Автор: Myrrrchik  ( Вадим ЗЫБИН )

Создано: 13 Июль 2020

Раздел: Фэнтези рассказы

 

Рассказ мне подсказали моя кошка, с благородным именем

Кисюнья-Тереза-Сильвия-Карла фон Котикова,

редкой породы «Мус с Орная»

и двукотан из приходящих к ней нахальных братьев,

с давно забытой фамилией Безблох,

ее беспородных друзей, широко известных в узких кругах

по кличкам   Мармелад   и   Одеколон.

 

 

Про преступника Бена и майора Джонсона. ( Совершенно дивный абсурд )

 

На высоковольтных проводах сидела ласточка и читала газету.

Это была не ласточка…

Это был майор Джонсон, который следил за опасным преступником Беном, намеревавшимся ограбить кассу, расположенную в центре элитного района старинного города, построенного на берегу озера за прошедшую ночь.

Уютные, красивые дома всех цветов радуги создавали праздничное настроение. Солнце ярко светило, весело отражаясь от окон и оптических прицелов. В просветах между окружающими домами виднелась унылая холмистая степь и загаженное дикими собаками поле.

На улице, возле банка, стоял роскошный белый лимузин с открытым верхом, сверкающий хромом и лакированной натуральной кожей, казавшийся от этого воздушным и невесомым. За рулем, в положении «развалясь», сидел чернокожий водитель в форменной фуражке с эмблемой банка. Брендовая, безупречно выглаженная одежда скрывала под собой стальные мышцы обладателя черного пояса по прыжкам в сторону с разбега.                                        Левой рукой, с массивным золотым перстнем поверх белой перчатки, он стряхивал на дорогу пепел дорогой сигары, а забинтованная правая рука бережно покоилась на бархатной подушечке с золотым шитьем.                                                                                                              Рядом, на пассажирском сидении, блаженно щуря карие глазки, грелась на солнышке небольшая, чуть больше белки, пушистая собачка с золотистым окрасом шерсти.                   Эта милая помесь волкодава с горлохватом, с острыми, выпирающими вперед зубами, на которых светились капельки кровавой слюны, пучеглазый выродок семейства собачьих, обладала исключительно злобным и гнусным характером.                                                              Она предназначалась для влажной уборки салона машины, чем была крайне недовольна, и свежая кровь на забинтованной руке водителя была тому свидетелем.                                        Это была прихоть хозяина машины, и только поэтому собачка, пока, оставалась живой.

На колесах автомобиля блестели платиновые колпаки с золотой гравировкой, привлекавшие внимание к широким черным шинам с именем владельца по кругу, выполненным серебряными готическими буквами

От машины шел тонкий аромат разогретой соляры, а на размягченном солнцем асфальте отчетливо виднелись ведущие к ней глубокие следы от гусениц, вдавленных в дорогу большим весом закамуфлированного под лимузин бронетранспортера со взводом бойцов спецназа внутри.

Из выхлопной трубы лимузина вылетела муха. Поджав лапки, муха, с натужным гудением крыльев, заложила крутой вираж с набором высоты.                                                                     Заняв заданный эшелон, первый пилот выровнял тягу обоих двигателей, регулируя число взмахов крыльев, приказал радисту запросить координаты цели у диспетчера, который вел их на радаре и передать данные штурману. Третий стрелок, внимательно следящий за задней верхней полусферой, доложил о пчеле без опознавательных знаков, летящей параллельным курсом. Второй пилот вместе с бортинженером спустился на среднюю палубу в реакторный отсек, откуда перегретый пар высокого давления, подавался на турбины электрогенераторов, вырабатывающих энергию для бифотронных двигателей крыльев и рулевых жужальцев. Двигатели у мушки были устаревшие, не один раз перебранные и давно требовали замены на современную фазопримную модель. Выслушав доклад начальника дежурной смены механиков, офицеры обратили внимание на странный жужжащий звук. После пояснения стармеха, что перед стартом сюда, неведомо как, залетел пассажирский 737 Боинг, который сейчас кружит вокруг лампочки в поисках выхода, они прошли в брюхо «МУХА» (Малого Универсального «Х» Аппарата), чтобы поставить груз на боевой взвод.

Преодолев расстояние, отделяющее ее от Бена, муха плюхнулась к нему на воротник и смачно высморкалась радиоактивной меткой из находящегося в грузовом отсеке свинцового контейнера. Облегчившись и сбросив контейнер через кормовой люк, она с  удовлетворенным жужжанием улетела.

Высоко над городом, детекторы секретного орбитального зонда засекли точечный источник ионизирующего излучения и навели на Бена мощные оптические фото/видео регистраторы.

Бен зашел в банк через толстую железобетонную стену, стилизованную под стеклянную дверь, которая закрылась за ним с характерным хлопком тормозного парашюта. Он не мог видеть, как возле его головы пронеслась ласточка, оставляя за собой беловатый инверсионный след. Догоняющий ласточку рев реактивного движка бессильно разбился о монолитную стену здания.

В кассовом зале была утренняя прохлада и мягкий рассеянный свет. Негромко шуршал кондиционер.

Возле стены стояло несколько столов с рекламными брошюрами, один из которых был накрыт бело-оранжевой скатертью из шелковой ткани с необычной бахромой из тонких веревок и рисунком, изображающим зеленого тутового шелкопряда, товарным знаком лучшей в мире фирмы по производству парашютов. Возле стола уборщик, не спеша, нагружал совок оплавленными термитом железяками, вперемежку с черно-белыми перьями.

В центре зала, на почетном месте, висел портрет основателя банка, в богатой золоченой раме, написанный маслом в полный рост. На портрете был изображен суровый, коренастый мужчина с военной выправкой, который, в прошлом, судя по шраму на лице, прошел с боями не одну горячую точку, привыкший к физической боли и лишениям. Он был одет в старинную униформу времен Никсона и вооружен допотопным автоматическим оружием

(справка: Никсон Ричард – мелкий политический деятель в эпоху шоумена Майкла Джексона).

Совершенно живые глаза портрета, покрасневшие после бессонной ночи проведенной в хлопотах по строительству здания банка, с мукой и ненавистью, смотрели на Бена не моргая, благодаря контактным линзам.

По лицу на картине ползал муравей, вызывая у лица мурашки по всему телу.

Он шаг за шагом исследовал губы, которые минут десять назад пропустили баночку пива. Найдя каплю пива, задержавшуюся в складке губ и осторожно попробовав незнакомую жидкость, захмелев, муравей почувствовал себя новым муравьем, который тоже захотел выпить. Слизав остатки капли божественной влаги у него случился конфуз – недержание муравьиной  кислоты, от которой моментально вспухла нижняя губа.

На лбу портрета выступил холодный пот.

Блуждая по поляне, покрытой жесткой черной травой и невыносимо щекоча намечающиеся усы, муравей набрел на вход в муравейник. Он долго и настойчиво пытался пробиться сквозь густые заросли «домой», в правую ноздрю, побуждая к неодолимому желанию чихнуть. Посидев на щеке, трезвея, пьяный садист начал было двигаться выше, но лицо на портрете сделало неуловимое движение – похожее на половину улыбки, и попыталось сбросить мучителя. Муравей сорвался, покатился вниз, но успел-таки на лету вцепиться в ближайший прыщ, повис на нем, перебирая лапками, вызывая резкую боль с диким желанием почесаться. Из глаза портрета выкатилась крупная слеза и смыла мерзкую тварь на пол. Еще никогда специальный агент 7.7.0 не был так близок к провалу.

В небольшом аквариуме, где плавали золотые рыбки и струились необычные водоросли, подводный десантный крейсер продул балласт и, нехотя оторвавшись от илистого грунта, подвсплыл на перископную глубину. На поверхности было не спокойно. Штормило от горизонта до горизонта. На горизонте, вдали, через водяную пыль, можно было смутно рассмотреть стенки аквариума в мощный морской бинокль. Четырех- пятибалльные волны догоняли одна другую и, сталкиваясь между собой, образовывали высокие водяные горы с глубокими бурлящими водоворотами между ними. Холодный колючий ветер, от находящегося рядом кондиционера, срывал клочки пены с верхушек волн. Водяные валы, перекатываясь через тысячетонную тушу субмарины, плавно покачивали ее, переваливая с боку на бок.

Едва перископ поднялся из шахты, как на него тут же уселась, взявшаяся из ниоткуда чайка, загородив мокрым хвостом все поле зрения. Пытаясь согнать «пернатую радость», Коммандер резко повернул смотровой прибор влево. Чайка закричала от неожиданности, и обильно испачкав стекло объектива продуктами испуга, улетела в никуда, тяжело поднявшись на крыло.  Мертвый стеклянный глаз перископа, с кэпом на нижнем конце, почти ослепший от богатого внутреннего мира птицы, начал внимательно следить за Беном, а группа захвата, состоящая из восьми «морских котиков», приготовилась покинуть судно.

За стойкой, возле открытого, доверху забитого деньгами несгораемого сейфа, сидела миловидная девушка. Она была одета в легкую блузку с глубоким манящим вырезом, открывающим нежную шейку, украшенную красивым коралловым ожерельем и черной родинкой, оттеняющей белизну ее кожи. Родинка кадр за кадром фиксировала все движения вокруг.

Блузка элегантно переходила в мятый, местами обгоревший, пиксельный камуфляж, не видимый из зала, с широким офицерским ремнем на котором висел «ПАРАБЕЛЛУМ» в кобуре, водолазный нож и пара-тройка гранат различного назначения. Около ее ног, обутых в сапоги имитирующие лапки ласточки, лежали срезанные части подвесной системы реактивного ранца, остатки которого подметал уборщик.

Нагнув голову, она внимательно проверяла купюры из толстой пачки, лежащей перед ней. В отблесках потолочного освещения, преобразованного в поляризованный свет специальным напылением на гранях кораллового ожерелья, на купюрах можно было прочесть слово «ДЖОНСОН» в форме полукруга.

Каждая купюра была заранее надкушена майором Джонсоном лично. Но одну из них он пропустил, и очаровательная девушка быстро исправила ошибку.

Буквы на этой купюре сложились в слово «ДЖО_СОН».

В славном имени отсутствовала одна буква, так как майор еще не успел вставить зуб, потерянный в предыдущей масштабной операции под кодовым названием «ТерраХамстер».

Хвала Всевышнему, что он отделался только потерей зуба и несколькими царапинами в том БОЮ, когда ВСЕ зависело от случайностей, и его жизнь висела на волоске в ожесточенной схватке один на один с хомячком, который пытался погрызть его секретные шлепанцы на воздушной подушке.

Бен подошел к окошку и негромко поздоровался с девушкой, чтобы привлечь ее внимание. Сейф автоматически закрылся, среагировав на приближение Бена, и девушка не успела положить в него деньги со стола. Толстую пачку денег. Очень толстую. Не меньше 20 тысяч баксов.

Отличная приманка.

Все было готово к захвату.

Но Бен колебался. Зачем ему ОДНА пачка денег, когда их так МНОГО в этом огромном, в рост человека, массивном сейфе.

Проследив взгляд Бена, девушка с громким противным скрипом нажала на педаль, ругнулась басом американским трехэтажным с армейским уклоном, моргнула фонариком, махнула свернутой газетой и просвистела условный сигнал, стараясь это делать незаметно и непринужденно, чтобы не спугнуть клиента.

Вскоре появился служащий банка несущий большой лист, похожий на бумажный, свернутый трубой. Он подошел к сейфу, снял с гвоздика и передал девушке, которая сложив его несколько раз до величины конверта, небрежно бросила на стол. Развернув рулон, который оказался другим сейфом, работник, выровняв пальцем гвоздик, повесил его на место старого, взял со стола конвертованный сейф, положил в нагрудный карман и унес из зала. Новый сейф щелкнул замком и медленно открыл толстую, бронированную дверь.

Он был пуст.

Разочарованный Бен решил не торопиться и мило улыбнувшись, предложил кассирше переспать.

Поздно вечером, горячо целуя и лаская нежное тело девушки, Бен неожиданно наткнулся на холодные яйца майора Джонсона. Ошалело оглянувшись по сторонам, он заметил квадратную челюсть, и тускло поблескивающее дуло крупнокалиберного шестизарядного револьвера «БУЛЬДОГ» в тени дверного проема.

Пахнуло сигаретным дымком, ружейным маслом и давно не стираным бронежилетом.           С потолка доносился едва слышимый шепот, и слегка покачивалась люстра, состоящая из шести пар кованных армейских сапог 45-46 размера на высоком дамском каблуке.  От нее в темноту, змеился толстый кабель правительственной связи.

В полу, около его брошенных вещей, бесшумно открылся люк, и чья-то волосатая рука нежно установила тяжелый медвежий капкан в правый карман его брюк.                                          Когда из-под одеяла, шипя и сверкая, ушла вверх красная сигнальная ракета, Бен рванулся в туалетную комнату.

Из унитаза на него смотрели тихие, ясные, немного уставшие глаза комиссара Мегре. Бен повернулся к дверям и, не найдя замаскированную дверную ручку, услышал за спиной вкрадчивый голос комиссара: « Не пытайтесь удрать, Бен! В бачке тоже наши люди! ».

Бен, резким, судорожным движением, рванул на себя ручку водосливного агрегата. Из унитаза долго раздавались затихающие звуки Марсельезы.

Из корзины для использованной туалетной бумаги слышались матерные команды, приближающийся топот ног и лай собак.

Недолго думая, Бен бросился в воду, где все еще плавала шляпа комиссара, и быстро поплыл в совершенно другом направлении. Всего лишь через полчаса он уже был на берегу небольшого озера, под сияющей луной, в безлюдной степи окруженный дикими собаками.

Злой, уставший и без гроша в кармане, Бен решил найти и ограбить кассу на следующий день.

Утром  …              — читай сначала.

Лекция, которая была услышана в небольшом провинциальном городке N   ( где все хорошо знают друг друга), в котором старенький лектор рассказал о мерах безопасности при ядерной атаке.

На лекции присутствовал и записал  Вадим ЗЫБИН.

Уважаемые господа!

Вы хочите иметь разных умных мыслям в голове о защите себе, на случай ядрёной атаки ?  Их есть у меня. Это такая классика, как я счастлив от вашего внимания. Ловите ушами моих слов про Ядрёну бомбу.

Ядрёна бомба, господа, это такое ведро, в которое насыпаны прОтоны, нЕйтроны, нУклоны, позИтроны, и а-, б-, ме- мЕзоны. Лежат они там и ждут, когда в это ведро придет своим пешком Самый главный нЕйтрон.

Когда Самый главный нЕйтрон постепенно заходит в ведро, все одевают глаза на лицо, кидают брови на лоб и культурно ему говорят : «Слышишь, ты кто такой, а ну иди отсюда».

А он, рубаха-парень, душа нараспашку, всегда готов прийти на помощь в трудную минуту, море обаяния, улыбка в тридцать два зуба, умеет вести разговоры до людей, галантерейно отвечает: «Я вас всех уважаю, хотя не помню за что» и грудью выпихивает из насыпанной кучи козявок два нЕйтрона.                                                                                                                          Эти два нЕйтрона, таки недовольные, что их прогнали с насиженного места, без второго слова толкают из кучи ишо по два нЕйтрона, которые энтому совсем не рады и щёбы не было на душе так больно, пинают других. Получается веревочная реакция со шкандалём, который кипятит настроение в ведре, пока оно не разлетится в дребезги и пополам.

Вот это, господа, и есть Ядрёна бомба.

А вот откуда берется Самый главный нЕйтрон, … то энто неизвестно, … я вижу, что изумление застыло у вас вместо лица между бровями и позвоночником, но энто, господа, военная тайна.

Я имею кое-что говорить за меры техники безопасности при ядрёной атаке:

Если у солдата глаз даже не алмаз, а ограненный до высокой степени искусства брульянт и сам видит, что на него падает Ядрёна бомба, он не должен никуда бежать, но должен залезть на самый высокий пригорок и три раза прокричать: «Ядрёна тревога!» …, потом лечь, что не сделала та девушка – антисемитка, с которой вчера был мой сын, и закопаться поглубже, чтоб на остатках тела не было сильных ожогов и можно было узнать, кому возместить моральный ущерб.
И ни слова крика больше, потому как длинный язык доведет не столько до Киева, как до другого интересного места, где можно занять мраморный диван временного проката, безо всякого риска подцепить дополнительную температуру к остывающему организму. И вести там себя гораздо скромнее, чтобы не привлечь внимание настоящего профессионала в белом халате, которого учили ставить клизму на дохлой крысе.

Голос из зала :
— Соломон Яковлевич !    Та девушка которую имел вчера ваш сын Моня — антисемитка ?
— Конечно да!   Он же ее имел стоя.   Так мучить человека.   Антисемитка!   Она, что, лечь не могла?

(Веселый шум в зале)

Перестаньте сказать, послушайте сюда три минуты, у мене еще имеется в запасе пара слов.

Если солдат наступает в сторону ядрёной атаки, то чтоб его не сдуло со скоростью звука до путешествия в далекий дезертир, с поля боя, где идет всяческая беспорядочная стрельба с разными взрывами и прочими громкими делами, от которых подпрыгивают ноги, и шобы у него не сложились впечатления по всему телу, он должен крепко пристегнуться к свой револьвер. Держать его нужно на вытянутых руках, иначе расплавленный железо будет капать на казенный сапоги.

Если гражданский человек, видя ядрёный взрыв на открытой местности, взялся нервничать, то я скажу ему: «Ша, не гони волну, это еще не шторм, но очки сними на всякий случай. Чтобы у тебе не случилась эпидемия на живот,  завернися у белую простыню и медленно,      о-о-чень ме-е-едленно, ползи на соседнее кладбище».

— И вы мене спрашиваете, почему медленно? – а я не постесняюсь ответить, не надо разводить панику.

— Почему на соседнее кладбище? – вы делайте мне смешно, потому что на ближайшем остались только самые дорогие места в первом ряду.

И последнее: если вы имеете удовольствие видеть глазами ядрёный взрыв, в населенном пункте подобно тому, в котором сейчас находитесь, то вы должны знать, что все делается к лучшему.

Просто не всегда к вашему.

Поэтому вы должны взять ноги в руки и моментально, я подчеркиваю, мо-мен-тально, стать под стенку здания, противоположную взрыву. Тогда вас заваливает таким количеством кирпича, что радиация вам уже не страшна.

А пересекая дорогу, помните, что там же бегают детки, эти мелкие сволочи, наше светлое будущее.

Спасибо за внимание!

ЗАПОРЧИК

Типа сказочка

 

Случился у некого Запорчика День рождения и не просто обычный, а юбилейный с круглой датою.

Все его поздравляют: и коллеги и просто прохожие, Журналюги-Папарацци с вопросами лезут откровенными, а он уже устал от такого внимания и хочется ему просто полежать где-нибудь, расслабиться и предаться анализу происходящего.

И удумал тогда этот некий Запорчик учудить – ничего не говорить на всяких брифингах настырным Журналюгам про планы свои дальнейшие – пусть маются в недоумении.

Удумал и удумал, а для началу решил немного отдохнуть – клювиком расправил все складочки неудобные, очистил себе местечко от шелухи и комочков всяких и улёгся для отдыха в удобной позе (младенчика или козлёнка-зародыша).

И наснился ему кошмар форменный – ненужный он вдруг оказался, все его гонят и клянут словами последними, и никто не скажет хоть полсловечка дружеского.

Даже дружок его Говнюк от него отказывается: «Фу, – говорит, – от вас дух какой-то нехороший источается, шли бы вы подальше отседова».

А настырные Журналюги наседают отовсюду, нет от них покоя-радости – лезут со всех сторон, как мухи назойливые, изо всех щелей выглядывают, а кто-то ещё и автограф требует.

Бросился тогда Запорчик к приятелю своему закадычному – Геморройчику соседнему, а и тот закрылся наглухо в своём офисе и притаился, будто гулять пошёл с собачкой мопсиком.

Совсем загорюнился Запорчик, бредёт по закоулку какому-то, а навстречу Старушка топи-топает в платочке и с корзинкою, а в ней яйца понатыканы.

Пригляделась к горемыке несчастному и спрашивает: «А ты, часом, касатик, не из пионеров-ли будешь?»

– А почему вы, бабушка, про меня такое удумали?

– Да уж больно, вид у тебя унылый, потерянный – у пионеров завсегда такой вид, когда задумают какое-нибудь дело хорошее, а оно и не получится, вот их и песочут на общем пионерском собрании, а они потом ходят унылые.

Понял Запорчик, что надо совершить дело какое-то хорошее и чтоб получилось обязательно – тогда опять и будешь всем в радость нужную.

Смотрит, а в переулочке стоит-горюет розовая Клизмочка-Спринцовка, пускает слезки из носика длинного.

– Ты чего такая несчастная, девочка?

– Да вот, хозяйка хочет меня выбросить за ненадобностью.

– Ну, мы это еще посмотрим! Ишь – за ненадобностью, чего выдумала!

Рассердился Запорчик и решил тут же сделать доброе дело, как пионер отважный или даже вожак комсомола всесоюзного.

Побежал искать эту хозяйку клизмину нерадивую, а уже стемнело, ночь наближается – и не заметил на своём пути яму глубокую, свалился в неё, да и увяз там накрепко.

А это Яма была непростая ямина, а Канал для попаданцев в миры разные, типа канала безвременья – очень любили эти попаданцы ползать по таким каналам между мирами и временем, и творить свои дела безнаказанно.

Обычно это всякие любопытные, типа туристы исторические – всё им хочется разглядеть Атлантиду, еще не потопленную или полистать рукописи в библиотеке Александрии древнегреческой имени Платона-Аристотеля.

А встречаются и очень опасные – лезут в тела всякие граждан прошлого и будущего, и творят всякое.

Если в тело какого-то гражданина взрослого, то ничего ещё, а вот когда проникают в какого животного, или хуже того – в ребёнка несмышлёного, это уже беспредел полный, товарищи, вот это нужно пресекать по-настоящему.

Это просто по-пионерски надо действовать, решительно. Как говорится в известной пословице – «No pasaran!» и точка!

Вот и решил Запорчик встать всем существом своим, так сказать, собою пожертвовать, на пути проникновения всякой нечисти, а то ведь нарушат цепь событий исторических и наделают беды непоправимой и трагических последствий для всего сущего.

Долго так стоял на страже мировой целесообразности – может, 10 лет, а, быть может, и 70…

А вполне возможно, что всего 3 дня прошло – ведь в этой Дыре всё совершенно относительно.

Время там, в Канале, по своим законам движется – то скачками какими, а то в темпе бешеном, а потом вообще остановится – совершенно никакой определённости.

И со временем наловчился Запорчик насквозь отличать проходимцев корыстных от граждан просто любопытствующих.

Подползает, к примеру, небольшой такой попаданчик упитанный и умоляет ласковым голосом: «Мне бы узелок с микстурою передать бабушке, уж очень она мается от хвори в своём веке каменном», а Запорчик видит сразу же, видит насквозь все его коварные замыслы – хочет негодник обманчивый на самом деле надуть одного товарища средневекового и заполучить у него сведения про рецепт алхимический.

А рецептик-то очень важный для получения чистого золота или спирта горючего из навоза конского – что кому нравится.

Много чего ещё хорошего сделал Запорчик для охраны исторической неприкосновенности и защиты от проникновений незаконных в чужие туловища.

Пришлось ему однажды целую толпу попаданцев из Питера сдерживать – захотели, понимаешь, срубить бабла по-лёгкому и заделались для этого чертяками разномордыми, чтобы потрясти в преисподней богатых грешников – очень ужасное было противостояние, но сумел-таки Запорчик отбить все атаки гопоты питерской и не дал в обиду адских жителей.

Были, конечно и просто случайные попаданцы горемычные – по недосмотру личному и простой неосторожности падали в каналы и блудили – искали, как выбраться.

Тут Запорчик им в помощи не отказывал – разъяснял подробно, как выбраться в своё прежнее положение и советы давал по технике непопадания.

Проходили изредка из «Время Будущее» группы школьные с целью изучения быта исторического всяких эпох цивилизации – в этом случае приходилось Запорчику скукоживаться и к стенкам канала прижиматься до невозможности, чтобы пропустить такую ораву детскую.

Много чего всякого пережил Запорчик в этой Дыре для попаданцев безответственных, не каждый Запор напряжение такое бы выдержал – постоянное давление моральное, да и физическое очень натужное…

Так что всё закончилось наилучшим образом, в лучших традициях образцовой пионерии – всем, кому надо, помощь оказана, а врагам оказано достойное сопротивление.

Ну, теперь можно и выбираться из Дыры по-тихому, а на смену пусть приходят другие, кто ещё жаждет подвигов на благо незыблемой исторической справедливости.

А как вот уйдёшь, чтобы было по-английскому? Ведь заметят сразу, замечутся – «Как? Каким образом? Как мы теперь без него будем дальше жить? Опять без усилиев?».

И чтобы не мучить своих поклонников излишними переживаниями, сбежал Запорчик незаметно тихим вечером в неизвестном направлении, только его и видели!

Адью, амиго, как говорится…

А с хозяйкой Клизмочки плаксивой всё-таки разобрался как следует – сделал ей неудобство в процессе жизненном и – вуаля, получите искомое!

Сразу же все бросились разыскивать Клизмочку-Спринцовку розовую, прихорашивать её, носик вытирать мягкой тряпочкой – оказалось, все в ней нуждаются, а она ещё и плакала навзрыд, горемычная, от равнодушия окружающих.

Глу-у-упенькая!

КУЗЬКИНА МАТЬ

(из истории идиомов)

 

В одном совершенно глухом посёлке на Алтае жила необычайно бесстрашная и очень любопытная Девочка. Была у неё великая страсть ко всяким страшным историям и жутким происшествиям, и ещё была у неё подружка – якутка-беженка, но никто не знал, почему она беженка и от чего убежала.

Якутка была очень начитанная и знала ответы на все вопросы, поэтому Девочка её уважала – уж очень хорошо она знала физику элементарных частиц, а также об особенностях строения подкрылков у саранчовых.

А посёлок потому так и назывался «Глухой», что сплошь все жители, о чём их не спроси, отвечали: «Ась?» и ладошку к уху подставляли.

Но Девочка внимания никакого на это не обращала, потому что с рождения к этому привыкла, старалась говорить всегда громко и по слогам, чтобы народ понимал.

Вот встретит кого-нибудь и спрашивает: «Граж-да-нин(ка), а вы зна-е-те ка-ку-ю – ни-будь стрш-ну-ю ис-то-ри-ю?». А гражданин(ка) всё равно сначала руку к уху приставит, скажет: «Ась?», а потом что-нибудь да расскажет – ну, там про вампиров и привидениев всяких…

Особенно Девочка Гробовщика доставала своими вопросами – как встретит, обязательно спросит: «Ну, что у нас но-вень-ко-го насчёт гро-бов и по-кой-нич-ков?». Как-то раз Гробовщик не выдержал и говорит: «Вот скажу Милиционэру, он тебе Кузькину Мать-то покажет!».

Очень заинтересовалась Девочка таким персонажем новым и просит: «Ска-жи, ми-лый Гро-бов-щик, а где жи-вёт эта Кузь-ки-на Мать и как её уви-деть, ку-да ид-ти-то?». «На Кудыкину Гору! Тьфу!» – ответил Гробовщик и поспешил по своим гробовым делам.

Пораскинула слегка мозгами Девочка и решила, что нужно, по-любому, сначала найти сынка Кузьму – этот уж точно знает, где его Мать обитается. Ходит Девочка по посёлку, спрашивает, где Кузьму найти можно – не знают жители такого персонажа, не ведают. И про Кудыкину гору тоже ничего путного не говорят – то ли не знают, то ли тайну какую страшную сохраняют. Зато частенько советуют Девочке ещё сходить «К чёрту на куличики» или «Куда Макар телят не гонял», а некоторые, совсем сердитые, так и вовсе «К чертям собачьим» отправляют. Даже Якутка не знала ответ на этакую сложную «закавыку».

Вздохнула Девочка, поняла, что ничего не доведается в родной сторонке, собрала котомку с харчами на две недели и отправилась по неведомой дорожке искать Кузькину Мать. Долго ходила, коротко ли, а истоптала Девочка семь пар обуви, истёрла в труху семь пар носочков и совсем перестала быть Девочкой, а стала симпатичной Девушкой.

И вот, как-то раз под Рождество, заходит она в монастырскую избу ночь переночевать, а монахи ей и говорят: «Эх, милая, зря ты тут ночевать собралась» – и смотрят этак жалисто. «А в чём сос-то-ит пе-чаль ва-ша, гос-по-да мо-на-хи?» –спрашивает Девушка.

Пошептались меж собой монахи и говорят: «Каждую ночь Шабаш происходит в этом помещении, а кто вытворяет это – не ведаем, боимся выглянуть. Вот товарища Милиционера позвали для прекращения такого безобразия».

И тут из-за монахов выступает молодой такой Милиционер в кителе и с револьвером в жёлтой кобуре, руку к уху подставляет и говорит: «Разрешите представиться – Милиционер для особо опасных заданий, сейчас буду засаду тут делать».

А девушка «не из робкого десятка», слегка зарумянилась, платочек поправила и громко отвечает: «О-чень при-ят-но по-зна-ко-мить-ся, зо-ви-те ме-ня прос-то Де-вуш-ка, – и книксен сделала, – мож-но я с ва-ми, то-ва-рищ, то-же в за-саде по-бу-ду?». Милиционер слегка поморщился: «Я вас очень даже хорошо слышу, говорите потише и без деления на слоги, гражданочка, а компании вашей очень рад – вдвоём веселее будет».

Вот сидят они вдвоём в засаде ночной, ждут гостей незваных…  Вдруг открылась дверь и входят в помещение шесть привидений бестелесных и один вампир иноземный – принюхиваются, все углы оглядывают.

Вышел вперёд Милиционер, в руке воронёный револьвер держит и говорит командным голосом: «А ну, кто такие? Сейчас стрелять буду!». Засмеялись тут привидения, а вампир подхихикивает: «Ваши пули, товарищ, нам совершенно бесполезные, засуньте их себе в …». Отодвинула слегка Милиционера наша Девушка и сделала крестное знамение – ударились оземь привидения с вампиром и вмиг пропали, даже лужицы не осталося…

Вытер пот со лба Милиционер, револьвер в кобуру заправил и говорит: «Премного благодарен вам, Девушка, за помощь в вопросе непролития крови в процессе проведения операции». А потом руку крендельком сделал и говорит: «Предлагаю пройтись со мной по центральной улице до ближайшего кафе-бара».

Взяла Девушка Милиционера под руку и отправились они в кафе-бар отметить такую дружбу свою. Посидели, поговорили об общих взглядах на международное положение и планах на жизнь, а потом зашли в сельсовет и расписались для законности процедуры свадьбы и стали жить «душа в душу», как положено.

Тут и зима закончилась – у Девушки вскорости сынок родился и назвали его Кузьмой. И такой Кузя сорванец и озорник оказался, что все в округе звали его Кузькой, а Девушку стали называть не иначе, как «Кузькина Мать», ха-ха. Решила как-то Кузькина Мать наведать своих стареньких родителей, запрягла таратайку, взяла сынка, купила гостинцев и поехала в пос. «Глухой», в родные края, рассказать всем знакомым, где теперь искать её, если кому-то надобность такая будет (чтоб попусту башмаки-то не топтать).

А посёлок теперь уже по-другому называется – не «Глухой» какой-то, а «Заветы Калача» и население больше руку к ушам не прикладывает, вот так. Только древний старик Гробовщик бродит по околицам и чуть-что «Ась» говорит…

Много или мало времени нужно чтобы узнать человека? Так или иначе, для составления примерного портрета этого персонажа мне хватило около трёх часов совместного пребывания в специальном автомобиле, пункт назначения при следовании которого у нас был одним и тем же! Сергей Иванович, на вид тщедушный толстячок 40-45 лет, с добродушной и задумчивой физиономией, одетый по сезону «наступили первые морозы» в серую вязаную шапку, куртку форменную с одним шевроном «МВД», происхождение которой он вряд ли бы вспомнил, простецкие синие трико и чёрные калоши с остатками меха. Сергей Иванович только с виду был молчалив, так сказать до первой просьбы закурить. Далее обрисовалась четкая картина со всеми вытекающими смехо-последствиями.
Уроженец Краснодарского края, одной из станиц близ города Лабинска, Сергей Иванович начал свою «блистательную» арестантскую карьеру еще в пятнадцать лет, из своих сорока пяти он однозначно провёл «за решеткой» двадцать пять, чем не мог не гордиться! Как сказал сам Сергей Иванович «Кит» — «Я в «шерсти» с 95 года, мне скрывать нечего!», а скрывать ему и в самом деле было нечего, потому как он стал рассказывать все и сразу, все свои приключения на воле и вне её, все неудачные попытки обзавестись семьёй, найти работу, но при всём при этом, неотъемлемым атрибутом его красноречивых историй всегда была неугасаемая страсть к горячительным напиткам! Сергей Иванович любил выпить, он пил везде, и дома и на работе, в путешествии и местах лишения свободы, пил всегда и всюду, лишь делая небольшие перерывы для отдыха! «Сон алкоголика краток, но крепок!» — поговаривал Сергей Иванович, рассказывая свою очередную историю из жизни. Все умопомрачительные рассказы Сергея Ивановича тесно были связаны с распитием спиртного, первый срок, первый брак, первое увольнение с перспективной работы, первое путешествие по черноморскому побережью, можно сказать абсолютно вся его жизнь — сплошная алкогольная анестезия, но тем не менее Сергей Иванович гордился своим умением выпить, умением пить много и все подряд, за что, собственно говоря, не имея на то достоверных данных, и получил прозвище «Кит».
«Спиртная» карта России, если можно было бы таковую запатентовать, то непременно Сергей Иванович стал бы её составителем. «Моя карта алкогольных приключений» — говорил Сергей Иванович с интонацией ведущего программы путешествий, — «насчитывает около четырёх мегаполисов, десятки городов русских, и более двухстах других населенных пунктов, расположенных в различных областях нашей необъятной Родины!» Побывав в том или ином месте у большинства людей впоследствии возникают ассоциации, непосредственно связанные с какими-либо архитектурными постройками, красивыми пейзажами, природными чудесами или тому подобному, но Сергей Иванович «Кит» к этому большинству никак не относился. Ассоциативное мышление Сергея Ивановича основывалось на производимой в том или ином месте алкогольной продукции, а как известно в России любят выпить пожалуй везде, за что Сергей Иванович не мог не считать себя истинным патриотом! Сергей Иванович был практически везде и везде пил! Одни места нагоняли на него тоску и грусть, вспоминая один из городов Сергей Иванович назвал его каким-то пасмурным, хмурым, наверное это было связано с его краткой характеристикой данного населенного пункта: «Два раза там бухал и оба раза били». Но в большинстве случаев при воспоминании о местах «былой славы», славы исключительно Сергея Ивановича, на лице его появлялась застенчивая улыбка и лишь положительные эмоции.
Распитие спиртных напитков в общественных местах для Сергея Ивановича представляло собой некий эксперимент над работой блюстителей правопорядка. «Так», — озадаченно рассказывал Сергей Иванович — «в Анапе с этим туго! Прогуливался как-то я с одной мадам по городу курорту, предварительно собрав «джентельменский набор», состоявший из двух полуторалитровых бутылок креплённого домашнего вина и двух плиток шоколада «Аленка». В поисках подходящей лавочки в одном из скверов, решили остановиться на выборе наиболее практичной в плане укрытия от возможного дождя и вероятного ночлега. Употребив по одному стаканчику креплённого, при этом соблюдая должные меры конспирации, приступив к разлитию второй порции, Сергей Иванович почувствовал легкий хлопок по плечу. Обернувшись, он увидел перед собой двух представителей патрульно-постовой службы, которые вежливым положенным тоном, как подобает в местах курортных, попросили прекратить нарушать общественный порядок и вести себя законопослушно. В подобных ситуациях Сергей Иванович был немногословен, так как уважал людей в погонах, он лишь развёл руками, толкнул локтем в бок свою «любовь на два дня» и решил сменить место дислокации. Несколько погодя, найдя наиболее укромное от посторонних глаз место, Сергей Иванович снова принялся нарушать общественный порядок, но на стадии откупоривания пробки он снова почувствовал не менее легкий, чем предыдущий, хлопок по плечу. Обернувшись он вновь увидел перед собой двух полицейских, однако, в корне отличавшихся и званием и физиономией от недавно им встреченных. И вновь воспитанный вежливый тон с требованием прекратить экзекуцию, дабы не нарушать требования кодекса РФ об административных правонарушениях. Сергей Иванович немедленно принял вид человека, многоуважающего кодексы РФ и решительно сменил местоположение. «Пить будем на ходу» — решил Сергей Иванович, но через сорок минут был арестован и доставлен для дальнейшего времяпрепровождения в местный изолятор временного содержания. «А вот в Геленджике я пил без проблем» — снова делился своим опытным экспериментом Сергей Иванович. «Сидя на лавочке с одной дамой сердца, мы изрядно пили, пока я не уснул. Проснулся от подталкивания меня резиновой палкой не бритым полицейским. Убедившись, что я живой он прошёл дальше. После я перебазировался на другую скамью, где дремая снова почувствовал неприятные толчки в область печени, продрав глаза снова увидел того же полицейского, который не промолвив ни слова отправился в свой бесконечный патруль!» Имея такой богатый опыт за плечами Сергей Иванович признал эксперимент удавшимся и составил следующее умозаключение: «В Анапе пить не рекомендуется вообще, в Геленджике пить можно везде, но спать в общественных местах категорически воспрещается!»
«Алкоголь располагает к путешествиям» — утверждал Сергей Иванович. «Однажды я, изрядно напившись не помню чего именно, решил проведать свою родную тетку, живущую не многим, не малом, в пятистах километрах от моего временного «как всегда» местоположения». При этом саму тетку он не видел лет двадцать пять, однако, адрес её помнил наизусть! «Феноменальная у меня память» — хвастался Сергей Иванович. Так или иначе, месяц спустя Сергей Иванович уже стоял перед входом в квартиру любимой тетки. Несколько погодя он узнал, что тетки уже в живых нет как лет десять, остался у неё сын и тот, по правде говоря, непутевый, пьёт не просыхая и живёт в другом районе города. «А братец-то — родственная душа!» — подумал Сергей Иванович, и отправился на поиски, зная при этом лишь примерный район в городе с населением около пяти ста тысяч человек. Спустя шесть месяцев поиски не увенчались успехом, зато Сергей Иванович набрался опыта таких замечательных профессий как грузчик, мусорщик, котельщик, разнорабочий на стройке. Всех тех профессий, где как рассуждал Сергей Иванович, невозможно не выпить. Однако, с наступлением холодов, Сергей Иванович решил подумать о смене профессии и попробовать себя в роли знатока животноводства, как говорил он сам:» Я был гением в растлении крупного рогатого скота», но с наступлением весны его идеи не были оценены по достоинству и ему пришлось взять долгосрочный отпуск без содержания и отправиться в очередное алкогольное путешествие! По истечении нескольких дней, точно сказать вряд ли кто уже сможет, в том числе и сам Сергей Иванович, который находился на грани нервного срыва и с первыми признаками «белой горячки», он приступил к решительным действиям по поиску средств для существования! «В любом не безлюдном месте мне достаточно тридцати минут для сбора нужных средств, количество которых непременно бы хватило для приобретения «джентельменского набора», однако, если места были и впрямь безлюдные Сергей Иванович был вынужден иной раз прибегнуть к нарушению норм, чётко установленных уголовным законодательством. Так или иначе, через пол часа после активной беседы с прохожими, Сергей Иванович имел в кармане двести рублей наличностью, три шоколадных конфеты, одно яблоко, две визитных карточки парикмахерских услуг и газету месячной давности с бесплатными объявлениями! Отправившись в ближайший магазин, Сергей Иванович с чувством выполненного долга, приобрёл все, на его взгляд, необходимое для возвращения в привычное состояние! «Бутылка самого крепкого пива» — вспоминал Сергей Иванович, — «помогает ориентироваться на местности». Так, Сергей Иванович, обладал способностью из сотни жилых домов, выбрать именно тот, где ему непременно были бы рады! Пробыв в гостях около двух недель у своих новоиспеченных «друзей», имён которых он не знал и узнать не пытался, Сергей Иванович решил покинуть сей гостеприимный дом и отправиться на поиски работы и новых приключений! Немного поразмыслив Сергей Иванович пришёл к выводу, что его дальнейшая трудовая деятельность непосредственно должна быть связана с фермерским хозяйством.
Так, Сергей Иванович прожил следующие три месяца, занимаясь уходом за различного вида скотиной и получая взамен своих усилий необходимое питание и выпивку! По истечении вышеупомянутого периода времени, поняв, что в здешних местах его труд недооценивают, Сергей Иванович решил в одностороннем порядке разорвать все имеющиеся трудовые обязательства, «громко хлопнув» дверью напоследок! Проснувшись рано утром, в состоянии явного алкогольного негодования, Сергей Иванович решил найти ближайшее гостеприимное домовладение, чтобы восполнить энергетический ресурс, так остро необходимый для его дальнейших приключений. Вечером того же дня он покидал очередных «друзей», держа в руках жидко-кристаллический телевизор марки «LG» диагональю 108 см, немного наличности в кармане только что взятых «на прокат» спортивных трико, а также различного рода бижутерии, к великой досаде Сергея Ивановича, как выяснилось некоторое время спустя, не представляющей никакой материальной либо иной ценности как для лиц потерпевших, так и вообще! Спустя три дня Сергей Иванович очнулся в местном изоляторе временного содержания с глубочайшим чувством вины и ожиданием неизбежного наказания за содеянное, подлежащее последующей квалификации по части 3 статьи 158 УК РФ!

Все имена и события в тексте являются вымышленными. Автор не несет никакой ответственности за возможные случайные совпадения имен, портретов, названий учреждений и населенных пунктов, а также какие-либо иные случаи непредсказуемого проникновения чистого вымысла в реальность.

1.

Аэропорт Шереметьево встретил Ханса Нюмана холодным московским ветром и густым туманом, который, казалось, специально опустился на город, чтобы подчеркнуть мрачность и загадочность российской столицы. Ханс, высокий, подтянутый молодой американец с вечной улыбкой на лице, вышел из здания аэропорта, одетый в ярко-желтую ветровку, которая резко контрастировала с серыми тонами окружающего пейзажа. На голове у него красовалась кепка с логотипом морской пехоты США, а в руках он держал дорогой кожаный чемодан, который явно был куплен специально для этой поездки.

«Ну, Москва, покажи, на что ты способна!» — подумал Ханс, оглядываясь вокруг. Его глаза блестели от азарта и предвкушения. Он всегда любил новые вызовы, а этот турнир был для него не просто соревнованием, а возможностью доказать, что он — лучший. В голове уже крутились планы: занять первое место, удивить соперников мощной игрой и, конечно, насладиться местной кухней. Он слышал, что в России подают какой-то особенный борщ, и уже представлял, как будет рассказывать друзьям в Штатах о своих гастрономических приключениях.

На улице его ждал водитель с табличкой «Hans Numann». Это был сурового вида мужчина лет пятидесяти, в темном пальто и обычной черной шапке, которая сидела на его голове так, будто была ее частью. Водитель молча кивнул, взял чемодан и указал на черный «Дэу», который выглядел так, будто его только что выкатили из гаража КГБ. Ханс, не привыкший к такой сдержанности, попытался завязать разговор:

— Ну что, как погодка в Москве? Часто туманы такие? — спросил он, стараясь звучать непринужденно.

— Бывает, — коротко ответил водитель, даже не повернув головы.

Ханс усмехнулся. «Ну, ладно, не будем настаивать», — подумал он, садясь на заднее сиденье. Машина тронулась, и через несколько минут они уже ехали по широким московским проспектам, мимо огромных сталинских высоток и рекламных баннеров, на которых можно было увидеть все что угодно. Ханс уставился в окно, пытаясь разглядеть что-то интересное, но туман делал город похожим на декорации к фильму ужасов.

Гостиница, куда они приехали, находилась близко от центра Москвы, но, к сожалению Ханса, без вида на Кремль. Это было массивное здание, с высокими потолками и мраморными полами, которые блестели так, что в них можно было увидеть свое отражение. Портье, молодой парень в идеально отглаженной форме, улыбнулся и сказал:

— Добро пожаловать, мистер Нюман! Мы рады видеть вас в Москве. Ваш номер на двенадцатом этаже.

— Спасибо, — ответил Ханс, забирая ключ. — А где тут у вас можно поесть? Говорят, у вас борщ — это что-то невероятное.

Портье замялся:

— Ну, борщ… это, конечно, классика. Но если хотите чего-то особенного, попробуйте наш ресторан на втором этаже. Там подают блюда европейской кухни.

Ханс кивнул, но в душе решил, что обязательно найдет где-то настоящий русский борщ. Он поднялся в номер, который оказался просторным, но слегка старомодным. На столе лежала программа турнира и приветственное письмо от организаторов. Ханс быстро пробежал глазами текст, улыбнулся и бросил письмо на кровать.

«Ну что, Москва, — подумал он, глядя в окно на туманный город, — готовься. Я здесь, чтобы всех обыграть».

Он достал из чемодана ноутбук и стал общаться со своими поклонниками. В его голове уже крутились планы на первую партию. Он знал, что соперники будут сильными, но это только подстегивало его азарт. Ханс Нюман был готов к бою.

2.

Конференц-зал гостиницы «Карлтон» был умело переоборудован под шахматный турнир. Пространство, обычно используемое для скучных корпоративных мероприятий, теперь было заполнено столами, за которыми сидели шахматисты. В воздухе витал легкий запах кофе из буфета в углу зала, где участники могли перекусить бутербродами и выпить чаю между партиями. На стенах висели плакаты с логотипом турнира, а в соседнем помещении стоял большой экран, на котором транслировались текущие партии.

Ханс Нюман сидел за своим столиком, слегка откинувшись на стуле. Его первый соперник, молодой российский шахматист, выглядел нервным. Он постоянно постукивал пальцами по столу, пока Ханс обдумывал ходы. Американец, напротив, казался совершенно расслабленным. Он играл с легкой улыбкой, словно это была не серьезная партия, а дружеская игра в парке. Его ярко-желтая ветровка, которую он не снял даже в зале, выделялась среди строгих костюмов и пиджаков других участников.

Вскоре стало ясно, что Ханс контролирует игру. Он играл агрессивно, но с точностью. Каждый его ход был продуман, и вскоре его соперник начал нервничать. К середине партии у него на лбу выступил пот, а руки дрожали, когда он передвигал фигуры.

Наконец Нюман совершил решающий прорыв, откинувшись после серии ходов на спинку стула. Его улыбка стала еще шире.

Молодой соперник, покраснев, пожал ему руку и быстро удалился. Ханс встал, потянулся и не спеша направился домой.

Вторая партия прошла еще быстрее. На этот раз его соперником был бурятский мастер, который, казалось, был готов к любым сюрпризам. Но Ханс снова удивил. Он сыграл нестандартный дебют, который поставил его оппонента в тупик уже на первом часу игры. К концу партии бурят, обычно сдержанный, начал нервно теребить галстук. Когда Ханс объявил мат, тот лишь кивнул и быстро ушел.

К третьей партии Ханс уже стал центром внимания. За его столом собралась небольшая группа зрителей, которые с интересом наблюдали за его игрой. Его соперник, на этот раз более опытный, пытался играть осторожно, но Ханс, как всегда, был на шаг впереди. Он играл с такой легкостью, будто шахматы были для него не игрой, а развлечением. Его фигуры двигались по доске, а каждый ход был точным и неожиданным.

— Он что, робот? — прошептал кто-то из зрителей.

Ханс услышал это и улыбнулся. «Робот? Нет, просто я знаю, что делаю», — подумал он.

На старте Ханс выиграл уже четыре партии подряд. Его имя было у всех на устах. Даже Ян Незнающий, вице-чемпион мира и главная звезда турнира, начал поглядывать в его сторону с легким беспокойством. Ян, увалень с брюшком, с лицом, которое всегда казалось сосредоточенным, обычно не обращал внимания на других участников. Но сейчас он сидел за своим столом, играя очередную партию, и время от времени бросал взгляды на Ханса, как будто пытался понять, в чем его секрет.

Ханс, в свою очередь, заметил внимание Незнающего и внутренне посмеялся. «Ну что, чемпион, — подумал он, — готовься. Скоро и мы с тобой сыграем».

Вечером, после окончания игрового дня, Ханс вернулся в свой номер. Он был полон энергии и азарта. Достал ноутбук и начал анализировать свои партии. В голове уже крутились планы на завтра. Он знал, что следующий день будет еще сложнее, но это только подстегивало его. Ханс Нюман был готов к новым вызовам.

3.

Ханс только что закончил свою пятую партию на турнире. Его соперник, опытный гроссмейстер, сдался на 32-м ходу, не в силах противостоять агрессивной игре американца. Зрители, собравшиеся вокруг стола, аплодировали, а Нюман, улыбаясь, встал и пожал руку оппоненту. Он чувствовал себя на вершине мира: пять побед подряд, и все — с блеском. Но его радость длилась недолго.

Едва он успел покинуть турнирный зал, как к нему подошли судьи турнира — Владимир Старотортов и Александр Ткаченко. Старотортов, худой брюнет с вечно подозрительным выражением лица, пригладил волосы, выдохнул и произнес на английском:

— Мистер Нюман, нам нужно провести дополнительную проверку. Это стандартная процедура.

— Проверку? — удивился Ханс, всё ещё улыбаясь. — Я же только что сыграл партию. Что нужно проверять?

— Это не займет много времени, — вмешался Ткаченко, пожилой мужчина, с лицом, которое никогда не выражало эмоций. — Пожалуйста, пройдемте с нами, — его английский был еще сносный.

Ханс пожал плечами:
— Ну, ладно. Если это необходимо.

Его отвели в небольшую комнату рядом с конференц-залом. Комната была обставлена минимально: стол, два стула и шкаф с документами. На столе лежали резиновые перчатки и фонарик. Старотортов закрыл дверь и повернулся к Хансу:

— Мы должны убедиться, что вы не используете запрещенные устройства. Это займет всего несколько минут.

Ханс, всё ещё улыбаясь, поднял руки:
— Ну, давайте. Только аккуратнее, ладно?

Ткаченко надел перчатки и начал обыск. Он проверил карманы Ханса, заглянул в его обувь и даже попросил снять кепку. Старотортов тем временем изучал содержимое его походной сумки. Всё шло стандартно, пока Ткаченко не наклонился и не произнес:

— Теперь… анальный осмотр.

Ханс замер на секунду, но потом рассмеялся:
— Серьёзно? Ну, вы, ребята, точно не скучаете на работе.

Ткаченко, не обращая внимания на его шутки, продолжил процедуру. Ханс, чтобы не смущаться, начал напевать себе под нос мелодию из «Звёздных войн». В этот момент дверь комнаты приоткрылась, и в проеме показалось лицо Александра Шиманцева, комментатора турнира. Он хотел что-то спросить, но, увидев происходящее, замер. Его лицо побледнело, а глаза округлились.

— Эээ… — начал Шиманцев, но слова застряли у него в горле.

Ткаченко, не отрываясь от дела, бросил:
— Закройте дверь, пожалуйста.

Шиманцев, не в силах сдвинуться с места, просто стоял и смотрел. В этот момент Ткаченко нащупал что-то и, вытащив, поднял вверх. Это были анальные шарики — ярко-синие, с блестящей поверхностью.

— Что это? — спросил Старотортов, поднимая брови.

— Эээ… — Ханс замялся, но потом рассмеялся. — Ну, это… для релаксации. Вы знаете, шахматы — это стресс.

Шиманцев, который всё это время стоял как вкопанный, вдруг почувствовал, как его желудок сжался. Он резко развернулся и побежал к туалету, но не успел добраться. Его вырвало прямо в коридоре.

В этот момент в гостиницу вошел Александр Гиршевич Бух, опытный шахматный функционер и «серый кардинал» российских шахмат. Он всегда ходил с важным видом и с папкой документов в руках. Бух пришел проверить, как проходит турнир, и не заметил лужу. Он поскользнулся и упал прямо в неё.

— Что за… — начал Бух, но, увидев, во что он попал, замолчал. Его лицо исказилось от отвращения.

В комнате тем временем Ханс, Старотортов и Ткаченко смотрели на шарики, которые теперь лежали на столе. Старотортов вздохнул:

— Ну что ж, мистер Нюман, это… неожиданно. Но, похоже, вы чисты.

— Я же говорил, — улыбнулся Ханс. — Теперь, если вы не против, я пойду приму душ. После такого «осмотра» это точно не помешает.

Ткаченко, сняв перчатки, кивнул:
— Конечно. Извините за беспокойство.

Ханс вышел из комнаты, оставив за собой сцену, достойную абсурдной комедии: Бух, вытирающий костюм салфетками, Шиманцев, бледный и дрожащий, и Старотортов, который смотрел на шарики, как будто пытался понять, как они вообще оказались в его жизни. Ханс, напевая себе под нос, направился в свой номер, думая о том, что этот турнир становится всё интереснее.

4.

После анального обыска Ханса Нюмана в гостинице «Карлтон» воцарилась атмосфера, которую можно было бы назвать «напряженно-абсурдной». Новость о том, что судьи турнира устроили такую проверку, разлетелась по залу со скоростью слухов на деревенском рынке. Шахматисты, зрители и даже обслуживающий персонал шептались, переглядывались и показывали пальцами в сторону комнаты, где всё произошло. Александр Шиманцев, который всё ещё был бледен и слегка дрожал, пытался продолжать комментировать партии, но его голос звучал неуверенно, а взгляд постоянно блуждал в сторону коридора, где его вырвало.

В этот момент в зал вошел Александр Бух. Он был одет в дорогой костюм, который, несмотря на все усилия, всё ещё сохранял следы недавнего «инцидента». Его лицо, обычно спокойное и уверенное, теперь было искажено гневом. Он шёл с такой решимостью, что люди инстинктивно расступались перед ним, как перед торнадо. В руках он сжимал папку с документами, которую, казалось, вот-вот разорвёт на части.

— Где эти идиоты? — прошипел Бух, обращаясь к первому попавшемуся организатору. — Где Старотортов и Ткаченко?

Организатор, молодой парень в очках, испуганно указал на комнату, где судьи всё ещё разбирались с последствиями обыска. Бух, не сказав ни слова, направился туда. Его шаги гулко отдавались в коридоре, а взгляд был настолько яростным, что казалось, он может прожечь дверь.

В комнате Старотортов и Ткаченко сидели за столом, обсуждая, как лучше оформить отчет о проверке. На столе всё ещё лежали те самые анальные шарики, которые теперь казались им проклятием. Когда дверь распахнулась, и в комнату ворвался Бух, оба судьи вскочили со своих мест, как школьники, пойманные на шалости.

— Что это за цирк?! — закричал Бух, хлопнув папкой по столу. — Вы совсем с ума сошли? Анальный обыск? В середине турнира? Вы хоть понимаете, какой скандал это вызовет?

Старотортов, пытаясь сохранить остатки достоинства, начал оправдываться:

— Александр Иванович, мы просто следовали процедуре. У нас были основания подозревать…

— Основания?! — перебил его Бух. — Какие ещё основания? Вы знаете, что этот американец уже стал звездой турнира? А теперь он ещё и жертва вашего самодурства! Вы представляете, что скажут СМИ? Что скажут в ФИДЕ?

Ткаченко, который обычно предпочитал молчать, на этот раз попытался вступиться:

— Мы просто хотели убедиться, что всё честно. Турнир должен быть чистым.

— Чистым? — Бух засмеялся, но в его смехе не было ни капли веселья. — Вы превратили его в балаган! Если хоть одна газета напишет об этом, я вас обоих сгною в «Матросской тишине». Вы поняли меня? В тюрьме!

Старотортов побледнел, а Ткаченко опустил глаза. Бух, видя их реакцию, немного успокоился, но его голос всё ещё дрожал от ярости:

— Сейчас же уберите эту… эту штуку со стола и забудьте, что она вообще существовала. И если я ещё раз услышу о ваших «процедурах», вы оба полетите в отставку. Быстро!

Судьи, не говоря ни слова, начали суетиться. Старотортов схватил шарики и сунул их в карман, а Ткаченко начал собирать бумаги со стола. Бух, всё ещё фыркая от гнева, вышел из комнаты, хлопнув дверью так, что стены задрожали.

В коридоре его ждал Шиманцев, который, услышав крики, решил подойти поближе. Он выглядел так, будто только что пережил землетрясение.

— Александр Гиршевич, — начал он осторожно, — всё в порядке?

— Всё в порядке? — Бух повернулся к нему, и Шиманцев отшатнулся. — Нет, не в порядке! Этот турнир превратился в клоунаду, и я не знаю, как это исправить.

Шиманцев, не зная, что сказать, просто кивнул. Бух, вздохнув, поправил галстук и направился к выходу. Ему нужно было срочно придумать, как замять этот скандал, пока он не вышел из-под контроля.

А в это время Ханс Нюман, уже приняв душ и переодевшись, сидел в своём номере и смотрел в окно. Он всё ещё улыбался, но теперь его улыбка была немного задумчивой. «Ну что ж, Москва, — подумал он, — ты точно не перестаёшь удивлять.»

5.

Вечер в гостинице «Карлтон» выдался тихим, но напряженным. После скандала с анальным обыском и гневного выступления Буха вся атмосфера, связанная с турниром, была накалена до предела. Ханс Нюман, однако, казался совершенно невозмутимым. Он сидел в баре, потягивая коктейль и наблюдая за происходящим вокруг. Его ярко-желтая ветровка, как всегда, выделялась среди строгих костюмов и платьев.

В этот момент к нему подошли Старотортов и Ткаченко. Оба выглядели слегка нервными, но старались сохранять достоинство. Старотортов, в своём мешковатом костюме, пригладил волосы и произнес:

— Мистер Нюман, мы хотели бы извиниться за сегодняшний инцидент. Это было… недоразумение.

— Да, — подхватил Ткаченко, одетый в строгий пиджак, — мы понимаем, что это могло вызвать у вас дискомфорт. Поэтому мы хотели бы пригласить вас на ужин. В качестве извинения.

Ханс, улыбаясь, поднял бокал:
— Ну, если это будет хороший ужин, то почему бы и нет?

Через час они сидели в уютном ресторане неподалёку от гостиницы. Интерьер был выполнен в классическом стиле: тёмное дерево, мягкое освещение и белые скатерти. На столе стояли блюда с традиционной русской кухней: борщ, пельмени, селёдка под шубой. Ханс, который уже успел попробовать борщ в гостинице, с интересом изучал меню.

— Попробуйте пельмени, — предложил Старотортов, наливая себе рюмку водки. — Это наше национальное блюдо.

— С удовольствием, — ответил Ханс, беря вилку.

Ужин начался с неловкого молчания. Старотортов и Ткаченко переглядывались, как будто решая, кто начнёт разговор. Наконец, Ткаченко, сделав глоток вина, произнес:

— Мистер Нюман, мы хотели бы ещё раз извиниться за сегодняшний день. Мы понимаем, что это было… не совсем профессионально.

— Да уж, — усмехнулся Ханс. — Анальный обыск — это, конечно, новый уровень.

Старотортов покраснел, но попытался сохранить лицо:

— Мы просто хотели убедиться, что всё честно. Но, возможно, перестарались.

— Возможно? — Ханс поднял бровь. — Ну, ладно, я не держу зла. В конце концов, у всех есть свои странности.

Это замечание, казалось, развязало язык Старотортову. Он вздохнул и, опустив глаза, произнес:

— Вы знаете, мистер Нюман, у нас тоже есть свои… особенности. Мы не часто об этом говорим, но, возможно, это поможет вам понять нас лучше.

Ханс, заинтересованный, отложил вилку:
— Ну, теперь вы меня заинтриговали.

Старотортов, немного помявшись, начал:

— Видите ли, я… эээ… можно сказать, с вами на одной волне, так как иногда использую капустную кочерыжку. Для… расслабления.

Ханс, не ожидавший такого поворота, чуть не поперхнулся пельменем. Он посмотрел на Старотортова, пытаясь понять, шутит ли тот. Но судья выглядел совершенно серьёзно.

— Капустную кочерыжку? — переспросил Ханс. — Серьёзно?

— Да, — кивнул Старотортов. — Это… помогает снять стресс.

Ткаченко, видя, что разговор пошёл в неожиданное русло, решил поддержать коллегу:

— А я… эээ… использую для этих целей ножку от кресла. У меня дома есть старое кресло, и однажды я… ну, вы поняли.

Ханс, который уже начал привыкать к странностям этого турнира, рассмеялся:

— Ну, ребята, вы точно умеете удивлять. Капустная кочерыжка и ножка от кресла? Это уже уровень мастерства.

Старотортов и Ткаченко, видя, что Ханс не осуждает их, немного расслабились. Они начали рассказывать о своих «увлечениях» с такой откровенностью, что Ханс едва успевал следить за разговором. В какой-то момент он даже начал делать заметки в смартфоне, как будто собирался написать об этом в своём блоге.

К концу ужина атмосфера стала почти дружеской. Ханс, который изначально воспринимал этот ужин как формальность, теперь с интересом слушал истории своих новых знакомых. Старотортов и Ткаченко, в свою очередь, почувствовали, что нашли в нём понимающего слушателя.

Когда они вышли из ресторана, ночной воздух был прохладным и свежим. Ханс, глядя на звёздное небо, подумал: «Ну что ж, Москва, я потрясен тобой.» А Старотортов и Ткаченко, идя рядом, тихо обсуждали, достаточно ли они были откровенны с гостем.

6.

Через пару дней после ужина с откровениями Ханс Нюман сидел в своём номере гостиницы и размышлял о странностях, которые преследовали его на этом турнире. После рассказов Старотортова и Ткаченко о их «увлечениях» он решил, что тоже хочет попробовать что-то новое. Взгляд его упал на кресло в углу комнаты. Оно было старомодным, с деревянными ножками и бархатной обивкой. «Почему бы и нет?» — подумал он, улыбаясь.

Ханс подошёл к креслу и, без лишних церемоний, начал откручивать одну из ножек. Это оказалось не так просто, как он думал, но через несколько минут ножка была в его руках. Он осмотрел её с любопытством, как будто держал в руках какой-то древний артефакт. «Ну, Ткаченко говорил, что это работает,» — подумал он, направляясь в ванную.

В ванной Ханс закрыл дверь и начал экспериментировать с ножкой. Он был полностью погружён в процесс, когда вдруг услышал стук в дверь номера. «Кто бы это мог быть?» — подумал он. Затем вспомнил, что днём договорился с Бухом о встрече. Тот сказал, что зайдёт «на кофе» для важного разговора.

— Минуточку! — крикнул Ханс из ванной, стараясь не выдать своего положения. — Садитесь, пожалуйста, кофе на столе! Я сейчас подойду! — потянувшись, он открыл замок.

Бух, стоявший за дверью и в совершенстве владевший английским, услышал это и, слегка нахмурившись, вошёл в номер. Он был одет в свой обычный строгий костюм, а в руках держал конверт с приглашением на летний кубок Карпова. Его взгляд упал на стол, где стоял кофейник и две чашки. «Ну, хоть кофе приготовил,» — подумал он, наливая себе чашку.

Бух взял чашку и, оглядев комнату, решил присесть в кресло. Он не заметил, что одна из ножек отсутствует, и, как только опустился в кресло, оно с грохотом рухнуло под ним. Александр Гиршевич упал на пол, а горячий кофе выплеснулся ему на брюки и рубашку.

— Ааа! — закричал он, вскакивая на ноги. — Что за чертовщина?!

Ханс, услышав крики, резко обернулся в ванной. От неожиданности он поскользнулся на мокром полу и упал. Ножка от кресла, которую он держал в руке, проскользнула в его задний проход.

— Ой! — вскрикнул Ханс, чувствуя резкую боль. — Что за…?!

В номере тем временем Бух, всё ещё крича от боли, пытался стряхнуть с себя кофе. Его брюки были мокрыми и горячими, а на лице читалась смесь ярости и недоумения. Он бросил взгляд на развалившееся кресло, затем на дверь ванной, откуда доносились стоны Ханса.

— Мистер Нюман! — закричал Бух. — Что тут происходит?!

— Эээ… — Ханс, пытаясь подняться, чувствовал, что ножка застряла в его прямой кишке. — У меня небольшая проблема!

Бух, не в силах больше терпеть, распахнул дверь ванной. Его взгляд упал на Ханса, который сидел на полу, держась за задницу, и на кончик ножки от кресла, торчавший между его ягодиц.

— Что… что это?! — прошептал Бух, его лицо исказилось от шока.

— Эээ… — Ханс попытался улыбнуться, но боль сделала его улыбку больше похожей на гримасу. — Это… длинная история.

Бух, не зная, что сказать, просто схватил телефон и набрал номер скорой помощи. Через несколько минут в номер ворвались медики. Они, увидев сцену, сначала замерли, но потом, собравшись, начали действовать. Буха, с ожогами от кофе, усадили на стул, а Ханса, с ножкой в заднице, аккуратно уложили на носилки.

— Что за турнир, — бормотал Бух, пока медики обрабатывали его ожоги. — Что за чертов турнир…

Ханс, лежа на носилках, пытался сохранять оптимизм:

— Ну, хоть приглашение на кубок Карпова получил, — сказал он, держа в руке конверт, который Бух уронил во время падения.

Медики, не обращая внимания на их разговоры, быстро доставили обоих в больницу. Буха — с ожогами, а Ханса — с посторонним предметом в заднем проходе.

Среди шахматистов слухи о происшествии уже разлетелись со скоростью света. Шиманцев, который как раз готовился к написанию обзора очередного тура, услышал историю и чуть не уронил ноутбук.

— Ну что ж, — подумал он, — этот турнир точно войдёт в историю.

7.

После инцидента с Хансом Нюманом и Александром Бухом атмосфера в гостинице «Карлтон» стала напоминать поле боя после сражения. Шахматисты, организаторы и даже обслуживающий персонал ходили на цыпочках, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. В воздухе витало напряжение, как перед грозой, и каждый понимал, что что-то должно произойти.

Александр Бух, который явился с этаким бандажом из бинтов под рубашкой, решил взять ситуацию под контроль. Он собрал экстренное узкое совещание в одном из помещений гостиницы. Присутствовали организаторы турнира, судьи и спонсоры. На столе лежали газеты с заголовками вроде «Шахматный турнир превратился в фарс» и «Американский гроссмейстер и российские арбитры: кто кого?»

— Это невозможно! — кричал Бух, размахивая газетой. — Наш турнир стал посмешищем! Мы должны немедленно принять меры!

Старотортов и Ткаченко, сидевшие в углу, выглядели как школьники, пойманные на шалости. Они переглядывались, но не решались возразить. Бух, видя их реакцию, продолжил:

— Призовой фонд будет урезан на двадцать процентов. После всего, что произошло, это необходимо.

— Но… — начал Старотортов, но Бух перебил его:

— Никаких «но»! Вы уже натворили достаточно. Теперь мы должны минимизировать ущерб.

Ткаченко, который обычно предпочитал молчать, на этот раз попытался вступиться:

— Но участники… они рассчитывали на эти деньги.

— Участники должны быть рады, что турнир вообще продолжается, — резко ответил Бух. — И чтобы больше никаких скандалов!

Через несколько часов шахматисты уже сидели в зале турнира, готовясь к очередным партиям.

8.

После инцидента в ванной Ханс Нюман стал настоящей легендой турнира. Его имя не сходило с уст участников, зрителей и даже обслуживающего персонала гостиницы «Карлтон». Однако сам Ханс, несмотря на всеобщее внимание, чувствовал себя не лучшим образом. Его задница всё ещё болела, и врачи настоятельно рекомендовали ему избегать сидячего положения. «Лежать на животе — это единственный вариант,» — сказал доктор, пожимая плечами.

Итак, когда настало время очередного тура, Ханс появился в зале турнира в необычном виде. Его привезли на каталке, которую он сам окрестил «шахматным троном». Каталка была стандартной больничной, но Ханс, чтобы добавить ей шарма, украсил её флагом США. Он лежал на животе, подперев голову руками, и выглядел так, будто это было самое естественное положение для игры в шахматы.

— Ну что, — сказал он, подъезжая к своему столу, — давайте приступим.

Его соперником в этот раз был молодой российский гроссмейстер, который выглядел слегка ошарашенным. Он не мог оторвать глаз от каталки и от Ханса, который, казалось, был совершенно расслаблен.

— Эээ… — начал гроссмейстер, но слова застряли у него в горле.

— Не обращайте внимания, — улыбнулся Ханс. — Просто играйте.

Партия началась. Ханс, несмотря на необычное положение, играл с прежней уверенностью. Его фигуры двигались по доске с точностью и агрессией, которые уже стали его визитной карточкой. Молодой гроссмейстер, в свою очередь, старался держать оборону, но было видно, что он нервничает.

В это время в зале появился Бух. Он шёл с папкой документов и выражением лица, которое говорило: «Я всё ещё главный здесь.» Его появление вызвало лёгкий шум среди зрителей, но он проигнорировал это и сел за стол судей.

— Ну что, — прошептал Бух, обращаясь к Старотортову, — всё идёт по плану?

— Да, — ответил Старотортов, слегка нервничая. — Пока без инцидентов.

— Держите так, — сказал Бух, открывая папку. — И чтобы больше никаких скандалов.

Тем временем Ханс объявил мат. Молодой гроссмейстер, покраснев, пожал ему руку и быстро удалился. Ханс, улыбаясь, при помощи ассистента сошел с каталки и не спеша покинул зал. Он чувствовал, что этот турнир, несмотря на все странности, складывается хорошо для него.

— Ну что ж, — подумал он, глядя на портрет Карпова на стене, — давайте закончим его с достоинством.

В зале тем временем продолжались партии. Шиманцев, сидя за столом с микрофоном, комментировал ходы, стараясь не упоминать о последних событиях. Но в его голосе чувствовалось лёгкое напряжение, как будто он ждал, что что-то ещё произойдёт.

9.

Турнир в гостинице «Карлтон» подошёл к концу, но напряжение в воздухе всё ещё висело, как густой туман. Ханс Нюман, несмотря на все перипетии, занял почётное второе место, играя на каталке и лёжа на животе. Его борьба за победу с Яном Незнающим была напряженной, но настоящая развязка ждала его после официального закрытия турнира.

Банкетный зал гостиницы был заполнен до отказа. Ханс, стоя, а не сидя за столиком из-за дискомфорта, был окружён зрителями. Его соперником в блиц-матче стал Даниил Дубко, один из тех, кто громче всех обвинял Ханса в читерстве. Дубко, спортивный и худощавый, с хитрым и подозрительным взглядом, выглядел как человек, готовый доказать свою правоту любой ценой.

— Ну что, Ханс, — сказал Дубко, садясь за стол, — готов проиграть и пройти тест на детекторе лжи?

— О, я готов, — улыбнулся Ханс. — Но, может, ты сам пройдёшь его после того, как я выиграю?

Зрители засмеялись, но Дубко лишь хмыкнул. На столе уже стояли шахматные часы, а доска была расставлена для блица. Матч игрался на большинство из двенадцати партий.

— Начали, — сказал судья, и пустил часы.

Матч начался. Ханс играл агрессивно, но с точностью хирурга. Каждый его ход был продуман до мелочей, и уже через несколько партий стало ясно, что он контролирует игру. Дубко, несмотря на все усилия, не мог найти слабых мест в стратегии Ханса. К середине матча счёт был 7:2 в пользу Нюмана.

— Шах и мат, — произнёс Ханс после очередной партии, опираясь на столик. Его улыбка стала ещё шире.

Дубко только еще больше краснел и нервно расставлял фигуры для очередной партии. После окончания матча, когда счёт стал 8:4 в пользу Ханса, Дубко подошёл к нему с предложением:

— Ханс, давай сделаем так: да, я пройду тест на детекторе лжи, и ты сможешь задать мне один вопрос. Но только позже, хорошо?

Ханс, улыбаясь, кивнул:
— Конечно, Даня. Я уже знаю, какой вопрос задам.

Дубко не пожал ему руку и молниеносно удалился. Ханс, оставшись один, смотрел на доску, где ещё стояли фигуры в позиции из их последней партии. Он знал, что его вопрос шокирует Даниила, но это только добавляло ему азарта.

— Даня, а ты разговариваешь со своей задницей во время партии? — прошептал он себе под нос, представляя реакцию Даниила.