже заслужили.

Обычно закон обязывал платить, но иногда удавалось найти идиотов, что подписывали договор не читая. Это экономило средства, но потом они часами торчали в приемной и мешали.

— Скажи что меня нет.

— Но Игорь Валентинович, — растерялась секретарша — Вы же только что прошли мимо нее…

Точно, в коридоре сидела какая-то убогая тетка с плохим цветом лица и костлявыми руками. Директор отхлебнул еще воды, но гореч не унялась. От этого он стал еще более раздраженный чем обычно.

— Да что я вас всех учить должен? — прорычал он — Она кто? Маляр-штукатур? Напишите, мол недостача раствора с нее взыскивается. Дармоеды!

Секретарша, видя какое настроение у начальства, подхватила папку с надписью «зарплата» и пошла к выходу.

— Стой. — окликнул ее директор, он вспомнил скандал на консервной фабрике, раздутый журналюгами в прошлом месяце — Лучше заплатите ей половину и пусть катится отсюда.

С этими журналистами одна головная боль. Чего спрашивается они взъелись на Самуила Олеговича, генерального директора «консервы»? Подумаешь, не доплатил за сверхурочные. Так эти бездельники и так не перетруждаются. Но береженого бог бережет, решил директор, пусть подавится своими копейками. Черт с ней.

Горечь усиливалась. Баржомчик не помогал. Вообще его вымотала эта дрянь. Вчера уж третий раз здавал анализы. Если и эта частная клиника ничего не найдет… Но главное не рак. Его Игорь Валентинович боялся до слабости в ногах. Он помнил как умирала от рака кожи его бабка и во что она превратилась перед смертью. Все, решено, хлопнул ладнью по столу Игорь Валентинович, не буду ждать пока позвонят из клиники, сам съезжу.

Уютный кабинет для дорогих во всех смыслах гостей украшали акварели с цветами и пальмы в кадушках по углам. Дорогие кожанные кресла и спокойный, уверенный в себе врач. Не слишком молодой, но и не пенек старый. В клинике братьев Тамбовски процесс отъема денег у клиентов был продуман до мелочей. Пузатый, лысый брюзга вызывал у доктора Гриневича отвращение, но на интеллигентном лице это не отражалось.

Восемь лет назад, когда Гриневич работал в хирургии городской неотложки. Он бы выпинал этого симулянта из кабинета, с простой рекомендацией меньше жрать и больше спортом заниматься. Тогда ему платили не за душевные беседы, а за спасенные жизни.

Сейчас он сорок минут «ездил по ушам» этому мешку с деньгами. Ах простая диета для Вас тяжело? А морепродукты любите? Тогда назначим диету из морепродуктов. Алкоголь? Ни за что! Ну разве по граммулечке десятилетнего коньяка. И так далее.

Пригоршни биодобавок, которые в лучшем случае не помогают, но знать как повлияют обезьяньи экскременты перемешанные с слюной крокодила и толченым выменем яка на человека не возьмется ни один доктор. Впрочем, ни один доктор в здравом уме не будет употреблять эту дрянь. Но деньги, деньги, деньги… На одном этом идиоте, можно ежемесячный бонус вдвое увеличить. Значит толченая мошонка яка, новое слово в платной медицине.

— Доктор, — разводил Игорь Валентинович чуял за километр, рыбак рыбака видит издалека — Вы внятно можете сказать, что со мной не так? Я уже десять дней ем таблетки, а они не помогают. Только брюхо как здувшийся шарик болтается.

— Вот видите, дорогой Игорь Валентинович, — просиял фальшивой улыбкой врач — все в норме, диета помогает, Вы теряете вес, а Ваш организм избавляется от шлаков…

— Кончай мне тут туфту гнать! — заорал директор — Конечно я худею, я же жрать ничего не могу!

Доктор прекрасно знал когда следует остановится в выкачке денег и стать доктором. Именно поэтому его ценило руководство и не придушили еще благодарные клиенты. Он отбросил фальшивую маску радушного и доброго «доктора Айболита» и вполне по деловому объяснил:

— Метаболических, физиологических и гормональных нарушений нет. Онкологии тоже. Так что это психоэмоциональное. Меньше нервничайте, занимайтесь спортом и соблюдайте разумную диету. — врач протер очки в тонкой серебрянной оправе — А таблеточки все же попейте… — от бонусов с этого борова доктор отказываться не собирался. — Кстати, у нас в клинике замечательный психотерапевт, очень рекомендую.

Игорь Валентинович хмыкнул, подхватил со стола пузырек с капсулами и неглядя подмахнул счет. Вот уж по психиатрам только бегать осталось, подумал он. С бурной молодости он верил что от нервов помогают три вещи: баня, водка и девки. Причем все и сразу. Но в элитной сауне он был в начале ноября, за неделю до того как его прихватило.

Кто у нас спец по психиатрии, думал он, душевнобольных лечит? Стоп, душевно, душевно…

А что если закатить к Афоньке? Вот он то должен разбираться в разных загибах души. Решено! Игорь Валентинович сел в свой «мерседес» и уверенно повернул к центру города, прямо к Троицкому собору.

Отец Афанасий, в миру Евгений Петрович Афанасьев, увлеченно читал новый выпуск «Епархиальных Ведомостей». Газета выходила как на русском, так и на украинском языке, но из соображений политики священник читал только на мове. Еще в начале девяностых, когда дерибанили все что могли, включая веру, молодой инок сообразил куда следует податься. В московском патриархате была слишком жесткая дисциплина и путь наверх иерархии был долгим. Другое дело Киев с его жаждой отхапать любую часовенку у Третьего Рима и желательно при этом подгадить конкурентам. Никогда не выходя за рамки, всякое может случится, может еще придется каяться перед патриархом всея Руси, он давал правильные интервью и читал правильные проповеди. Карьерная лестница поднимала его как эскалатор, лишь изредка приходилось локтями отпихивать конкурентов. И для сорока двух лет стать настоятелем областного собора вполне неплохо.

Что самое интересное, отец Афанасий был глубоко верующим человеком. Его вера позволяла на пожертвования купить новый «Геленваген» и не испытывать ни малейших угрызений совести. В чем-то она была сродни убежденности его одноклассника Игря Ползунова, в том что он переплачивает работникам. Обоим даже в голову не приходило что установившийся порядок, где низы живут в нищете, а они блаженствуют, омерзителен.

В собор, торопливо и неловко перекрестившись, почти вбежал Игорь Валентинович. Благо служба кончилась, а обрядов на вечер не было. Наскоро благословив приятеля и подставив руку для поцелуя, он провел его в личную обитель. Кабинет, если по-мирски. Жестом отправил бабульку-прислужницу за кагором. Та поклонилась и засеменила прочь, чтобы не мешать батюшке вести душеспасительные беседы. От вина директор отказался, чем сильно удивил отца Афанасия. Игорь Валентинович начал было рассказывать, что за беда с ним приключилась, но его прервал дикий вопль:

— Красные кони Богородицы по вам потопчутся!

— Это что? — вздрогнул директор.

— Не обращай внимания, — поморщился отец Афанасий — это местный блажной, Яшкой кличут, он безобидный.

— И часто он так голосит?

— Да постоянно, — ухмыльнулся священник — но прогонять нельзя. Блажных народ любит. Сердобольный у нас народ. Да плюнь ты, лучше расскажи, что с тобой случилось?

Рассказ получился коротким. Игорь Валентинович опять присосался к бутылке с минералкой, а отец Афанасий принялся теребить жиденькую бороденку. Прошелся туда-сюда и спросил:

— А что врачи?

— Да не знают они ничего. — от жалости к себе, такому несчастному и голодному, а еще с этой долбанной горечью во рту, Игорь едва не всхлипнул.

— Вот, что, друг мой. — строго сказал Афанасий — Пойдем, пройдемся.

Директор был далеко не дурак и намек понял. Тихие бабушки тоже могли настучать руководству. Серьезные вопросы лучше решать без свидетелей. Они шли по аллейке возле храма, медленно и неторопливо. Святой отец и солидный бизнесмен. Что могли они обсуждать? Пожертвования, например. Или спасение, заблудшей в финансовых махинациях, души. Но они говорили не об этом:

— Ты к гадалкам ходил? — спрашивал святой отец.

— Нет.

— Может на собрание какого-нибудь культа?

— Да что я, тюкнутый в темя что ли?

— А с ведьмой какой не…

Священник не закончил. К ним подбежал небритый, лохматый, одетый в рваный грязный пуховик и пузырящиеся на коленях спортивные штаны, рыжий детина с пронзительно голубыми глазами умственно отсталого и начал причитать:

— Красные кони, красные кони Богородицы.

— Да, Яша, — мягко, как разговаривают с детьми, произнес отец Афанасий — мы слышали тебя, красные кони Богородицы. Иди дорогой в трапезную, сестра Марфа тебя покормит.

— Кушать это хорошо. — согласился блажной.

— Вот и иди, Яша, ступай с Богом.

Перемена в блажном наступила мгновенно. Еще секунду назад он не вполне контролировал свое тело, двигаясь как изломанная кукла с перепутанными нитями. И вот резко остановился, заняв позицию почти фехтовальщика или бойца, нет, не угрожающую, но готовый отразить любое агрессивное движение. Так двигаются только воины с огромным стажем. Это неосознанные движения, впитанные в плоть и кровь. Добродушные, но глупые глаза сковал лед. Как будто смотришь в глубь ледника. Изменился и голос, на смену горластому ребенку в теле мужчины, пришла личность привыкшая командовать и при этом не повышать голос без нужды:

— Я Михаил, архангел Господень! — сказал он — Бог говорит тебе: горек хлеб, украденный у работника!

И все. Двое имеющих власть мужчин стояли окаменевшие от страха, а перед ними опять приплясывал обычный блажной. Первым опомнился священник. Хотя его действия были странными. Он активно подталкивал Игоря Валентиновича к воротам ограды собора.

— Ты чего? — директор не понимал за что его выгоняют, и вообще в его голове творился сумбур.

— Иди, иди! — в голосе отца Афанасия звучала паника — Мне в келью надо, в пост, в покаяние…

Нечистый на руку священник понял, что это последнее предупреждение от высшего начальства. И лучше он проведет остаток жизни в рубище, в самом глухом монастыре, чем ослушается.

— А мне-то чего делать? — взмолился Игорь Валентинович.

— Совсем тупой? — взъярился отец Афанасий — На бабки раскручивал работников? Верни! Иначе дальше будет еще хуже!

Игорь Валентинович гонял всех своих менеджеров, администраторов и помощников по офису. Боже, благослови бюрократию, он нашел все адреса и фамилии всех работников, тех кто работал сейчас и тех кто уже уволился. С работающими сейчас поступил проще, выписал всем премию в половину оклада, эх прощай новый бассейн в загородном доме. Осталось сто двадцать восемь тех кто уволился.

Так директор не крутился даже во время кризиса, да что там кризис, когда премьер приезжал и то активности было меньше. За два дня сто двадцать пять человек было найдено и деньги с солидной компенсацией были возвращены. Впрочем, он платил так мало, что этот финансовый удар фирма вполне выдержала. А вот сколько выдержит он сам, директор не знал. Становилось хуже и хуже. Не просто горечь преследовала его, он начал блевать желчью. Надо выполнить приказ ангела, а в том, что это был ангел Игорь Валентинович не сомневался, иначе его ждет мучительная жизнь и не менее мучительная смерть. И кто знает, что еще. Все бы хорошо, но трое наотрез отказались встречаться с представителями фирмы. Пришлось ехать самому.

Лопанский въезд пять. Дыра дырой. Кособокие, построенные еще до Революции, дома. Рукой подать до центра с его бизнес-центрами, гламурными клубами и фешенебельными отелями. Нищета на задворках любого города, любой страны. Как язва, что стыдливо прячут под повязкой.

Олейник Геннадий Сергеевич, квартира два, прочитал на листке директор и постучал в обшарпанную дверь коммуналки. В нос бил запах кошачьей мочи и гнилого дерева. Наконец за дверями послышались шаги.

Открыла женщина среднего возраста. Именно так, среднего возраста, потому что определить точнее по ее испитому лицу было нельзя:

— Шо надо? — спросила она, демонстрируя золотые коронки и мощный запах перегара.

— Позовите Геннадия Сергеевича, — пересилив гордость Игорь Валентинович добавил — пожалуйста.

— Помер сосед-то. — равнодушно ответила женщина.

— Как помер? — обомлел директор.

— Как, как? — ответила она — Работал на одного упыря, чтобы матери на операцию заработать, а тот возьми его и кинь на деньги. Марья Степановна представилась без лечения, а Генка с горя, что мать не вытащил, удавился на ремне…

Она что-то еще рассказывала, похоже выпрашивала деньги на выпивку, но Игорь Валентинович не слушал. Хорошо, что взял шофера, сам бы вряд ли до дома добрался.

Дома, хлебая горький, омерзительный и баснословно дорогой коньяк, директор думал, как выпутаться. Получалось что никак. А в углу соблазнительно поблескивал сейф с охотничьим оружием.

Однажды у меня с деревянной головоломкой произошёл прикол, навсегда переведшей её для моего сознания из медитативного развлечения в «психологический якорь».

Я (как уже рассказывала) никогда не игнорировала лечения у психиатров, поэтому была с ними хорошо лично знакома в их последовательности работы в нашей ведомственной милицейской больнице. Но в принципе симулировала одновременно кучу болезней — как вариантов экстренной эвакуации со службы… Но как-то дослужила всё же до вожделенных сорока пяти. Отвлеклась, вернёмся.

Так вот, когда я в очередной раз залегла на профилактику дистонии в нашу уютную Неврологию, то завалившись на своей койке, тут же высыпала на одеяло купленную по случаю деревянную головоломку, заметно напоминающую кучу разломанных прищепок. И лежу я себе, глубокомысленно осуществляю следственные действия — пытаюсь сложить домик…

В разгар моих трудов в палату входит психиатр, очевидно её пригласили к моей соседке по палате — бабушке с деменцией, и она пришла узнать подробности: год/город/ сезон, или что там у таких бабушек спрашивают…

Так вот, заходит она в палату, и видит меня засыпанную этой кучей деревяшек… Она про бабушку моментально подзабыла и как-то сильно пристально заинтересовалась моим занятием… У меня под её взглядом волосиночки по загривку нехорошо зашевелились. Мы встретились взглядами… Всякий мой интерес к головоломке и почти найденная логика последовательности установки прищепок улетучились ))) В голове просел вакуум, никакого плана самозащиты от этого пристального любопытства не придумывалось…

— А что это у Вас?

— Это головоломка — домик.

— Аааа, — и дохтур как-то замедленно повернулась к бабушке, уточнять наши координаты в пространстве и времени.

Я ту головоломку, кстати, так никогда после этой встречи взглядами и не собрала. Она стала для меня классическим «якорем». При одном попадании в моё поле зрения эти разбросанные впоследствии по квартире среди детских игрушек деревяшки вызывали воспоминания об ощущениях под направленном на меня задумчивом взглядом психиатра.

Я старый таракан ещё советских времён, спустя 20 лет вернувшийся на свою Родину. Мне удалось отыскать тот панельный пятиэтажный дом, где меня когда-то родила мама. Вот эта четырёхкомнатная квартира. За вентиляционным окошком в уборной я и появился на белый свет. Теперь в этом жилище-другое время и другие люди. В моей душе, когда я незаметно пробрался в него неделю назад,появилось такое же чувство, которое испытывает ребёнок, развернувший конфетный фантик и неожиданно увидевший, что он пустой. Всё хорошее, что малыш может сделать для себя теперь,-это бережно положить красивую бумажку от сладости в общую коллекцию, чтобы иногда любоваться ею и показывать своим друзьям…

Сегодня солнечное утро 17.08.2019 года. Хозяева квартиры дружной семьёй уехали на свою дачу на все выходные. И я могу безбоязненно прогуляться по дому. Нет ни их, ни проклятых «мобильников», излучающих мерзкие электромагнитные волны…

Везде евро-окна, паркетные полы. А раньше здесь под ногами скрипели обычные деревянные доски, и бывшие жильцы шпаклевали рамы перед наступлением осенних холодов… Я совершенно один ползу по кухонной стене и озираюсь… Помню, как отец старого ещё семейства задумчиво покуривал здесь, за обеденным столом, папиросы «Беломорканал» и покашливал при этом в кулак от их крепкого дыма под жужжание вытяжного вентилятора. А хозяйка что-то варила и жарила на газовой плите…

А вот зало-большая комната, где вся советская семья смотрела цветной телевизор «Горизонт». Вообще в этой квартире в своё время проживали четыре человека: муж с женой, их дочь-пионерка и её бабушка по линии матери. Завидные хоромы для одной такой малочисленной семьи…

Девушка-подросток была достаточно привлекательной, и за ней бегало много ухажёров.Но только она почему-то запала на рыжего конопатого очкарика из соседней квартиры. Часто битый школьными хулиганами невзрачный «ботаник» с дипломатом и знать не знал, что поселился в девичьем сердце. Но только влюблённая барышня не показывала ему вида, хотя однажды решила раскрыться. Я помню, как шевелил своими усами над ними, когда они, не видя меня, сладко целовались на кровати в её комнате. И их поэтичный роман в итоге успешно закончился брачным союзом…

Бабушка Ирины вязала вечерами на спицах шерстяные носки, платки и ещё что-то. В её комнате было много икон, которым она набожно крестилась и молилась утром и перед ночным сном. На её столе постоянно лежал клубок ниток и коробочка с таблетками. Она не смогла дожить до свадьбы своей внучки и отдала Богу душу в сентябре, когда за окнами водило хоровод солнечное тёплое бабье лето…

Что стало с Владимиром Вячеславовичем и Еленой Александровной я не знаю.Мне в те молодые годы захотелось посмотреть мир, и я отправился странствовать по белому свету,оставив их квартиру…

Не знаю, как меня за время моего бессрочного круиза не склевали птицы и не раздавили чьи-нибудь ботинки. Но мне удалось побывать в трёх разных городах и познакомиться с другими тараканами. А теперь я вернулся обратно, но чувствую себя здесь посторонним. Думаю, что, пожалуй, заберусь в вентиляционное окошко в уборной и буду тёмными ночами при свете зажжённой свечи писать мемуары о своей тараканьей жизни…

Мне было тогда лет 14…. это была моя первая работа — агитатор в предвыборной компании… мы работали втроем — три подружки веселушки))) нам выделили участок — зарплата по итогом голосования с нашего участка — за каждый голос определенная денюшка))) Был декабрь, работали по темноте, после школы… было голодно и холодно… ходили по квартирам, агитировали граждан целый месяц….

Потом, после голосования позвонили подруги и пригласили приехать за деньгами…. мы поехали вдвоем, т.к. треть не смогли найти ва тот момент… получили деньги — аж 800 руб! и тут же поехали на рынок в Лужники… эх… помню на выходе увидела женщину продававшую прикольную жилетку кожаную (тогда это было модно) за 150 руб… Хотела ее сразу купить, но подруга отговорила — типа наценка большая, а на самом рынке дешевле будет… вот мы и пошли на сам рынок…

Идем по рядам, прикидываем на чтобы потратить свои кровные… и тут к подруге подбегает тетка и предлагает стольник заработать!(О!)… ну мы конечно и согласились… Историю нам такую поведали — Тетка эта типа торгует свитерами у метро с наценкой, но при этом покупает их на самом рынке оптом. А народ-оптовики ей продать товар отказываются (типа, спекулянтов в сад xexe). От нас требовалось взять деньги этой тетки, купить свитера, принести ей и получить свой стольник. Ну мы и пошли.

Стали свитера упаковывать и тут выбегает какая-то левая тетка и пищит, что свитера мы для спекулянтки покупаем, мол не продавайте ей! Тут из-за палатки выходит наша «главная героиня», забирает свои деньги и начинается ругань…. сыр-бор, в общем… в итоге она заявляет что мы покупаем свитера на свои деньги, а значит те не имеют права нам отказывать…. ну подруга в растерянности достает все наши деньги и… покупает свитера…. уж не знаю в какой именно момент ей та тетка шепнула, что она будет нас ждать с деньгами и свитерами за углом…

Как вы уже догадались, за углом тетки не оказалось…. а через три минуты, когда мы пришли вернуть свитера, не оказалось и продавцов сего богатства… Мы пошли искать того, кому эти свитера будут нужны, но… дураков не оказалось… Мы эти «сокровища» покупали полностью запакованными, а когда открыли — обнаружили страшную дешевку… Вот так мы и остались без денег, но со свитерами….

Третья подруга нам так ине поверила… решили что мы ее деньги присвоили и еще долго на нас обиду таила… Ну а мы порыдали-порыдали… а потом свитера презентовали своим дедушкам… вот такая история была…

Вчера, а точнее — уже сегодня легла спать в пять утра. А почему? Вынужденно.

Позавчера вечером, скорее — ближе к ночи только я спать легла, укуталась с такой благодарностью в лёгкое пушистое одеяло, как чувствую: проступает ОНО — текст к следующей главе. И вот он уже начал литься, интересный, оригинальный, смешной… Я сначала ему радостно поулыбалась, а потом, вылазить-то всё равно неохота, я его — ррраз! И прикрутила портал: «Утром! Утром этим сразу и займусь!» С тем счастливая — текст уже есть, и заснула.

Как проснулась — тут же открыла комп и рука зависла. Всё, что помню, это свою радужную улыбку, и больше ни буквы, ни темы, ни единой фразы… Полная тишина — все на перерыве.

Посидела я так, ну не приходит ОНО. И с огорчением, конечно, но занялась чем-то другим. За день к повести так и не притронулась.

Вечером, примерно опять в час ночи ложусь спать, обнимаю подушку и ОНО тут же включается, наверное на подушке голову поджидало. И текст льётся уже не вчерашний — я бы его узнала, а какой-то совсем новый, радикально про другое. Я поняла, что если хозяйничаю здесь явно не я, то и время выбирать тут не мне. Буду со своей подушкой сильно много выделываться — Муза вообще сядет на своего Пегаса и только копытами эта парочка напоследок звездануть может.

Быстренько встала, включила ноут и как миленькая начала под диктовку писать до полного исчерпания. Штормило ОНО до пяти утра. В пять меня от усталости уже совсем сносить начало, и ОНО отпустило.

Я тихонько встала, пол подо мной как после водки покачивается. Прошлась аккуратно, умылась и легла спать. Подушку с опаской обняла, вроде тяжело голове, но тихо, все молчат.

Утром проснулась как обычно в девять — этого мне никто не отменял. Свет в сознании включился: «Доброе утро!» автоматом, и вот, что интересно — полное нежелание и даже страх открыть и прочитать, что я там вчера «с вечера» четыре часа сочиняла. И весь день «ОКНО» закрыто, и энергии никакой нет. Затаились наверное, ночи ссуки ждут. А может и подушка — волшебный гаджет на связи с ОНО, лежит сейчас и подзаряжается. А я типа кабельно- проводниковой приставки для работы с клавиатурой, чтоб потом обратно в облако их тексты запускать.

Сейчас уже, после микроволновок, ничему не удивляюсь.