Добрый день, драгоценный читатель! Желание рассказать вам о своей жизни какое-то время вызревало в моей душе, теперь же это «дитя» просится на волю, и я, до этого человек очень закрытый, ничего не могу с этим поделать. Расскажу. Не в силах не рассказать. Ваше дело, как принять мою историю – мучительной исповедью или просто желанием привлечь внимание к очередной статье.

Детство

Одно могу сказать: в этом мире и его окрестностях редко можно найти человека более двоедушного, чем я. С детства ваш покорный слуга врал. Врал настолько изощренно, что уже с третьего класса средней школы сам начал верить в свою ложь.

Помнится, мои родители места себе не находили, когда я, десятилетний мальчишка, не появился дома в семь вечера. Мобильных телефонов тогда еще не было, поэтому, обзвонив с его стационарного прародителя всех знакомых, им просто оставалось ждать.

Папа и мама моего одноклассника уехали за границу, и мы, завладев четырехкомнатной квартирой, впервые познали, как это сладко – целовать девочек. Придя же домой, я, проливая «искренние» слезы, жаловался, что меня в школе закрыла сторожиха.

Я не претендую на некие достижения, но, думается, мало кому в столь юном возрасте удавалось «обвести вокруг пальца» своих предков, да так, что они едва сдерживались, чтобы не нанести возмущенный визит в «провинившуюся» школу.

Дальше, как известно, – больше. В шестом классе я, возвращаясь из школы со своими сверстниками, увидел возле своего подъезда «Скорую». Не знаю, почему, но насмешливые слова, слетевшие с моего языка, описали многолетний круг и врезались в память того, кто их произнес.

Заприметив машину с красным крестом на боку, я насмешливо сказал: «А знаете, как по-японски называется «Скорая помощь»? Дебилы вы, она называется «А кому-то хреновато». Войдя в квартиру, я сразу понял, кому на самом деле хреновато.

Моя мама, родившаяся в одном из сел Оренбургской области, в шестнадцать лет услышала от отчима, что пора уж и самой зарабатывать, и, окончив школу, уехала к родственникам в Узбекистан, где, надрываясь уже в таком раннем возрасте, с утра до ночи «пахала» на хлопковых плантациях (чем вам не советская Колумбия?)

По прошествии времени я понял, почему она, любя другого, вышла замуж за моего отца, – подающего надежды молодого юриста, впоследствии занявшего пост заместителя прокурора самого длинного в Европе города Кривого Рога. Она просто хотела быть обеспеченной. Не уверен, но, думаю, те хлопковые «коробочки» ей долго снились.

Отец, следуя каким-то своим принципам, за свои услуги родственникам и хорошим знакомым денег не брал. Однако те, найдя «разумную» альтернативу, начали успешно снабжать его армянским коньяком и дорогой водкой, результаты чего я и увидел, войдя в прихожую.

Мама, до этого имевшая совсем не дешевую каштановую «укладку», за несколько часов стала полностью седой. Ей тогда было сорок четыре, как и мне сейчас, и мою «черепушку» тоже украшает обильная седина. Почему? Об этом чуть ниже.

Возможно, я ошибаюсь, но, думаю, это так. От воспоминаний о том, что произошло дальше, воздух становится похожим на зловонное желе, настенные часы идут медленнее, а капли дождя жалят, словно иглы.

Ко мне бумерангом вернулись моя многократная ложь и брак моих родителей, заключенный не по любви, но каким-то вывернутым наизнанку образом. Девушка, провожавшая меня на срочную службу во флот Черного моря, через полгода «выскочила» замуж, другая, которую я любил всем сердцем, изменила мне с моим другом.

После этого была водка, наркотики и длительное состояние безысходности. До той поры, пока я не встретил ее…

Моя женщина

Ее зовут Тамара. Мы долго были знакомы, но не близко, пока не оказались на одной из ячеек протестантской церкви, – единственной церкви, которая не брезговала наркоманами. Мало того, эта многими проклинаемая церковь построила не одну сотню реабилитационных центров для людей, потерявших берега.

Я, как сейчас помню, тот вечер, когда ее по-настоящему увидел. Моя мама, надеясь, что я когда-нибудь образумлюсь, предоставила нашу квартиру для одной из вышеупомянутых ячеек, и туда, протискивая в двери коляску с малышом, пришла моя будущая жена. В коляске, освещая всех присутствующих розовыми деснами, уже сидел «мужчина», с которым я, несмотря на будущие многочисленные перепалки, увидел своего сына и друга.

Я дал ему свою фамилию, хотя мне это стоило полутора лет «геморроя», обеспеченного мне, и таким , как я, нашими «благоверными» чиновниками. Но я не жалею – нет. Иной раз из вороха архивной макулатуры можно извлечь отцовско-сыновнее зерно, и этого ты не увидишь во время торжественного бракосочетания, завершившегося разводом и разделом детей и имущества.

В-общем, сперва я увидел ее бедра и соблазнительную попу, которые напрягались в попытке удачно вывезти коляску с малышом через знакомую нам с вами стандартную дверь квартиры. Потом я услышал соблазнительный голос, робко просивший меня помочь. И все – я пропал…

Вы спросите меня – Господи, Виталик, ты же до этого видел ее сотни раз! Да, видел! Но не так, как в этот раз! Ее глаза, поверившие в Благодать Господа, лучились чем-то таким, что я в них, не особо сопротивляясь, потонул.

Потом были семнадцать лет пусть не совершенной, но нормальной (повторюсь – нормальной) семейной жизни. Были и ссоры, было и безобразное битье посуды, но было и примирение, были поцелуи в губы, до этого дрожащие от раздражения, были и объятия, казавшиеся до этого немыслимыми. Все было, как у любой обыкновенной семьи. Все было, как у всякого определенного Богом предприятия.

Потом все пошло по-другому. Моя жена, до этого предприимчивая и довольно деловая женщина, вдруг стала жаловаться на проблемы по-женски. Ладно, диагноз подтвердился, ей удалили яичники, матку и все, что с этим связано, но, Бог свидетель, сотни тысяч женщин с этим живут дальше, а моя жена почему-то не смогла. Не смогла…

Прошло меньше года, и моя любимая оказалась в одной из палат дурдома. Диагноз людей с оловянными глазами психиатров был неумолим – острый психоз. Откуда, спрашивается, это взялось? Почему моя ненаглядная, на ясность ума которой я всегда равнялся, теперь смотрит на меня глазами совсем другого, незнакомого мне, человека?

За что мне все это?

Ведь, по сути, у меня теперь трое детей – сын, поступивший не на бюджетное отделение, дочь, с надоедливым бурчанием уезжающая в школу, и жена, ни хрена не желающая делать, кроме просмотра давно забытых сериалов.

Драгоценный мой читатель, спросите у меня, почему в моей жизни произошли такие метаморфозы? Честно, я не знаю. Но я уверен в одном: как бы не «накуролесили» в своей жизни ваши предки, – воздержитесь от лжи, и это повысит ваши шансы не постигнуть моей незавидной участи.

Пути Господни, как известно, неисповедимы, но, кто знает, если мы не лжем, значит, мы исповедуем истину, не так ли?