Муковский Ю.Е.

АВТОМОБИЛЬНЫЕ ИСТОРИИ

К автомобилям я был неравнодушен с детства. Ещё перед войной, когда мне было 5-6 лет, я уже знал все Эмки, ЗИСы, полуторки, трёхтонки и пятитонки, пикапы и легковушки ГАЗа. В Алма-Ате, чуть ниже нашего дома по улице Пушкина, жили какие-то люди, которых мы считали богатыми. У них была девочка чуть старше моих лет, которой отец купил детский двухколёсный велосипед, недостижимую роскошь для всех остальных. Она оказалась не такой жадной и позволяла соседским пацанам кататься на этом чуде техники. Именно на этом велосипеде я без чьей-либо помощи самостоятельно научился ездить на двух колёсах. Когда впервые это у меня получилось, я был совершенно потрясён, ощущение было удивительным. Отец этой девочки часто подъезжал к дому на легковом автомобиле, кажется Эмке, и я трогал этот автомобиль за чёрные лакированные бока, заглядывал в кабину, нюхал автомобильный запах – смесь бензина, пыли и кожаных сидений. Я воображал себя за рулём этого чуда, представлял как, повинуясь мне, по пыли начинают двигаться колёса, как я объезжаю камни и другие препятствия, выбирая лучшую колею. А тут ещё отец подарил мне довольно большой игрушечный грузовой автомобиль. На кузов этого автомобиля надевалось железное сиденье, а передние колёса управлялись седоком с помощью специального стержня, скрученного из проволоки. Усевшись на сиденье, я лихо скатывался на этом автомобиле вниз по улице Пушкина, воображая себя настоящим водителем. В те времена иметь автомобиль в частном пользовании категорически запрещалось, авто были только служебными. И лишь после войны, и то года через четыре, как не позже, появились первые автомобили в личном пользовании. Но до осуществления моей мечты о собственном автомобиле мне было тогда ещё очень далеко. Зато с 1949 года я стал довольно лихо ездить на мотоциклах, освоив многие существовавшие тогда марки, от «козлов» до «Харлея». Ещё учась в школе, я участвовал в демонстрациях по поводу революционных праздников в составе колонны мотоциклов и мопедов, преимущественно трофейных. Накануне праздников владельцам этой чудо-техники рассылались специальные приглашения на тренировки, а в сами праздники наше сборище, состоящее из 15-20 единиц, по три в ряд, по булыжной мостовой и в клубах дыма и пыли, с рёвом возглавляла праздничные колонны. Такое количество техники состояло в личном владении всего города. Начальник областной ГАИ по фамилии Жёсткий знал всех владельцев не только в лицо, но и по именам, родственным связям, и, никогда не спрашивая прав, лишь приветственно здоровался, спрашивал «за жизнь», о проблемах и технических возможностях мотоцикла.

Учась в Ташкенте в горном техникуме, я вдруг узнал, что в подвальном помещении нашего общежития хранилось около двух десятков вдребезги разбитых мотоциклов, принадлежащих техникуму. Испросив разрешения у начальства, я из нескольких разбитых собрал мотоцикл, кажется, ИЖ-49, поездил на нём дня два, пока не попался на глаза заместителю директора по учебной части. Сильно удивившись, что мне удалось довести мотоцикл до кондиции, он тут же забрал его себе. «Раз ты такой спец, ты себе ещё соберёшь». Так и пошло. Не успевал я собрать очередной мотоцикл, как его тут же приватизировало начальство. На одном из них я успел поездить около недели. Но наши студенты, у которых были права, просили меня покататься. У общежития по проспекту Навои выстраивалась очередь желающих, и я разрешал им проехаться по проспекту до Министерства хлопководства и обратно. Дошла очередь до Вовки Михельсона, студента нашей группы. Усадив на заднее сиденье ещё одного студента – Воробьёва, Вовка поехал. Смотрим, такой довольный, едет обратно, но почему-то не сбрасывает газ. Не успели мы разбежаться от чугунного осветительного столба, возле которого стояли, как Михельсон с той же улыбкой на полной скорости врезался в столб, начисто разбив мотоцикл. Воробьёв при этом сильно зашиб себе некоторые места о жёсткую металлическую скобу между передним и задним сиденьями, что послужило причиной громкого хохота среди наблюдавших студентов. А я сказал, что Михельсон шиш ещё получит у меня мотоцикл, тем более, что собирать было уже не из чего. И всё же я собрал ещё один, но без заднего тормоза, и решил его опробовать. Посадил сзади своего друга – Толю Ивашиненко – и поехал по узкой асфальтированной улице в сторону Комсомольского озера. Улицу только что полила поливальная машина, а впереди весь обзор загораживал мне медленно едущий троллейбус. Желая его обогнать, я осторожно высунулся, но увидел идущий навстречу автомобиль. Я осторожно придавил передний ручной тормоз, но на мокром асфальте руль под действием торможения вывернуло, мотоцикл на боку улетел вперёд, а мы с Толей тоже на боку пробороздили асфальт правее. Самое обидное, что только накануне я получил и впервые надел новые шевиотовые форменные брюки, которые при езде юзом по асфальту прорвались многочисленными уголками по всей правой штанине. Ну и мой правый бок тоже оказался прилично стёсанным. С мотоциклом же ничего не случилось, я его тут же завёл и мы доехали до общежития.

Так вот об автомобилях. Я работал подземным горным мастером на шахте «Журинка-3» в городе Ленинске-Кузнецком, куда был направлен после окончания Ташкентского горного техникума. Примерно в конце пятидесятых годов появляется сообщение, что завод в Запорожье приступает к выпуску дешёвейшего автомобиля, который якобы будет доступен всем желающим. Что на образце этого авто по территории Кремля прокатился Никита Сергеевич Хрущёв, дав ему восторженную оценку, как общедоступному народному автомобилю. И я загорелся. В один из выходных, вместе с таким же горным мастером, как и я, Валерием Кузнецовым, мы поехали в Кемерово. В спортмагазине у столика сидел старик, который записывал в очередь на приобретение машины. Мы записались на «Запорожец», попытавшись выведать у старика, сколько же он будет стоить? Старик понятия не имел, но предположил, что не дороже шести-семи тысяч рублей. Я в то время получал около двух тысяч и мы сочли, что такая цена для нас будет приемлемой. Однако сама по себе запись на очередь покупку машины не гарантировала. Надо было ежемесячно приезжать в Кемерово, платить по 10 рублей старику и отмечаться. Не отметившихся из очереди вычёркивали.

Года два мы исправно отмечались, пока в нашем городе не появился первый горбатый «Запорожец». Отловив как-то его владельца, я спросил о цене. — «Восемнадцать тысяч триста рублей» — ответил счастливый обладатель «горбатого». И я расстался с мечтой о машине и перестал отмечаться, считая, что такую сумму мне не накопить никогда. Кузнецов же ещё некоторое время ездил в Кемерово, а потом тоже бросил это дело.

Прошло четыре года. После хрущёвской денежной реформы деньги уменьшились в десять раз, а «Запорожец» стал стоить 2220 рублей (22,2 тысячи по старому). Мы уже жили в другой квартире и по другому адресу, как однажды вечером приходит к нам девочка из старой нашей квартиры и говорит, что нам пришла какая-то телеграмма. Мы заволновались, предполагая всякие страсти, и я пошёл за телеграммой. Открываю её, а там написано: «Срочно получите «Запорожец». Автомагазин».

К этому времени у нас не было в запасе даже одной копейки. Грустные, уселись мы с Таней на диван и стали соображать, кому из друзей предложить нашу очередь на «Запорожец», которая каким-то чудом существовала все эти годы. Кузнецов, кстати, никакой такой телеграммы не получил. Мы уже попытались сделать друзьям один или два звонка и в этот момент к нам на огонёк заходит сосед – Миша Никитин. – «Вы что такие грустные?» — «Да вот, телеграмма». – «Ну и что?» — «Вот, обзваниваем, предлагаем машину». – «Да вы с ума сошли! Люди годами ждут машину, не могут записаться на очередь, а вы вздумали кому-то отдавать! Немедленно берите сами, не раздумывая!» — «Да как мы возьмём, — взмолились мы, — когда ни одной копейки за душой?» — «Пойдём, возьмёшь у меня пятьсот рублей, отдашь, когда сможешь! Остальные займёшь на шахте. Даже слушать ничего не хочу, завтра же поезжай за машиной!»

Утром на шахте я в течение часа назанимал ещё около двух тысяч рублей, сел с Толей Прохоровым в автобус, поехал в Кемерово и приобрёл голубое чудо ЗАЗ-967 с двигателем мощностью 27 лошадиных сил. Машина оказалась на редкость удачной, хотя я наслушался о ней массу анекдотов и пренебрежительных отзывов. Посадив очередного скептика в машину, я набирал 115-120 километров в час, и от скептицизма не оставалось следа. Наш начальник шахты, проехав за рулём моего «Запорожца», был удивлён до крайности. – «Да, не ожидал! Поверь, они доведут эту машину до совершенства!»

Целая эпопея потом была с выплатой долгов. Мы завели специальную тетрадку с фамилиями наших кредиторов и датами очередных выплат. Случалось, что кому-то вдруг приходилось отдавать долг досрочно. Тогда я перезанимал эту сумму у другого приятеля и записывал в тетрадку уже его. Рассчитывались с долгами мы более двух лет.

На «Запорожце» мы ездили за грибами, за ягодами, на речку. Запомнилось два эпизода. Я как раз заочно учился в институте и задолжал контрольные. Позвонил своему однокурснику в Киселёвск, как у него дела? Оказалось, что он по этим контрольным уже получил зачёт. — «Дашь переписать?» — «Приезжай!» И я на «Запорожце» с Таней и маленькими детьми поехал за 100 километров в Киселёвск. А была зима. До Киселёвска мы доехали без проблем, взяли контрольные, заехали проведать живущую в Киселёвске мою двоюродную сестру Инну и тут же поехали обратно. Но началась сильная пурга. Километров через пять после Киселёвска уже мело так, что не было видно ни земли, ни неба, ни дороги. Я пристроился вплотную за ползущей впереди машиной, не видя ничего, кроме сплошной стены снега и смутных пятен стоп-сигналов. Через несколько сотен метров передняя машина стала. Я тоже стал и увидел, что буквально за минуту меня замело до стёкол. Сзади меня стал автобус ПАЗ и ещё несколько машин. Таня перепугалась. Я тоже понял, что влип, и надо принимать меры. Я попросил водителя автобуса на метр-полтора сдать назад, чудом развернулся и вернулся в Киселёвск. На следующий день из окон Инниной квартиры мы увидели, что на трассе работает мощная роторная техника, лихо расправляющаяся с заносами. Выждав часа два, мы благополучно доехали до Ленинска.

Второй эпизод связан с поездкой в Золотую тайгу за ягодой. «Запорожец» ловко протискивался между стволами деревьев, нырял в овраги и выползал из них по мокрому скользкому склону. Но на обратном пути пошёл мерзкий затяжной дождь и опустился густой туман. Понятно, что по тайге дорог нет. Но была еле заметная колея, проложенная когда-то трелёвочными тракторами. В густом тумане я сбился с этой колеи и подъехал к дымящемуся болоту. Через болото шёл узенький голый бугорок. Я въехал на него, едва уместившись колёсами, как увидел, что начал сползать левым бортом в болото. Мы выскочили из машины, и держась за желобок крыши, протиснулись к берегу. Выломав длинную палку, я прощупал болото и не достал дна. Я снова залез к рулю, дал задний ход и добрался до берега. Все снова забрались в машину, дождь тарабанил по крыше, а я, взяв топор, отправился искать дорогу. Я чувствовал, что она должна быть где-то рядом. Но, отойдя от машины не более десяти метров, я понял, что полностью потерял ориентировку. Заблудился! Вокруг меня высились вековые ели, кустарник и трава были выше головы, а туман и дождь вообще не давали понять, где какие части света. Что делать? Орать стыдно, засмеют, скажут, что в трёх соснах заблудился. Тогда на огромной ели я сделал топором зарубку, стал к ней спиной и сделал 10 шагов в прямом направлении. Машины не было. Я вернулся к ели, сделал зарубку через 90 градусов от предыдущей и повторил свой эксперимент. Лишь с третьей попытки я уткнулся носом в машину. Как ни в чём не бывало, забрался внутрь, и мы стали обсуждать ситуацию. Прошло минут сорок, как вдруг послышалось тарахтение мотора. Прямо по скользкому бугорку через болото к нам двигались два гусеничных трактора. Подвыпившие трактористы ехали проведать доярок на ферме. «Запорожец» зацепили толстым колючим тросом и переволокли на ту сторону болота.

Наш «вездеход» с его возможностями страшно понравился нашему приятелю и соседу Васе Цыганову. «Целых два глушителя! — восторженно провозглашал он, — два!!!» Вася и его жена Рая, в отличие от нас, вообще были очень практичными и хозяйственными людьми. Они и нас наставляли на путь истинный, агитируя взять дачный участок, но мы к тому времени ещё не дозрели до этого. Вася был фронтовиком, офицером, был ранен при форсировании Днепра. На шахте он работал мастером-взрывником, а Рая работала заведующей складом в профилактории. Родители Раи жили в собственном доме, где Рая с Васей держали свиней. В столовой профилактория всегда оставались пищевые отходы, которые Рая собирала в большие фляги, а Вася просил меня отвезти их до тёщи. Я вынимал правое переднее сиденье и в освободившееся пространство салона через широкую дверь втаскивал эти фляги. При необходимости в салон свободно входила даже двухсотлитровая бочка, что приводило Васю в восторг и восхищение. И он чуть не с первого дня стал уговаривать меня продать ему «Запорожец». — «Ты себе ещё купишь, — убеждал меня Вася, — а мне надо помои возить!»

И действительно, не смотря на то, что я ещё был в долгах, как в шелках, меня, что называется, понесло. На шахте многие мечтали о покупке машины, и вокруг меня образовалось некое общество, считающее, что я чуть ли не Господь, знающий об автомобилях и возможностях их приобретения буквально всё. У нас не было иных разговоров, чем где и каким образом записаться в очередь на автомобиль. Мы разузнали, что можно записаться в Новосибирске и в Академгородке. А в Академгородке, при благоприятном стечении обстоятельств, машину можно получить чуть ли не через месяц. Что капризные учёные Академгородка, которым машины выделяют по особым льготам, часто не выкупают их: то цвет не нравится, то царапинка сбоку, то фара с трещинкой. Прямо по «Пиковой даме»: «Послушай, Герман, вот тебе отличный случай…» Воодушевившись такой перспективой, в один из выходных дней, инициативная группа из трёх человек во главе со мной прибыла в местный аэропорт. АН-2 с лыжным шасси взлетел среди сугробов снега и через час приземлился в Новосибирске. В городском спортивном магазине мы записались в очередь, однако безо всяких гарантий её сохранения. Перспектива же приобретения машины была ещё более призрачной. И мы отправились в Академгородок. Купили большой торт, коробку шоколадных конфет и заявились к директорше небольшого магазинчика. Она тоже ничего не пообещала, но записала наши координаты и взяла несколько рублей на телеграммы.

Вскоре после описанных событий иду я ранним утречком на работу на шахту, а на пороге встречает меня крайне возбуждённый помощник главного инженера Леонид Яковлевич Зельманович. – «Юра, в Москве идёт запись на машины! Я уже всё обговорил с Трофимом (начальником шахты). Вот тебе паспорта на пять человек и пять нотариальных доверенностей. За своим паспортом заедешь по дороге. Чеши в Москву немедленно!» Я опешил, в кармане у меня не было ни денег, ни паспорта. Но Зельманович вручил мне деньги, собранные с пятерых желающих записаться. Было решено, что затраты мы поделим поровну. Я позвонил Тане, сообщил, что немедленно вылетаю в Москву и заглянул к начальнику шахты. – «Ты почему ещё здесь?- набросился Трофим, тоже ярый автомобилист. — Чтоб через пять минут я тебя не видел!» И я поехал в Кемерово.

То, что я увидел в кемеровском аэропорту, повергло меня в уныние. Тысячи шахтёров со всего Кузбасса осаждали кассы, чтобы получить заветный билетик до Москвы. Улетел один основной и два дополнительных ТУ-104. Один за другим ушли одиннадцать рейсов на Новосибирск, остался двенадцатый, последний. Я буквально выдрался из очереди и в отчаянии постучался в кабинет начальника Кемеровского авиаотряда. Здоровенный мужик в лётной форме не дал мне даже рта раскрыть: — «Записываться на машину? Вижу! Иди к четвёртой кассе. Я дам по внутренней связи команду. Прилетишь в Новосибирск, не уходя с лётного поля, спроси, где самолёт на Москву и бегом к нему. Вот моя бронь на этот рейс. Ни пуха, ни пера!»

Часа в четыре ночи я был в Москве. Едва дождавшись начала работы метро, я отправился на Бакунинскую улицу. Это был конец октября, сыпал снег и стоял довольно сильный мороз. Все подходы к магазину были запружены многотысячной толпой. Тут и там горели костры из заборных досок. Расспросив народ, я узнал, что на соседнем рынке есть киоск, всю ночь торгующий почтовыми открытками. Надо на каждого претендента приобрести и заполнить открытку с его адресом и просьбой прибыть тогда-то для оплаты стоимости автомобиля «Москвич». Протолкавшись к киоску, я на спине у какого-то доброжелателя при свете зажигаемых спичек заполнил шесть открыток.

К открытию магазина прибыло большое количество пеших и конных милиционеров, разбивших толпу на три потока. Часам к четырём дня я благополучно записал всю нашу команду, сдав открытки и не получив даже квитанций. Успел только запомнить, что очередь шесть тысяч восемьсот какая-то. А утром следующего дня, к восторгу всей нашей компании, я был уже на работе на шахте.

Таким образом, я одновременно оказался сразу в трёх очередях на приобретение машины. Московская очередь была, безусловно, самой надёжной. И Вася Цыганов начал более упорную атаку – продай да продай ему «Запорожец». И мы согласились, сойдясь на двух тысячах рублей. А вскоре к нам обратился сосед, мечтающий купить собственный дом, и мы отдали ему эти две тысячи, предупредив, что деньги понадобятся нам только при получении извещения на машину.

Однажды звонит мне домой главный инженер треста «Ленинуголь» Анатолий Александрович Манко, который до того работал у нас на шахте и хорошо меня знал. До него, оказывается, тоже дошли слухи о моих «невероятных» возможностях и он просил «устроить очередь на машину» его близкому родственнику – Мише Норышеву. Мишу я тоже знал, его жена работала у нас на шахте. Я предложил Манко свою очередь в Академгородке, на что он с радостью согласился. А буквально через неделю пришла телеграмма от директрисы из Академгородка. Анатолий Александрович снова звонит и просит, чтобы я пригнал машину из Новосибирска, с начальником моей шахты он договорился. Когда такое высокое начальство просит, как отказать? И я выехал в Новосибирск.

Миша уже ждал меня там вместе с новеньким «Москвичём-408». А дальше была эпопея, похожая скорее на авантюру, по своей напряжённости и впечатлениям сродни нашему плаванию по Томи. Мало того, что стояла трескучая зима. Две недели перед этим непрерывно мела пурга. Дорога от Новосибирска до Ленинска-Кузнецкого, протяжённостью 240 километров, и летом-то была едва проходима, а зимой тем более, большая её часть проходила через тайгу. Купив две или три канистры с бензином, лопату, топор и трос, мы тронулись в путь. Километров сорок по Гусинобродскому тракту я проехал довольно лихо, проскочив сходу несколько заносов и почти не буксуя. Но далее наш путь сворачивал вправо от тракта на просёлочные дороги. Сразу за поворотом нас остановил старик в тулупе и валенках. – «Сынки, дальше не проехать!» — «Да что ты, отец, сорок километров отмахали, ещё двести доедем!» Но через сотню метров машина зарылась носом в сугроб по лобовое стекло. Нас это не остановило. Я немного отъехал назад и, газанув, свернул с дороги на большой бугор. На бугре снег сдувало ветром, я, не сбавляя скорости, проехал по вершине бугра километра три и вновь съехал на дорогу. Далее мы не столько ехали, сколько откапывали и вытаскивали машину из многометровых сугробов. К тому же меня сильно насторожило поведение переднего правого колеса, которое нагнулось вместе с осью и чуть не цепляло шиной моторный отсек. Мороз крепчал, я пробовал руками пошевелить колесо. Оно, вроде, держалось, но поддомкратить его в снежном месиве было совершенно невозможно. Дорога почти повсеместно была занесена глубоким снегом. Порой я вообще не знал, где я еду, ориентиром служили лишь придорожные столбы. Мы уже выбивались из сил, постоянно вытаскивая машину, как вдруг увидели идущий навстречу снегопах. Это мощный трактор, впереди которого укреплен высокий, выше кабины стальной нос, как у линкора. Снегопах раздвигал этим носом в разные стороны снег, расчищая дорогу. Воодушевлённые, мы рванули по расчищенной полосе. Километров через двадцать вдруг вижу, что расчищенная полоса резко виляет влево, через 15-20 метров вправо и далее снова идёт в нужном направлении вдоль дремучего леса. Едва я свернул на эту вилюшку, как машина по крышу провалилась в сыпучий снег. Это был полностью занесённый глубокий придорожный кювет, по которому снегопах с его широкими гусеницами прошёл аки по ровному месту. Мы взялись за топор и лопаты. Срубив два или три дерева, мы пытались подсунуть их под машину. Но чем глубже мы откапывали снег, тем глубже оседала в него машина. И вдруг идёт гусеничный трактор! Мы кинулись просить вытащить нас из кювета, обещая вознаграждение и водку, но тракторист, крикнув «много вас таких по кюветам» и даже не остановившись, скрылся вдали. Мы с остервенением вновь взялись за топор и лопаты, но постепенно начали соображать, что наше дело совсем дрянь. Начало темнеть, машина всё более утопала в снегу, а переднее правое колесо вплотную упёрлось в подколёсное пространство, грозясь вот-вот отвалиться. И тут мы услышали шум мотора. В нашем направлении шёл большой трёхосный грузовик. Метрах в десяти от нас он свернул прямо в кювет и мы со страхом поняли, что вот сейчас он сядет. Грузовик провалился по самый кузов, колёс не было видно. Но, к великому нашему удивлению, он взбаламутил снег сначала всеми тремя правыми колёсами, потом тремя левыми, как танк взобрался на крутой откос кювета и остановился возле нас: — «Цепляйте, ребятки, я вас вытяну!» — крикнул из кабины водитель. В полминуты мы были спасены, но правое колесо уже не проворачивалось. Становилось совсем темно. Подсвечивая фонариком, мы сняли колесо. Оказалось, что два длинных болта, поддерживающие ось и проходящие через пакет регулирующих стальных пластин, переломлены пополам. И снова нам повезло. Наш спаситель вёз из Новосибирска полный кузов толстой стальной проволоки разного диаметра. Вывернув коченеющими пальцами сломанные половинки болтов (благо, машина новая и болты не приржавели), я смело просунул через отверстия проволоку и закрутил её. Колесо держалось, как только что с конвейера.

Наш спаситель согласился сопровождать нас, мы поехали дальше, но зарывались в снег через каждые 100 метров. И поняли, что надо цепляться на буксир. Буксировавшая нас машина оказалась каким-то экспериментальным образцом для районов Крайнего севера, мы не переставали удивляться её поразительным возможностям. В одном месте перед нами предстало скопище машин, застрявших в снегу намертво. Водитель нашего буксировщика отцепил нас от буксира и за полчаса выстроил все застрявшие машины на дороге. Чудеса, да и только!

В одной из деревень мы подъехали к дому какой-то известной нашему спасителю бабке, круглосуточно торгующей водкой. Бабка достала из своих закромов два ящика водки. Мы все хорошо напились, выпили ещё чаю, загрузили водку в багажник «Москвича». Море нам было по колено, и мы на буксире лихо двинулись дальше. Была, между прочим, глубокая ночь, а наш буксировщик был вдребезги пьян.

Перед собой я видел только глубочайший нетронутый снег, разлетающийся от капота машины и непрерывным потоком пересыпающийся через лобовое стекло на крышу. Руля машина не слушалась совершенно. Мы неслись на буксире, как неуправляемые сани. И вот вижу, что впереди длинный-предлинный спуск, в конце которого мост через какую-то таёжную речку. Мост был очень узким, только для одной машины, замёрзшая речка проходила метрах в четырёх ниже моста. А сразу за мостом начинался длиннющий подъём. По обеим сторонам моста торчали метровые корявые перила из стволов берёзы.

Наш лихой водила, желая без пробуксовки выскочить после моста на подъём, резко прибавил скорость, от чего нашего «Москвича» начало мотать в снегу влево и вправо на несколько метров от дороги. У нас вырвало один из двух передних буксировочных крюков. Я судорожно вцепился в руль, непрерывно давя на сигнал и мигая фарами, но наш буксировщик нас не видел и не слышал. В голове у меня сидело только одно: попасть между перилами моста! Как мне это удалось – до сих пор непонятно, я вырулил между перилами в последнюю долю секунды. Мои призывы остановиться буксировщик заметил, только взобравшись на подъём и проехав ещё два или три километра. Мы с Мишей были в шоке от пережитого, от выпитой водки не оставалось и следа. Впоследствии, много раз прокручивая в голове это событие, я так и не смог понять, каким чудом мне удалось на врезаться в перила и не свалиться на лёд речки с четырёхметровых отвесных берегов.

Мы подъехали к большому селу Красное, и наш буксировщик от изрядно выпитого количества водки и от бессонницы окончательно свалился, сказав, что без сна дальше ехать не может. Мы с благодарностью распрощались с ним и оставшиеся пятьдесят километров доехали до Ленинска без особых приключений. Лишь в одном месте на голом льду меня дважды крутануло вокруг оси, но это было уже такой мелочью! Дома по нам уже собирались бить тревогу. А на скрученном проволокой колесе Миша благополучно проездил ещё несколько месяцев и только летом заменил проволоку на болты.

В марте 1966 года я и пятеро записанных мной в Москве сотоварищей получили открытки с предложением немедленно оплатить стоимость будущих машин. Зельманович вновь предложил мою кандидатуру с мандатом на оплату, но я воспротивился, сказав, что с такими деньгами в кармане один не поеду. И мы полетели втроём: я, Зельманович и Валя Громадюк. В кармане у каждого были деньги на оплату стоимости двух машин. Мест в самолёте рядом не оказалось. Я и Зельманович сидели в разных местах, но друг за другом, а Валя Громадюк на три ряда впереди нас, в компании какой-то молодой особы. И эта молодая особа проявила интерес к нашему западному хохлу, всячески с ним заговаривая, ёжась и говоря, что ей холодно. Вале бы взять, да предложить ей свой пиджак, но в пиджаке его Диночка зашила деньги на две машины. Мы с Зельмановичем, видя Валины терзания и душевные муки, покатывались со смеху. Дама же, так и не дождавшаяся от Вали благородного поступка, надулась, а после промежуточной посадки в Свердловске и вовсе с ним не заговаривала

В Москве мы заплатили за машины, отметили это дело в ресторане и отправились в Домодедово, в аэропорт. И в аэропорту вдруг встречаем нашего общего знакомого, изрядно подвыпившего, который так неподдельно обрадовался встрече с нами, что тут же поволок нас к буфету с намерением хорошо напоить.

Старшее поколение должно помнить, что при Хрущёве вместо министерств были организованы Совнархозы, а как раз в 1966 году Совнархозы вновь ликвидировали и создали министерства. Кадры в срочном порядке набирали на местах и наш знакомый попал в их число. А, поскольку жильё в Москве надо было ещё ждать, вновь набранным специалистам разрешалось навещать оставленные ими семьи два раза в месяц за казённый счёт. Наш знакомый и летел к своей семье одним с нами рейсом. В буфете он здорово напился, а когда вдруг объявили посадку, куда-то исчез, оставив в руках у Зельмановича свой чемодан. Мы обегали все туалеты, но, не обнаружив пропавшего, поспешили на посадку. Мы ещё надеялись, что пропавший товарищ объявится, но так и улетели вместе с его чемоданом. Впоследствии оказалось, что его развезло и он отключился, проспав всё своё свидание с родными. Точно, как в анекдоте: «Пока Вы выпендривались, Ваш самолёт на Воронеж уже улетел!» Этот анекдот и рассказал Зельманович, когда мы расселись в хвостовом салоне самолёта Ил-18. Нас это здорово развеселило и мы достали бутылку коньяка. Салон оказался оборудованным для каких-то высоких особ. Вместо кресел там были просторные диваны, большой стол с настольными лампами, отдельная туалетная комната. Весь салон занимали только мы трое. Мы дёрнули коньяка и крепко заснули в таком неожиданном комфорте, проснувшись, только когда самолёт уже подруливал к Кемеровскому аэровокзалу.

А в июле этого же года по очередной открытке мы взяли десятидневный неоплачиваемый отпуск и полетели в Москву получать машины.

Нам дали адрес, где на складском дворе стояло несколько сотен новеньких «Москвичей». Трудность заключалась в том, что из нашей троицы только я мог уверенно водить машину. Зельманович и Громадюк только что получили права и ехать по Москве страшно боялись. Но у ворот склада толпилось десятка два шустрых молодцов, предлагающих свои услуги по перегону. Ставка была такой: 100 рублей в день плюс хороший ужин с выпивоном в ресторане. Не забудем, что наша зарплата составляла около трёхсот рублей в месяц! Но делать нечего, Зельманович с Громадюком наняли двух водителей, а я сидел за рулём сам. Пока мы оформили машины, наступил вечер. Мы переночевали на одной из стоянок и выяснили у нанятых водителей, что сначала надо заехать в нотариальную контору и оформить доверенность на все машины на имя одного из нас. Потом с этой доверенностью явиться в отделение железной дороги и написать заявление с просьбой выделить железнодорожную платформу для перевозки машин. Подписывать заявление придётся лично у начальника отделения дороги. Утром мы поехали по этим адресам. К начальнику отделения дороги мои напарники послали меня. Начальник с большими железнодорожными погонами, прочитав заявления, тут же вернул их мне, сказав, что в Сибири и Казахстане разгар уборочной компании, все платформы отправлены под зерно и у него их нет. Я вышел обескураженный. Мы поехали ещё в одно отделение дороги своего восточного направления, но и там получили отказ. Наблюдая за нами, наши водители объявили, что мы ведём себя неправильно. – «Надо, — сказали они, чтобы при подаче заявления в каждом вашем паспорте лежало по 100 рублей». Обливаясь потом от страха, я снова зашёл к начальнику и молча подал ему паспорта с купюрами. Он с грустью в глазах посмотрел на купюры, тягостно вздохнул и вернул обратно со словами: — «Очень хотел бы Вам помочь, но тогда я лишусь партбилета и должности. Извините! Но почему бы Вам не попытаться в отделениях западного или северного направлений?» — «Это же прямо противоположная сторона!» — удивился я. – «Неважно, попробуйте!»

В очередном отделении я вложил в паспорта по сотне и вошёл в Высокий кабинет. Очень пожилой чиновник, не глядя на меня, нажал какую-то кнопку на столе. Душа у меня ушла в пятки. Вот сейчас меня за дачу взятки и загребут! Вошёл какой-то человек, которому начальник велел оформить нам вагон. – «Грузиться будете в Мытищах, — сказал мне начальник. – Платформы не будет, будет полувагон. И поторапливайтесь, наша контора работает там до пяти часов!» Воодушевлённый, я выскочил из кабинета, сообщив своим ребятам, что начальник даже денег не взял. Но, сколько мы не перетряхивали паспорта, денег в них не оказалось. Система поборов здесь оказалась отшлифованной до совершенства!

В Мытищах начальник станции заявил, что вагонов у него нет и в ближайшее время не будет. Мы возмутились, ведь у нас на руках бумага, подписанная самим начальником отделения! – «Ну и что? – ответствовал чиновник, у меня все вагоны на заводе, там государственный план, а у вас частное дело!» — «Сколько же нам ждать?» — «Может сутки, а может неделю!»

Ничего себе, перспектива! Мы скинулись по полтиннику, и через минуту документ был подписан. Нас отправили к будке между железнодорожных путей. – «Найдёте там составителя Иванова, он выделит вам вагон!» Составитель Иванов заявил, что вагоны, конечно, есть, но нет ни одного маневрового тепловоза, который мог бы подать вагон под погрузку. Мы скинулись ещё по 25 рублей, и Иванов самолично повёл нас между составами, предлагая выбрать любой из вагонов. – «Вот этот хорош, — сказал он, — в борту дырка, будет через что любоваться пейзажами!» На нашу реплику, что для подачи именно этого вагона придётся растаскивать не один состав, Иванов ответил, что это его проблемы, и через минуту два маневровых тепловоза и вся станция Мытищи заработала на нас. В мгновение ока вагон подтащили к тупику, настелили два зерновых щита и я, одну за другой, через распахнутые торцевые двери загнал машины в вагон. Надо было закрепить машины проволокой. Я неоднократно видел на железнодорожных станциях здесь и там ржавеющие мотки проволоки и отправился искать их между путями. Не тут то было! Мне не удалось обнаружить даже маленького кусочка. Группа путевых рабочих молча стояла у нашего вагона и с интересом наблюдала за нашими бесплодными поисками проволоки. – «Ребята, — обратился я, помогите найти проволоку!» Ребята переминались с ноги на ногу и молча пожимали плечами. И только после того, как мы наскребли в своих карманах ещё несколько десяток, ребята шустро притащили бухту невесть откуда взявшейся проволоки и в десять минут закрепили все машины.

За целый день в хлопотах мы ничего не ели. Было довольно поздно, магазины уже были закрыты, но в привокзальном магазинчике у сторожа мы купили на дорогу ящик водки и две буханки хлеба, а у какой-то бабки штук шесть мелких помидорчиков. Мы рассчитывали, что сможем купить продукты по дороге. В две заранее купленные канистры набрали воды, взгромоздились в свой полувагон, вместе с путевыми ребятами отметили начало нашего путешествия в Кузбасс и улеглись спать каждый в своей машине. Вагон продолжал стоять в тупике.

Ночью я проснулся и обнаружил, что мы едем. Когда рассвело, я увидел вокруг себя Москву. Около суток нас таскали по Московской кольцевой железной дороге, вывели на Горьковское направление и мы поехали на Восток. Ближе к вечеру наш состав остановился на какой-то пустынной станции. Толстая и беспрерывно матерящаяся в рацию девка шла вдоль нашего состава и расцепляла все вагоны. Валя Громадюк попытался вежливо спросить у дивчины, к чему она это делает, но та бесцеремонно послала его куда подальше. Расцепленный состав стал толкать тепловоз и вагоны покатились с горы каждый на свой путь. Наш вагон поехал по левому предпоследнему пути и уткнулся в два уже стоящих вагона. Вокруг расстилался песок, как в пустыне, вдали виднелась кромка леса. Ни одной постройки, напоминающей жильё или подобие магазина! Башмачник, тормозящий вагоны металлическими приспособлениями – башмаками – разъяснил, что на нашем пути формируется состав на Свердловское направление, и поедем мы дальше только тогда, когда наберётся 55 вагонов.

Двое суток мы сидели на раскалённых от солнца рельсах среди этих песков и, от нечего делать, дулись в карты. Запасы хлеба кончились, вода в канистрах нагрелась чуть ли не до кипения, на горячую водку противно было смотреть, в животах было совершенно пусто. Валя отправился по составам в поисках провизии. В одном из вагонов у каких-то кавказских ребят ему за приличную сумму удалось купить баночку рыбных консервов. Мы мгновенно проглотили эти консервы, но голод утолить не удалось. Ночью, спустя двое суток, состав, наконец, был сформирован. Рано утром нас разбудил Валя Громадюк: — «Посмотрите, какая красота!» Мы стояли прямо у берега Клязьмы, а слева от нас под утренним солнцем золотились великолепные купола древнего Владимира. Действительно, от такой красоты можно было обалдеть!

Надо сказать, что до нас в нашем вагоне перевозили уголь. Все борта и пол были густо покрыты чёрной угольной пылью. Погода была очень жаркой, мы разделись до трусов и походили на только что вышедших из шахты шахтёров. Воду в канистрах, набранную ещё в Мытищах, мы берегли для питья, а умыться было совершенно нечем. Состав мчался без остановок по триста-четыреста километров и останавливался только на грузовых станциях, где путевые рабочие обстукивали молотком колёса и доливали масла в буксы. Ни магазинчиков, ни возможности пополнить запасы воды вблизи не было, четвёртые сутки мы практически ничего не ели.

И вот однажды, выглядывая с тормозной площадки, я увидел, что наш состав приближается к какой-то маленькой станции, а впереди горит красный светофор. Мы прибывали на второй путь и в промежутках между вагонами стоящего на первом пути грузового состава, я заметил маленький магазинчик. Рванув с площадки в одних трусах к своей машине, я из внутреннего кармана пиджака вытащил какие-то рубли, поднырнул под стоящий состав и ворвался в магазинчик. – «Любых продуктов на всю сумму!» — успел крикнуть я продавщице и в этот момент услышал свисток локомотива и увидел, что наш состав медленно набирает скорость. Ошалевшая от моего угольно-полуголого вида, продавщица накидала мне в охапку хлеба, консервов, ещё чего-то, я пролез под вагонами первого пути и увидел удаляющихся ребят. С тормозной площадки мне отчаянно махал Громадюк: — «Бросай всё, догоняй!» — «Шиш брошу!» — подумал я про себя, ускоряя бег, прыгая через стрелочные переводы и судорожно прижимая к себе консервы. Глазами я искал возможность зацепиться. Наконец, меня стал обгонять груженый круглым лесом вагон с тормозной площадкой. Несясь вдоль него, я побросал на площадку продукты, уцепился за поручень и взобрался сам. Отдышавшись, я выглянул вперёд и через восемь или девять вагонов увидел перепуганных моих сотоварищей, высунувшихся с площадки и глядящих в мою сторону. Я торжествующе показал им на вытянутой руке по очереди всю свою добычу. Триста очередных километров поезд мчался без остановок и я не без ехидства представлял, как текут у них слюнки.

Что значит сытый человек! Поезд шёл через Уральский хребет, великолепные виды разворачивались перед нами. На горном склоне перед речкой живописно расположилась группа загорающих. Разомлевший от еды Зельманович, в длинных чёрных семейных трусах, весь в угольной пыли, подняв приветственно руку, прокричал: — «Привет, бабоньки!». Мы с Громадюком так и покатились. Босой, тощий и тонконогий, но с выступающим вперёд брюшком, Зельманович представлял собой весьма забавную картину.

За всю восьмисуточную дорогу нам удалось помыться дважды. Ранним прохладным утром, кажется в Свердловске, рядом с нашим вагоном оказалась высокая и широкая Г-образная труба, служившая для заправки водой паровозов. Если за цепочку повернуть это сооружение на 90 градусов, из трубы сверху обрушивался поток воды. Я показал на трубу ребятам и предложил помыться. – «Да ты что, — возопили они в один голос, — простынем и сдохнем!» — «Ну, как хотите!» И я решительно направился к трубе. Мощнейший поток ледяной воды чуть не смыл меня вдоль путей. Однако, глядя на меня, решились на помывку и Громадюк с Зельмановичем. А второй раз поезд остановился где-то в Барабинских степях под Новосибирском, мы сбежали с насыпи и помылись в стоячей воде траншеи, образовавшейся ещё при сооружении железной дороги.

На восьмые сутки мы прибыли на станцию Белово, конечный пункт нашей поездки. На забитой составами станции разгрузиться можно было не раньше, чем через двое суток. Собрав по карманам последние остатки денег и уговорив составителя, мы уже знакомым способом разгрузили машины через тупик и до Ленинска-Кузнецкого доехали своим ходом.

Приобретённый «Москвич-408» был, конечно, комфортнее «Запорожца», но хлопот мне он доставил предостаточно. У него беспрерывно летело сцепление, вечно что-то ломалось и разрегулировалось.

Как-то на двух машинах мы с семьёй соседа и ещё с одним парнем поехали в тайгу за ягодой. На лесной дороге мой двигатель вдруг издал треснувший звук и заклинился. Ни стартёром, ни ручкой его не удавалось даже пошевелить. Выходной пропадал. Тогда моя Таня в качестве проводника (только она знала дорогу) пересела в «Волгу» и они отправились за ягодой, а мы с парнем остались у сломанной машины. Разложив на траве подстилку, мы стали разбирать двигатель. Когда была снята головка, я увидел на поршне первого цилиндра крупные осколки металла. Развалившаяся направляющая втулка клапана попала на поршень и заклинила движок. Пришлось топать несколько километров в ближайшую деревню. Там я отыскал токаря, который за бутылку водки выточил из стального пальца от трака гусеницы новую втулку. Вдвоём с оставшимся со мной парнем мы быстро сумели заменить поломанную втулку, собрать двигатель, отыскать в тайге «Волгу» и криками и сигналами известить сборщиков о своём прибытии. На наши крики они вышли из тайги, успев набрать несколько ведер кислицы (так в Сибири называют красную смородину). Однако, как покажут дальнейшие события, поломка втулки не прошла даром.

Очередной отпуск мы планировали провести в путешествии тремя семьями на трёх машинах в Среднюю Азию. Всю зиму до отпуска мы разрабатывали варианты маршрута, добывали необходимые запчасти. Выезжать мы решили во второй половине мая, к этому времени снег в тайге должен был растаять. Когда же настал май и мы с Таней получили отпускные, оказалось, что одному из наших напарников отпуск откладывают на две недели, другому на месяц и наши планы разваливаются. Это сейчас всюду дороги, а тогда их просто не существовало. Ночь мы провели в сомнениях, на одной машине ехать за несколько тысяч километров по бездорожью было рискованно. Но, проснувшись, решили, что намеченных планов менять не будем. Я, Таня, Женя и маленькая Танюшка уселись в наш «Москвич», и в шесть часов утра 18 мая 1967 года тронулись в путь. Ехать мы решили через Новосибирск, Барнаул, Семипалатинск, Талды-Курган, Алма-Ату, Фрунзе и далее на Джамбул, Чимкент и Ташкент. Таня напекла пирожков и прочей снеди, заготовила разной провизии, так что с едой у нас проблем не предвиделось. Первую ночёвку мы планировали в Барнауле, это около пятисот километров от места старта. Снег в низинах в тайге ещё лежал, хилые мостки были снесены весенним паводком, но я довольно благополучно преодолел все препятствия. Дорога между Новосибирском и Барнаулом как раз строилась, несколько десятков километров было даже заасфальтировано, но в местах строительства был сплошной кошмар. Погода стояла жаркая. Машина шла по колдобинам в клубах сплошной пылищи. С задраенными стёклами в салоне мы всё равно не могли от неё спастись, пот заливал глаза, а пыль не давала дышать. Лишь перед Барнаулом мы снова выехали на асфальт, выкупались в лесной речке, помыли машину и поехали дальше. Переехали мост через Обь, миновали Барнаул. Солнце стояло ещё высоко и мы поехали дальше. К вечеру впереди показался небольшой степной городок Алейск. Мы попросились переночевать в один из частных домиков. Хозяева пригласили нас к столу, Таня достала свою провизию и несколько бутылок пива. А в шесть часов утра мы двинулись дальше.

На многие десятки километров по обе стороны от границы Алтайского края и Казахстана дорог не было вообще. Мы продвигались по какой-то жуткой колее и непролазной глубокой грязи. А когда выбрались из этого месива, оказались в настоящей пустыне с барханами песка. Но по этому песку когда-то проходило подобие дороги. Видимо, песок поливали гудроном, он застывал и образовывал твёрдую полоску. Беда была, однако, в том, что полоска эта сохранилась лишь местами, в большинстве случаев от неё не оставалось даже следа. Я, насколько это было возможно, разгонял машину по твёрдой полосе, и, бешено газуя, старался проскочить песчаную часть. Но миновали эту пустыню мы тоже без приключений. А за 100 километров перед Семипалатинском въехали на асфальт. За второй день мы проехали тысячу километров, доехав до казахстанского городка Аягуза.

Здесь с нами произошёл интересный случай. Я уже присматривал место для ночёвки, когда Таня вдруг вспомнила, что в Аягузе должен жить Попков Вовка, который когда-то жил по соседству с ней в Ново-Ивановке и учился в одной с ней школе. Таня вспомнила, что Вовка кончил железнодорожное училище и вроде бы работает помощником машиниста тепловоза на станции Аягуз. Я подъехал к станции и первого попавшего железнодорожника спросил о Владимире Попкове. – «Да, — ответил тот, — есть у нас такой, я знаю, где он живёт». И железнодорожник подробно рассказал, как отыскать дом Попкова. По пыльным улочкам мы отыскали глиняную саклю с плоской камышовой крышей. Вышедшего из калитки парня Таня спросила: — «Вы Володя Попков? – «Да». – «Вы меня не узнаёте?» — «Нет». – «Ну как же, я Шамрина Таня, мы вместе с Вами учились в Ново-Ивановке!» Но оказалось, что при таком удивительном совпадении имени, отчества, фамилии, возраста, профессии и должности наш новый знакомый оказался совершенно другим человеком! Пришлось извиняться, но новоявленный Попков и слышать ничего не хотел. Он распахнул ворота, велел загонять машину, познакомил с женой и детьми, усадил за стол и сказал, что ночевать мы будем только в доме.

Утром мы расстались, как старые друзья. Путь наш лежал через Прибалхашье, Талды-Курган и перевал Архарлы на Алма-Ату.

Дорога была превосходной, мы не переставали удивляться, что по Казахстану проведены такие трассы, а Россия задыхается в пыли и грязи. Переехали мост через широкую и полноводную реку Или, несущую мутные воды в озеро Балхаш, и помчались по прекрасной трассе, обсаженной пирамидальными тополями, со скоростью 120-130 километров в час. До Алма-Аты оставалось 100 километров. Проехали военный аэродром, пошли пригороды, как вдруг в моторе раздался сильнейший треск и скрежет. Я немедленно выключил двигатель и остановился. Открыл капот, ничего подозрительного не увидел. Двигатель свободно вращался рукояткой. Я повернул ключ стартёра. Мотор заработал, но с прежним скрежетом и стуком. Стало ясно, что дальше ехать нельзя.

И тут возле нас останавливается точно такой же «Москвич-408». Узнав, в чём дело, посочувствовав и поцокав языком, водитель велел цепляться на буксир. Таким вот манером мы и подъехали к родовому дому в Алма-Ате, где жили ещё Рита Павловна (бабушка), тётя Тамара и моя двоюродная сестра Инна с мужем и детьми.

Разобрав на следующий день двигатель, я обнаружил, что тот самый поршень первого цилиндра, на котором ломалась втулка клапана, полностью разрушен, а его обломками вдребезги разрушен и цилиндр. Машине ещё не было года от роду, на неё действовала гарантия, но в 1967 году ни в огромном Казахстане, ни в соседней с ним Киргизии не было ни одной автомастерской, а об автосервисе никто даже не слышал. Достать же запчасти можно было только чудом. Я отправился на переговорный пункт и стал звонить на автозавод. Мне удалось связаться с начальником ОТК. Тот выслушал меня с большим сочувствием и, сказав, что в Алма-Ате ничем помочь не может, посоветовал доставить машину в Ташкент, где есть единственный на всю Среднюю Азию представитель от завода. Ничего себе перспектива с небольшими моими отпускными! От Алма-Аты до Ташкента 1000 километров. Конечно, этот вариант для меня был просто невозможен. И мы договорились, что я попытаюсь сам отремонтировать двигатель, потом доеду до Ташкента, найду этого представителя, и там мы что-нибудь решим.

Не буду описывать, каких трудов мне стоило найти блок цилиндров, поршни, кольца, вкладыши и прочие запчасти. Я облазил многие автобазы, вплоть до автобазы погранвойск, склады Сельхозтехники и прочие места, но раздобыл всё и собрал движок.

Приехав в Ташкент, я отыскал представителя завода. Тот уже был оповещён о моём приезде и был готов выполнить любые мои требования. На полках его склада лежали новенькие движки. Но я, конечно же, совершил очередную глупость. На вопрос, что я хочу, заводской представитель ожидал услышать от меня всё, вплоть до «хочу заменить неудачную машину» или «замените мне движок» и готов был немедленно выполнить любое из этих желаний. Но я скромно сказал, что хочу, чтобы мне хотя бы частично возместили мои затраты на запчасти. – «Хорошо, — обрадовался представитель, оставляйте разрушенный блок и все обломки, я отошлю их на завод, там проверят и решат, что делать». Довольный и дурной, я уехал догуливать остатки отпуска в Джамбул. Обратный путь от Джамбула до Ленинска-Кузнецкого мы ехали уже через Усть-Каменогорск с заездом к Таниной сестре Фене, живущей в посёлке Серебрянка. Муж Фени – Иван Ильич – работал мастером на бетонном заводе строящейся высотной плотины Бухтарминской ГЭС. Узкая каменистая и пыльная дорога до Серебрянки шла по невообразимо красивым горам с серпантинами, пропастями и нависающими скалами вдоль могучего Иртыша. Оставалось только охать и ахать. Вообще путешествие на машине, не взирая на трудности, оставило массу незабываемых впечатлений.

Прошло полгода, история с поломкой стала отходить на второй план, когда неожиданно пришла телеграмма из Кемеровского аэропорта с требованием забрать у них груз – автозапчасти. Мне выдали громоздкий ящик, в котором лежал новый блок, поршни, вкладыши, кольца и прочие детали. Примерно в это же время, при очередном техосмотре у меня не обнаружили номера на новом блоке двигателя. Его и не должно было быть, блок-то я приобретал отдельно, а номер выбивается на двигателе в сборе! Но никакие мои рассказы и объяснения не были приняты, подавай номер и всё! Спасибо начальнику ОТК Московского автозавода! Он меня помнил и прислал официальную бумагу, на основе которой мне выдали новый техпаспорт с уникальной записью: «№ двигателя – б/н».

Не помню, по какой причине мне пришлось разбирать этот несчастный двигатель ещё раз, что-то там снова сломалось. Возле своего дощатого гаража я расстелил подстилки и разложил на них все многочисленные разбираемые детали. А по соседству с нами жила семья, которую все называли австралийцами. Глава семьи в Финскую войну попал в плен. Далее судьба носила его в поисках работы по всему земному шару. Он объехал Европу, Южную Америку, осел в Австралии, женился на местной аборигенке, завёл троих детей. Но тоска по Родине была неистребима, и многие годы он добивался разрешения вернуться в Россию. Наконец, ему позволили вернуться, но только в один из трёх предложенных городов. Так они оказались в Ленинске в однокомнатной квартире с тремя взрослыми детьми. В Австралии осталось фермерское хозяйство, магазинчик, автомобиль «Шевроле», двухэтажный коттедж и достаток. А здесь он с очень небольшой зарплатой работал в мехцехе шахты имени Емельяна Ярославского. Однако был всегда при галстуке, в отутюженных брюках и начищенных ботинках, больше молчал и на расспросы отвечал очень сдержанно. Зато его жена-аборигенка, устроившаяся работать ночным разносчиком телеграмм, в выражениях не стеснялась. Упав ночью в свежевырытую, ничем не огороженную траншею, и сломав ногу или руку, она своими разоблачениями советских порядков всю больницу приводила в состояние шока. А вежливых парней из КГБ, пришедших её урезонить, она быстренько отослала, заявив, что нигде в мире не видела такого бардака, нищеты и очередей за хлебом.

Так вот эта самая дама подошла к гаражу, где я разложил гору деталей, поздоровалась, постояла и ушла. На второй день я всё ещё копался с мотором, она снова поздоровалась и говорит. – «Вот почему русский шофёр знает, где какой болт, где какой гайка. У нас даже не знают, куда заливать бензин. Если в дороге заглох, бросаешь машину, звонишь по ближайшему телефону и едешь домой. Утром у подъезда будет стоять вымытая, заправленная и отремонтированная машина. Счёт совсем маленький».

В 1968 году мы расстались с Кузбассом и переехали в Джамбул. Вещи отправили контейнером, а сами уже знакомым путём поехали на «Москвиче». Доехав до Барнаула, решили заночевать в лесополосе возле заправочной станции. Тут к нам подошёл нерусский парень, оказавшийся греком, и спросил, куда едем и не знаем ли мы дороги до Чимкента? Узнав, несказанно обрадовался и попросился ехать за нами на своей грузовой машине. Мы не возражали, но сказали, что сейчас хотим поспать. И ещё я выразил сомнение, что на ГАЗ-51 он едва ли успеет за нами. – «Не волнуйтесь, успею» — заявил парень. Он рассказал, что его надули два каких-то солдата, сказавших, что если он их подбросит, они покажут дорогу. Парень вёз их километров двести, они сошли, велев ехать дальше в том же направлении. Засомневавшись, парень спросил первого встречного, и узнал, что отмахал двести километров прямо на запад, вместо того, чтобы ехать на юг. Пришлось возвращаться в Барнаул.

Дети заснули на разложенных сиденьях, мы же с Таней даже на секунду не смогли сомкнуть глаз, отбиваясь от миллионных полчищ злющих комаров. Часа через два бесполезных маханий руками, я примостился к рулю и поехал из этого ада на какой-нибудь продуваемый ветром бугор в степи. Отыскав таковой, мы заснули. Но не прошло и полутора часов, как стуком в стекло мы были разбужены нашим новым знакомым. Не смотря на глубокую ночь, он разыскал нас и предложил, не теряя времени, ехать дальше. Ночь пропала.

ГАЗ-51 действительно оказался уникальной машиной, приписанной к грузовому таксомоторному парку города Чимкента. Чтобы устроиться туда на работу, наш грек заплатил директору две тысячи рублей взятки, получив вместо автомобиля старую раму от него. Кабину, колёса, кузов, двигатель покупал и собирал сам за свои деньги. Когда же созревали первые южные овощи, какой-нибудь узбек заказывал грузовую машину до Новосибирска, Красноярска, Омска или других городов и оплачивал в таксомоторном парке стоимость пробега по государственным расценкам. Водитель же предъявлял свои условия: если хозяин хочет, чтобы он ехал день и ночь, не взирая на КЗОТ, чтобы на рынок в Новосибирске были привезены целые помидоры, а не грязный томатный сок, плати наличными ещё две тысячи. И как только узбек наторговывал эту сумму, водитель мчался обратно на юг за новой партией помидоров. Поэтому наш грек так торопился. Мы доехали с ним до перевала Архарлы и расстались. Он стремился ночью объехать посты ГАИ в Алма-Ате, а мы остались ночевать на перевале.

Шины «Москвича» к этому времени превратились в тряпьё, я бесконечно клеил их и почти не спал. Дальнейший путь до Джамбула проходил с остановками через каждые 50 километров для ремонта камер. Я измотался до изнеможения и стал заговариваться и засыпать за рулём. Таня непрерывно смачивала мне лицо водой, но, когда я ответил какой-то тарабарщиной на очередной её вопрос, испугалась и велела немедленно съезжать на обочину. Только после того, как я вздремнул часа полтора, мы поехали дальше.

«Москвич» послужил нам ещё несколько лет, пока не был продан Таниному брату Ивану. В 1975 году нам, по решению профсоюзной организации завода, выделили ВАЗ-2103, на котором мы проездили почти 25 лет, а в 1999 году сменили его на «Святогора». Но это уже совсем иные времена. Дороги, по которым можно ехать хоть на край света, автозаправки и автосервис на каждом шагу и изобилие запасных частей в любой лавочке и на любом рынке. Время, когда считалось большим счастьем и удачей купить манжет к тормозному цилиндру или старую заклеенную камеру, ушло, надеюсь, навсегда. А былые автомобильные мытарства вспоминаются сейчас с доброй печалью и романтикой.

В этом рассказе совершенно нет выдумки. Все имена, фамилии, места событий и описанные факты подлинны. Если кто заинтересуется деталями или хочет почитать другие документальные рассказы о моей жизни ( а мне 86 лет и истории очень интересны), пишите мне на электронную почту Mukovsky@yandex.ru или на Skupe mukovsky1

Муковский Юрий Евгеньевич