Началось с того, что работая начальником финчасти Областного Управления Госслужбы охраны, в подчинении которой находилось штук тридцать территориальных подразделений, я столкнулась с тем, что меня явно хотят свести с ума.

А у меня был некоторый опыт в направлении «отдаться волне»: возле моего дома был очень крутой подъём, и в гололёд пройти эти шесть метров от автомобиля до калитки было нереально.

Поэтому, с учётом, что «лететь» всё равно придётся, я принимала реальность, становилась на четвереньки и ползла к калитке. Там уже, вцепившись в ворота, вставала, заходила во двор и вцепившись в стену ковыляла к родной двери. Так что, принять ситуацию я умею.

Работая в Охране, я столкнулась с фактом, что уволиться, значит — потерять милицейский стаж и мечту о пенсии в сорок пять, а не уволиться — сойти с ума.

Казалось бы, что единственная рабочая трудность сводилась к тому, что надо было собирать тридцать отчётов, свести их в единый, и отвезти всю эту кучу в Главк. Правда, везти надо было и свой сводный отчёт, и приложение — сшитые и пронумерованные несколько тысяч листов районных отчётов, и ещё их от руки писаные главные книги.

Проработав этой «прокладкой» пару лет, я изловчилась перевестись на другую, тоже хорошую должность, избежав сумасшествия. Но это было не легко.

Ездила я в те пару лет в Киев денька на три примерно раз в две недели, обычно на машине, потому что багажник был вечно набит какой-то сшитой и пронумерованной макулатурой из подразделений.

Еду как-то по этой в девятьсот км трассе, и мне уже понятно, что нет незнакомых отрезков, где бы мы не останавливались «за малой нуждой», то есть уже всю трассу «пометили». И я поняла, что пора себя защитить: «Или я, или эта работа».

Прихожу по возвращении из командировки в нашу ментовскую больницу к любимому доктору, старенькой- перестаренькой, добренькой — передобренькой психиатру Ольге Фёдоровне, и говорю, что «крыша едет». Она предлагает по отдыхать в нашем неврологическом стационаре. Но говорит:

— Там твой бывший сейчас лежит. Меня на днях к нему вызывали.

Он после инсульта очередной раз там лежал. Ну, как лежал… Он уже больше года был лежачий, требовал смерти, буйствовал, орал на всё отделение и пытался сбивать капельницу. И я ответила Ольге Фёдоровне, что — нет, я туда не пойду. У меня ещё до развода несколько лет при виде него было однозначное желание — идти в противоположную сторону. Так что, теперь мне только и оставалось сидеть слушать его вопли и смотреть, как его мама и сёстры проведывают.

— Ну, тогда что делать? Ты же не согласишься в психушку лечь.

— Почему? — удивилась я, — Очень даже соглашусь.

В конце концов, если меня хотят свести с ума, то почему бы мне загодя не получить об этом справку?

Ольга Фёдоровна, которая лет сорок работала психиатром, знакома была в психушке, наверное, со всеми. Она взяла трубку, позвонила какой-то неизвестной мне Маше, и забронировала мне место, которое освободиться через несколько дней. А пока отправила меня болеть дома. На том и порешили.

В означенный день, почему-то я запомнила, что оформили меня седьмого марта, а реально «приходи после праздников», я залегла в психушку в отделение пограничных состояний с диагнозом «переутомление». Палата была на четверых, все примерно такие же как и я, переутомлённые. То есть рассказывать «клубнички» не о чём. Ну, например, одна была молоденькая студентка, которая, как и я, попросилась на лечение сама — заметила за собой, что как-то её сильно всё раздражает, и она в очереди постоять, чтобы не наорать на кого-то — не может. Ей такое своё отношение к окружающим надоело, и она пошла лечиться. Ещё бабушка, у которой кто-то умер, и женщина, у которой был пожар пару лет назад, и с тех пор у неё огромные проблемы с аппетитом. Вот и всё.

Утром второго дня моего реального пребывания в отделении всех отправили убирать листья на участке. Мне тоже выдали грабли, и я что-то только начала грести на свежем воздухе, как ко мне подходит медсестра и вызывает к врачу, я следом за ней и пошла. Когда мы вернулись в отделение, она сказала, чтобы я взяла свою книжку, потому что там типа ждать придётся долго. Я взяла книгу и пошла дальше за ней следом куда-то по лестницам.

Она меня завела в комнату, предложила присесть, несколько украдкой обошла меня, вышмыгнула и с грохотом закрыла на засовы лабазную дверь. Короче, меня без объяснений и разъяснений заперли в изоляторе.

Я для начала вообще ничего из происходящего не поняла. Абсолютно. Шли часы, я постепенно осмотрелась. Там всё было в кафеле, решётка на окне, санузел, стол, стул, кровать.

Примерно к обеду дверь загромыхала — та же медсестра притащила поднос с обедом. И опять так по стеночке, поближе к выходу и с ужасом глядя на меня. Из любопытного — она очень спрашивала как я себя чувствую. Я тоже с любопытством смотрела на неё, ответила, что чувствую себя нормально, лежу и читаю свою книгу. Девушка опять удалилась, прогромыхав замком.

Кстати, о книге: она была без названия, я её прикупила по наитию, после того как полистала — как-то прикололась гномиками и эльфами. Как я теперь понимаю, это было «утечка» из Луганской типографии. Там сотрудники тырили кто на какой стадии мог, и сдавали в магазин.

И читала я свою книгу про гномиков и эльфов, улетая в заоблачный мир, а мне три раза в день носили еду целый следующий день, и всё спрашивали о моём драгоценном здоровье, за тем с грохотом закрывали дальше сидеть в боксе.

Я там сама себе удивилась, всё же в такой запертой ситуации раньше никогда не бывала, но мне абсолютно не было ни страшно, ни интересно. Видимо, сильное переутомление наложилось на сказочный мир, и полное отсутствие окружающих полностью соответствовало внутренним потребностям переутомления.

На третий день меня повели к какому-то врачу, и по дороге, наконец, сообщили, что когда оформляли в приёмном покое, то брали кровь на анализ, и пришёл ответ, что у меня обнаружили дифтерию.

Я в простоте своей вообще не знала, что это такое. Мне объяснили, что это — когда горло болит. Горло не болело. Врач мне сказала, что раз у меня не болит горло, то я ещё ужасней, я — вирусоноситель, который сам не болеет, а всех вокруг заразит.

И у меня спросили, где я собираюсь лечить свою дифтерию: у них или в инфекционной больнице. Я не знала что выбрать. Тут прибежала извещённая наконец моя мама, разоралась, что меня держат запертой и выбрала инфекционку на другом конце города. Меня туда перевезли на мед.машине, попутно заехав ко мне домой и полив там всё какой-то полезной противовирусной гадостью.

В инфекционке меня поместили в длинное деревянное строение, в комнату на три кровати, где только одна была с бельём, а на других не было даже матрацев, что для острой инфекционки логично.

И там стали брать у меня кровь на анализ три раза в день. Так продолжалось дня три.

Еду мне ставили на подносе на пол под дверью. Шёл 2001 год, и едой была плохо разведенная в воде крупа, видимо, что и огонь не особо присутствовал при изготовлении, больше на подносе не было ничего. Реально — ничего больше. Тут опять появилась моя мама, которая через окно передала мне пакет с едой.

Книгу я уже дочитала, мне становилось очень скучно, а может ещё и поплохело от того, что я вынужденно вынырнула из этого сказочного мира. И было не понятно, ведь врач в психушке обещала, что я — ужасный источник заражения, который может скосить весь город, но по факту не было даже одного человека, чтобы сидел со мной в комнате за компанию. Где же они все?

Но тут меня опять вызвали к врачу, и сообщили, что во всех моих не помню скольких анализах, включая первичные, никакой дифтерии не обнаружено, и посему меня выписывают домой.

Тут я уже возмутилась:

— Как домой? Я вообще-то в психушку ложилась, и курс там ещё явно не прошла. Берите и везите меня обратно откуда взяли!

— А Вы что, хотите в психушку? — очень удивилась врач. Странное у врачей отношение к психушке. Почему они все думают, что я туда не хочу?

— Да, хочу. Я, между прочим, очередь ждала, пока место освободится.

Врач мне вручила больничный с надписью: «Для дальнейшего прохождения лечения по основному диагнозу»:

— Мы не отвозим. Езжайте сами.

Я с этим больничным отправилась обратно в психушку, уже же знала дорогу в своё дорогое пограничное отделение. И вот прихожу я туда, нахожу своего лечащего врача, насколько смутно я её очертания смогла запомнить, и она, при виде меня, попробовала вжаться в стенку. Но я ей вручила свой больничный, уселась в её кабинетике на стул и потребовала, чтобы мне вернули мою койку.

Врач попросила меня немного подождать, и убежала с моим документом. Вернулась она довольная, и сообщила, что в связи с тем, что в отделении объявлен карантин, никого не принимают и не выписывают! Короче, вали отсюда.

Я спросила, почему объявили карантин, что у них за несчастье? Оказалось, что его объявили потому, что я — дифтерийная там лежала. Но меня — вот, уже выписали из инфекции. Но — нет, это было не довод.

На следующее утро я пришла обратно в ментовскую больницу к дорогой Ольге Фёдоровне, с рассказом, что меня за эти полторы недели, что мы не виделись, уже успели с позором выгнать из психушки, а потом — опять с позором — из инфекционной.

Ольга Фёдоровна вздохнула, и сказала, что о психушке она уже в курсе. Оттуда в ментовскую больницу пришла срочная депеша о чрезвычайном больном — обо мне. И уже мой участковый терапевт и Ольга Фёдоровна написали обо мне объяснительные: «Почему просмотрели дифтерию». Мне стало так перед ними неудобно. После этого случая при виде меня у терапевта Ржевской Елены Ивановны слегка подёргивался глаз. А Ольга Фёдоровна в своём объяснении написала, что согласно инструкции, на дифтерию положено проверять пациентов из группы риска, а я, на взгляд Ольги Фёдоровны — в неё по социальному описанию не подходила.

И что мне было делать дальше?

— Что же, будем сами лечить. Твоего мужа уже из нашего отделения выписали.

И я, наконец, обрела покой в неврологическом отделении родной больницы: койку, подушку, капельницу с пирацетамом, кавинтоном, милдронатом и что ещё там бывает.

А поскольку вот такая длиннющая дистанция с перебежками получилась, то я вместо двух недель отсутствовала на службе больше месяца, что дало возможность хорошенько отдохнуть от настоящего дурдома — моей работы. И приложить накопленные силы к следующему этапу самозащиты — перевестись оттуда куда подальше.

И, кстати, я как-то хитро как «руководство» была ведомственно застрахована, поэтому, сложив кучкой все эти справки с трагическими описаниями болезней, отправила их в страховое общество «Охорона».

По изучению всей этой макулатуры мне оттуда прислали «страховую выплату в связи с наступлением страхового события — дифтерии» в размере … не помню, но купила себе натуральную мощную дублёнку, разглядывая которую почему-то думала об охотничьем успехе.

А книга, которая мне помогла пережить изолятор психушки, даже особо не заметив его, была, как я потом выяснила, «Властелин колец» Д.Р.Толкина. Это ещё за несколько месяцев до фильма было. Я про этот литературный шедевр никогда раньше и не слышала, что позволило мне абсолютно объективно «улетать» от текста, а не имитировать кайф. Прочитала я её, и тут же началась огромная рекламная компания масштабнейшего кинопроекта, в котором я мистически узнаю очертания дорогой сердцу неизвестной книги.

Пару фраз напоследок: до всей этой истории, я была, в полном соответствии с медицинскими нормативами ведомства, трёхкратно профилактически привита от дифтерии, точные сведения о чём красовались на специальном вкладыше под обложкой, а сам факт привития обозначался хитрым значком непосредственно на обложке моей медицинской карточки.

И совсем напоследок, после меня ещё у пары — тройки ментов именно в лаборатории психушки таким же образом «нашли» дифтерию, после чего установили порядок: сотрудников милиции направлять туда только со справкой об уже проведенной проверке. Другими словами — в лаборатории психушки прекратили у ментов проверять кровь на данную инфекцию. Мы можем понимать это как хотим.