Я вышла замуж сразу после института… По расчету, вернее — по плану. Все в моей жизни было расписано заранее: после школы — институт, после института — замужество… Вот как раз на этом этапе Николай мне и подвернулся.

Он был старше меня, работник горкома — по тем временам, считай, элита. Всегда в костюме, при галстуке, квартира в центре города, спецпаек, лучшие места в театре и самое главное — загранкомандировки, что для меня, аспирантки иняза, было просто голубой мечтой. Через два месяца после знакомства мы расписались. В быту Николай оказался невыносим: сдержанный и улыбчивый на людях, в семейной жизни он был настоящим деспотом — придирчивым, ревнивым и довольно жестоким. По молодости и простоте душевной пыталась изменить его, но тщетно. Со временем выяснилось, что мой свекор тоже всю жизнь тиранил свою жену, мою свекровь, — против семейных традиций не попрешь.

Николай сначала потребовал, чтобы я бросила аспирантуру, а потом и вовсе запретил мне работать («Тебе что, дома нечем заниматься? К нам приходят солидные люди — мой дом должен быть безупречен!»). Пыталась сопротивляться и даже подумывала о разводе. Но тут родился Витюшка, наш первенец — и все мои мечты о самостоятельности и независимости развеялись, как дым.

С головой окунулась в материнство, заботы о семье, доме. Не прошло и двух лет, как родилась Машенька. В детстве она была хрупкой и болезненной — я всегда дрожала, чтобы дочка не подхватила какую-нибудь инфекцию. Водила ее на фигурное катание, а Витюшку — в бассейн. Дети учились, конечно, в лучшей школе города (к тому времени она уже называлась лицеем).

После развала СССР Николай, как и большинство его коллег, имея приличное даже по тем временам образование, мощные связи и обладая хваткой бультерьера, довольно быстро сколотил стартовый капитал и стал успешным бизнесменом. Я догадывалась, что он не вполне чист на руку и его делишки не всегда законны. Но, живя на всем готовом и в полном достатке, не сильно этим заморачивалась, да и права голоса мне никто не давал.

Витюшка и Машенька, пока были маленькие, больше тянулись ко мне, а Николая боялись. Но уже класса с пятого отец стал для них кумиром: он делал им дорогие подарки, покупал импортную одежду, отправлял на отдых за границу, у них у самых первых в классе появился собственный компьютер. В семье разговоры шли только о деньгах. Я пыталась привить детям другие интересы, но Николай прямо при них высмеивал меня, называя «одуванчиком» и «птичкой божьей», не ведающей, откуда что берется, и не умеющей жить. Как-то незаметно этот насмешливый тон переняли и дети.

Я чувствовала себя изгоем в собственной семье и мишенью для насмешек. Ни от мужа, ни от детей не получала ни понимания, ни хотя бы какой-то минимальной заботы. Виктор мог часами с отцом обсуждать свои планы, но если я пыталась принять участие в разговоре или дать совет, он бросал через плечо:

— Мам, не вмешивайся, занимайся своими кастрюлями.

Рассчитывала, что Маша, повзрослев, по-женски поймет меня, и мы с дочерью станем подругами, но она оказалась еще более беспощадной, чем сын.

— Не понимаю, как ты так живешь? — возмущалась, бывало, она. — С теми возможностями, что тебе предоставил папа, я бы горы свернула, а ты торчишь целыми днями на кухне.

— Но, Машенька, я занималась вами, пока вы с Витюшей росли, да и дом у нас немаленький — его надо поддерживать, убирать, вас троих кормить.

— Мама, ты совсем деградировала, превратилась в домработницу какую-то, перед девчонками стыдно, — только отмахивалась Маша. — Вон у Ленки мама машину купила, водить научилась. И она, между прочим, Ленку одна растит. А тебе чего жаловаться?

— Так и не жалуюсь, Машенька. Но в каждой семье свои традиции — ваш папа не хотел, чтобы я работала.

— Нуда! — не верила Маша. — Скажи еще, что это папа тебя дома взаперти держит.

Ее слова меня больно задевали. Но возражать не имело смысла, тем более что отчасти дочка, конечно, была права: я не работала, мало где бывала, не делала карьеру, как мамы большинства ее подруг, и наверняка не так шикарно выглядела, как они. Но вовсе не деградировала, как считала дочь. Решив восстановить давно заброшенный английский, занялась переводами. Сначала мне давали один-два заказа в месяц, но постепенно аудитория расширилась, и работы заметно прибавилось. Платили копейки, но важны были не деньги — в них тогда не нуждалась, а статус работающего человека.

Однажды призналась мужу в том, что занялась переводческой деятельностью, но Николай не воспринял это всерьез и в очередной раз поднял меня на смех:

— Хотел бы я посмотреть на того безумца, который дает тебе заказы. Вот у меня девочки-менеджеры — загляденье: для них английский как родной. Ты же ничего не умеешь!

— Николай, у меня красный диплом, если ты помнишь, — пыталась защищаться я. — И в аспирантуре училась…

— Ой, да не смеши ради бога! «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь…» — продолжал потешаться муж. — Что-то не припоминаю, чтобы ты эту аспирантуру окончила.

Я вспыхнула от возмущения, хотела возразить, но…

— Да и когда это было! — не дал мне муж слова вставить.

На том наш неприятный разговор и закончился. Продолжала понемногу работать, но, ни Николай, ни дети об этом не знали, точнее — не хотели знать.

В моей жизни было мало радости. И совсем никаких перспектив. Сын и дочка выросли и перестали нуждаться в моей любви и защите, супруг днями и ночами пропадал на работе — я почти не сомневалась, что у него есть другая женщина, а может, даже и не одна. В те редкие часы, которые он проводил дома, Николай часто кричал на меня или зло потешался над моей внешностью, походкой, тем, что говорю и как ем… Иногда я все же задумывалась о разводе. Но мысль 9 том, что у нас двое детей, которые обожают отца, заставляла меня отказываться от этой затеи. «Зато я хорошая мать, живу ради сына и дочки», — успокаивала себя. Как-то раз в супермаркете случайно налетела тележкой на даму, изучающую полки с экзотическими сырами.

— Простите, ради бога, — заволновалась я. — Засмотрелась, знаете ли… Извините!

Женщина повернула голову и с интересом уставилась на меня, не говоря ни слова.

— Извините еще раз, — густо покраснела я под ее взглядом.

— Валя, это ты, что ли? — вдруг спросила незнакомка. — Не узнаешь? Да это же я, Лера!

Точно! Это была Лерка — моя однокурсница. Мы разговорились. После института Лера, поработав пару лет в школе учителем иностранного языка, перешла на должность психолога. Заочно окончила психфак.

— У меня свой кабинет. Психоанализ — это ново, модно, — хвасталась Лерка. — Знала бы ты, какие люди ко мне приходят. Внешне — успешные хозяева жизни, а внутри — одни комплексы!

Я слушала с интересом. В институте мы не дружили — Лерка училась средненько и вообще казалась серой мышкой — бедненькая, бледненькая… Теперь же ее трудно было узнать: яркая, статная, с гордо поднятой головой и взглядом сытой, довольной жизнью кошки.

— А ты что-то неважно выглядишь, подруга, — продолжала Лерка. — Ты же, помнится, удачно замуж вышла?

— Да вроде бы… Правда, смотря, что считать удачей, — неопределенно ответила.

— Это точно, — продолжала присматриваться ко мне Лерка. — Не хочешь поделиться проблемами?

— Нет, — засмеялась в ответ. — У меня нет проблем: муж зарабатывает, дети здоровы…

— Да ты не стесняйся: что ж я, чужим помогаю, а своих в беде брошу? Давай выкладывай, что стряслось.

И то ли слишком уверенным был ее тон, то ли крепкой оказалась профессиональная хватка, но я не удержалась и все ей поведала.

Внимательно выслушав, Лера не дала никакого рецепта и даже не угрожала своими психосеансами, но стала иногда позванивать. Мы еще несколько раз с ней встретились, выпили кофе, сходили на выставку, прошлись по магазинам. Она быстро и как-то ненавязчиво помогла мне сменить большую часть гардероба, познакомила с интересными людьми.

Лера излучала могучую жизненную энергию — рядом с ней и я чувствовала себя увереннее.

По мере нашего общения во мне утвердилась мысль о том, что надо уйти от Николая и наконец-то начать жить… Жить по-настоящему.

Когда сообщила мужу о том, что подаю на развод, он гомерически захохотал.

— Ты сошла с ума? Куда ты пойдешь, одуванчик? Что ты можешь? Ты же ничего не умеешь! Ты без меня никто! Скажи спасибо, что еще терплю тебя. Да и то ради детей… Глотая слезы, я заявила, что решение мое окончательное и менять его не собираюсь.

— Нам надо как-то разобраться с имуществом, — добавила тихо.

— Что?! — заорал не своим голосом Николай. — Решила меня шантажировать, овца? Запомни: не получишь ни копейки, — и он вышел, хлопнув дверью.

Начались долгие и унизительные судебные разбирательства. Я была совсем одна: ни ловких адвокатов, ни подруг (кроме Лерки, которая поддерживала и не давала действительно сойти с ума от всего этого кошмара). От меня отвернулись даже родные дети, сразу приняв сторону отца.

Ни Виктор, ни Маша не хотели даже выслушать мои доводы. Дочь, узнав о разводе, сразу закатила истерику и перестала со мной разговаривать. Виктор все же попытался уговорить остаться.

— Мам, ну что за блажь на тебя нашла? — повторял он. — Ведь папа прав: как ты будешь жить одна?

— Почему одна? — шептала я. — У меня ведь есть вы: ты и Машенька.

Виктор замялся, опустил глаза.

— Ты должна помириться с папой, попросить у него прощения, — продолжал он.

— Прощения? За что?

— Как за что? — искренне удивлялся сын. — Знаешь, как ты его обидела: он так старается для нас, для тебя…

Этот разговор с Виктором лишь убедил меня в правильности принятого решения. «Я докажу им, что не ничтожество и способна жить самостоятельно. Верну их любовь и уважение. Хотят оставаться с отцом — пускай, для детей ничего не жалко», — думала тогда.

Получив развод, переехала в двухкомнатную хрущевку -наследство моих родителей. После их смерти квартира какое-то время пустовала. Пару лет назад Николай сделал в ней ремонт, обставил мебелью.

— Виктор у нас уже почти мужчина — ему может понадобиться своя территория, — убедительно аргументировал муж.

Но я думаю, что свободная квартира скорее нужна была не Виктору, а самому Николаю — для развлечений. В конце концов, Николай назначил мне крохотную, как называл он сам, «пенсию».

— Деньги будешь получать ежемесячно. Но учти: если подашь в суд на раздел имущества, заберу все, а тебя упеку в психушку, — его рот скривился в улыбке. — Даже не сомневайся!

По спине побежали мурашки. «Господи! Как я могла жить с этим человеком столько лет? Если бы не дети…» Первые недели моего нового существования были ужасны: одиночество, страх перед будущим, отчаяние и сомнения в правильности принятого решения. Ночами напролет рыдала в подушку, громко звала Машеньку и Виктора — чувство огромной вины перед детьми не покидало меня.

Виктор иногда звонил, все настойчивее требуя, чтобы я нашла пути к примирению с отцом и вернулась. Маша же будто вообще вычеркнула меня из своей жизни. Скучала по дочери, волновалась за нее… Знаете, возраст: Машенька только окончила школу, поступила в институт. Я знала, сколько соблазнов таит это время — первый шаг во взрослую жизнь, первый глоток свободы.

Маша была гордячкой, как и ее отец, но мне казалась, что она наивна и в душе очень ранима. Надеялась, что ее детская обида рано или поздно пройдет, дочка поймет меня, и мы снова будем вместе. Несколько раз пыталась сама позвонить ей, но она либо не отвечала, либо бросала трубку, процедив сквозь зубы: «Сейчас занята…» И тогда я решила просто встретиться с дочерью и все ей объяснить. Стояла и ждала Машу недалеко от входа в здание института. Двери то и дело открывались, из них гурьбой высыпала молодежь: стройные голопупые девчонки (в наше время в таком виде на лекции не пускали) и полубритые полумальчики (унисекс — что поделаешь).

С каждой минутой мое волнение становилось все сильнее — я не видела Машу больше трех месяцев. Как она, изменилась ли, не похудела, высыпается? Вдруг в стайке девчонок мелькнул знакомый профиль и раздался звонкий смех.

— Маша, доченька! — сорвалась я с места.

Девочки хором повернули головы в мою сторону. Улыбка сползла с Машиного лица. Она нахмурилась, что-то быстро сказала подругам и направилась ко мне. Я протянула руки, чтобы обнять ее. Но Маша отшатнулась.

— Привет, что надо? Чего ты пришла? — грубо встретила меня дочь (я всего ожидала, но такого…).

— Здравствуй, дочка, — смотрела на Машу со слезами на глазах (какая красавица у меня растет!) — Соскучилась, давно не видела, вот и пришла, — улыбнулась ей.

— Ну что, посмотрела? Можно идти? — Маша прятала глаза, отворачивалась.

— Как ты? Как учеба? — продолжала я, сдерживая слезы.

— Лучше всех! — с вызовом произнесла дочка.

— Маша, ну не будь такой! Ты же уже взрослая — давай поговорим, я ведь все-таки твоя мама. А помнишь…

— Мне не о чем с тобой говорить — грубо перебила она меня. — Мамы своих детей не бросают, а ты нас бросила!

— Постой, Маша, кого — вас?

— Нас: папу, Витю, меня… — перечислила она со злостью.

— Не говори так: я тебя и Виктора очень люблю, вас я не бросала… — попыталась оправдаться.

— Не оправдывайся: ушла — значит, бросила. У нас с Витей теперь нет матери, — и, резко повернувшись, Маша побежала обратно к группке поджидавших ее однокурсниц.

Они стали что-то обсуждать, жестикулируя и поглядывая на меня, а потом весело рассмеялись и пошли прочь. «Маша…» — прошептала я вслед. Внутри внезапно образовалась пустота, которая стремительно разрасталась, вытесняя из моей души все чувства. Я превратилась в огромный пустой шар. Вдруг в этой пустоте возник тонкий звук, он усиливался и усиливался, буравя мне мозг и вгоняя в панику… Неожиданно шар лопнул — я потеряла сознание. После встречи с дочерью месяц проболела. Дети об этом так и не узнали. Приходила Лера, помогала, но я запретила ей рассказывать Маше и Виктору о случившемся.

— Мне не нужна их жалость, — горько плакала, — мне нужна их любовь!

Денег на жизнь катастрофически не хватало: гроши, которые давал Николай, расходились в первые же недели, в основном на оплату коммунальных услуг. Редкие подработки помогали хоть как-то держаться на плаву… Однажды Лера пришла не одна, она привела с собой девочку-студентку — этакую Барби с огромными синими глазами и ямочками на щеках.

— Познакомься, это Оля. Учится в инязе — должна быть близка тебе по духу.

Я вопросительно посмотрела на Лерку.

— Валь, ей жить негде. Ей отказали в общежитии — якобы мест нет. Она сняла комнату, так хозяин квартиры ее чуть не изнасиловал.

— Ужас, какой! — посочувствовала я.

— Вот мне и пришло в голову, может, она здесь поживет? И тебе будет веселее, да и денег побольше… И Оле лучше…

— Да-да, — спохватилась глазастая, — вы не волнуйтесь, я платить буду, сколько скажете и без задержек.

И Олечка осталась у меня.

Она оказалась хорошей девочкой — мы быстро с ней поладили. Конечно, моих детей девушка не заменила, но все, же забота о чужом ребенке дала выход материнским чувствам и немного ослабила депрессию.

Летом Оля по программе обмена улетела в Великобританию. И где-то в середине июля позвонила оттуда:

— Тетя Валя, — раздался в трубке ее звонкий голосок, — как вы, живы-здоровы?

— Нормально, Оленька. Ты-то как?

— Отлично! А звоню по делу: тут есть женщина, которая хочет пригласить вас на работу.

— Меня?!

— Да! Ну, я ей о вас рассказала, и мы подумали, что вы — это как раз то, что ей нужно!

— А что надо делать?

— Да практически ничего! Все вам расскажу, когда вернусь. Сейчас нужно ваше принципиальное «да» или «нет».

— Ну, не знаю, Оля… — ошарашено пробормотала я. — Как-то так неожиданно… И страшно. Наверное, нет…

— Понятно. В общем, да… Пока, тетя Валя, до встречи! Готовьте загранпаспорт! — и связь прервалась.

Оленька вернулась к осени — я уже почти забыла о нашем разговоре. Но девушка оказалась настойчивой и убедила меня согласиться на эту поездку.

— Замечательная бабулька, — тарахтела она, жуя мои пельмени. — Мне повезло, что к ней попала. Бывшая наша – ее родители еще девочкой увезли из России. И теперь на старости лет вдруг ностальгия замучила — я ей Пушкина на память шпарила, что помнила, и народные песни вместе с ней пела. В общем, компаньонка бабульке нужна, знаете? Ну и сиделка заодно. Она в коляске передвигается, какой-то запущенный артроз. Вот сразу про вас и подумала! Тетя Валя, работа несложная, поверьте, а Элизабет очень прикольная, вам понравится. И платит довольно прилично, не то, что остальные…

— А что, Валентина, — подхватила Лера, которая как раз пришла ко мне в гости, — пожалуй, это шанс! Хватай за хвост свою синюю птицу — ты же хотела жить по-новому. По-моему, Англия — отличное начало! Да и деньги немалые… В конце концов, не понравится — вернешься. Решайся!

И я решилась… Человек в состоянии отчаяния и безысходности способен совершать абсолютно нетипичные для него поступки. Вот так и я: моя жизнь дошла до предела, и хотя ничто не влекло меня за границу, но и дома ничего не держало. Я сорвалась с места и полетела…

Великобритания встретила меня неожиданно радушно, практически став на несколько лет родным домом. Элизабет (так звали мою работодательницу) жила недалеко от, Брэдфорда, в крохотном городке, утопающем в садах и окруженном красивейшими холмами. Это кусочек старинной, традиционной Англии — именно такой, какой мы представляем себе ее по фильмам и романам.

Сама хозяйка действительно оказалась замечательной пожилой леди с абсолютно славянским темпераментом и английским воспитанием. Мы с первого взгляда понравились друг другу. Фактически моя работа заключалась в том, чтобы постоянно находиться рядом с Элизабет. Она с удовольствием слушала мои рассказы о России, я читала ей русские романы, комментируя непонятные слова и реалии. Тяжелая болезнь усадила женщину в инвалидное кресло, но она довольно лихо с ним управлялась. И в этом смысле моя помощь была минимальной.

Чтобы усовершенствовать собственный русский, Лиз (она разрешила мне так ее называть) убедила соседей, что их детям этот язык просто необходим для будущей карьеры, и сама присутствовала на моих уроках. Новая жизнь казалась каким-то сном, сказкой. Я жила в комфорте и достатке, при этом меня никто не унижал. Наоборот — Лиз относилась ко мне с большим уважением, а мои маленькие ученики просто обожали. Я научилась водить машину, и по выходным мы с Лиз любили немного попутешествовать. Пару раз, выполняя поручения хозяйки, я ездила в Лондон…

Жизнь в Англии за короткое время очень изменила меня: я успокоилась, обрела веру в собственные силы, поняла, что не только имею право, но и должна быть счастливой! Конечно, свою семью не теряла из виду. По скайпу общалась с Лерой, и она рассказывала мне о родных. Виктор женился, Машенька тоже собиралась замуж (обидно, но, ни сын, ни дочь даже не сообщили мне об этом!). Николай завел себе молодую барышню и, кажется, тоже собрался жениться. «Ну и черт с ним, — гнала я от себя грустные мысли, — главное, чтобы это не отразилось на детях».

Машин звонок прозвучал, как призрак из прошлого.

— Мама? Это Маша.

— Машенька? — испугалась я в первое мгновение. — Что случилось, доченька?

— Ничего, мама. Просто… скучаю, — ее голос дрогнул.

У меня забилось сердце. Дочка просила прощения, говорила, что нуждается в моей помощи, и звала в гости.

— Тебя ждет сюрприз, — призналась она. — Скоро три месяца, как ты стала бабушкой.

Я расплакалась от счастья! И конечно, засобиралась домой, в Россию…

— Не стану тебя удерживать, Валентина, — прощаясь, сказала Лиз. — Но помни, что в Англии у тебя тоже есть дом. И если захочешь вернуться, мы будем рады. Вот номер счета — там твои деньги. Часть я платила тебе наличными, а часть откладывала. Знала, что когда-нибудь тебе придется уехать.

Сумма оказалась внушительной! За время моего отсутствия определенные сбережения собрались и за аренду квартиры (Оля все это время жила у меня со своей подругой). Да и Николай, как выяснилось, периодически бросал мне деньги на карточку — так называемую «пенсию», которую тогда назначил. В общем, на Родину я вернулась весьма состоятельным человеком.

Дома с первого дня навалились проблемы. Бывший муж действительно женился, и это не могло не задеть детей — молодая жена (возраста Маши и Виктора) контролировала все расходы их отца.

— Папа совершенно забыл о нас из-за этой дряни! — возмущалась Маша. — Ему даже на внучку наплевать, козел старый!

— Маша, как ты можешь? — удивилась я. — Ты же всегда так любила отца!

— Любила, пока он ума не лишился, — со злостью отвечала дочь. — Из-за этой шалавы он стал совершенно другим: жадным, эгоистичным… Да ну его!

Леночка, внучка, была удивительным существом: целый день пускала пузыри, сосала палец и улыбалась. Через какое-то время я решилась спросить у Маши, где же отец ребенка.

— Он бросил меня, когда была еще беременна. Мама, давай не будем о нем… Он поступил со мной так подло… Считай, что у Ленки нет отца.

Мне пришлось расстаться с Олей — забрала Машу и Леночку к себе. Через пару месяцев дочка вышла на работу, а я целыми днями возилась, с малышкой. Купила дочери почти новый «Форд», чтобы она не тратила силы и время на дорогу, потом на мои деньги мы сделали ремонт в детской. Вообще Машиных денег я не видела: сама покупала продукты, одежду и игрушки для внучки. Но мне было не жалко — разве не для этого я их зарабатывала?

Часто забегал Виктор — узнать, как дела, пообедать (его офис находился недалеко от нашего дома), перехватить немного денег «до зарплаты». Деньги сын, конечно, никогда не возвращал. Однажды Виктор пожаловался, что чувствует себя неловко перед тестем.

— Он и квартиру нам подарил, и ремонт сделал. Не могу же я у него еще и на мебель брать!

— Конечно, сынок, не надо!

— Нам с женой только на жизнь и хватает, а отец помогать не хочет — мол, сам учись зарабатывать.

— Он прав, — вмешалась в наш разговор Маша. — Ты же мужчина, должен содержать семью!

— Да ты бы лучше помолчала, сестренка, — взвился Виктор. — Сама сидишь на шее у матери, а меня жизни поучаешь!

— Я сижу на шее? Я, между прочим, зарабатываю, — стала кричать Маша.

— Ой, знаю твои заработки! А машину тебе кто купил, а ремонт кто сделал? Все — тебе, а мне — ничего, будто я неродной! — обижался Виктор.

— Сыночек, — попыталась утихомирить его я. — Давай в ближайшие же выходные пойдем и выберем тебе мебель в гостиную. Это будет мой подарок!

— Мама, слушай ты его больше — он всегда прибедняется, мол, бедный и несчастный! А сам с отца всю жизнь деньги тянет! — не унималась Маша.

— На себя лучше посмотри, пиявка! — чуть ли не с кулаками бросился на нее Виктор.

Я смотрела на своих детей и не узнавала: когда, в какой момент в их души проникла эта алчность?! Из нежных и обласканных малышей они выросли в завистливых и злобных монстров, не любящих ни друг друга, ни отца, ни… меня. В этом у меня не было сомнений.

Им нужны были только деньги. Я растерялась, мне стало холодно и неуютно. Вдруг поняла, что, когда мои запасы иссякнут (а это случится очень скоро), стану для них обузой. В душе зашевелился знакомый гадкий комочек страха. Поздно вечером включила комп, чтобы проверить почту. «Дорогая Валентина, — писала мне Лиз, — у меня все хорошо. Как ты можешь заметить, благодаря тебе я уже очень сносно пишу по-русски. Мы все часто тебя вспоминаем… — дальше шел перечень имен соседей и их детей. — Что касается меня, то я очень по тебе скучаю… Хотелось бы увидеться — не планируешь ли ты ко мне приехать? Если да, то когда?» В письме Лиз сквозила грусть, ожидание и надежда. Я крепко задумалась…

А через три месяца вновь поднялась на борт самолета, летящего в Лондон. В аэропорт меня провожали и Виктор, и Маша (она даже слезу пустила на прощание). Улетая, я оставила детям все: и квартиру, и деньги. Похоже, они были довольны, большего им и не требовалось. А в далекой чужой Англии меня ждала Лиз, которой нужны были мое участие и моя дружба.