Хотела в категориях текстов выбрать опцию «очерк» или «статья», но вовремя спохватилась «а не оборзела ли я?» Итак, это просто рассказ из цикла «Вместо тысячи звонков подругам». Да, это я вчера пол дня провела в Музее Современных Искусств Вроцлова «Pawilon Czterech Kopuł». Мне очень понравилось, даже более, чем на верхнем этаже Народного музея, который возле Грюнвальдского моста.

На самом входе второе что я увидела — «Портрет жены» (Leon Chwistek „Portret żony”, 1927), такая пышная цветущая дама, а позади — чем, дальше от неё, тем темнее мир. Это любовь.
…»Вот и я всю жизнь, как этот рыцарь прекрасной дамы, всё время пытаюсь что-то сделать, чтоб ей понравиться. А ничего сделать нельзя, потому что ей как раз и нравится смотреть как ты дрыгаешься в этих потугах», — всплыла у меня цитата не скажу из кого.
Рядом- первое, что я увидела — картина Виткацы. Я обрадовалась, что наконец посмотрю его творчество, о котором столько написано в учебнике польского языка «Польский крок по кроку», где сквозная героиня — японская девушка специально приехала в Краков учить польский, чтобы потом изучать творчество Виткевича. Но я обрадовалась рано, потому что это была единственная его картина в музее.

Если тщательно ознакомиться с произведениями и направлениями современного искусства, то понимаешь, что и ты сам мог бы быть в этом мире не последним. Это как у Ленина про любую кухарку, которая может управлять государством. А уж о том, что вполне комфортно расположился бы там — и спора быть не может.
Типа шёл по городу, что-то увидел и придумал к нему название, ночью пришел выпил например — фрагмент забора и уже предмет искусства готовый. Или вот шифер листовой на бок поставил — это «Ритмы».
В конце концов есть же дома чулан с объеденными и пропыленными вещами, и если вынести оттуда старый чемодан, да обклеить его старыми чернильными письмами, то это уже арт-объект, который надо ставить под стекло и климатизацию, чтоб не испортился.
Подумать в музее есть где и над чем. Например, сундук, содержимое которого составили ряды маленьких косточек за стеклом, такие — основное достояние зоологических музеев или просто кабинетов зоологии в учебных заведениях. А тут это уже искусство — арт объект. Я подумала о том, сколько мышеловок надо было расставить, чтоб собрать необходимый материл…
Искусство постоянно заставляет думать.

Да, это прекрасный добрый мир — беретик, мольбертик, оживленные разговоры под вино, но выдающий нагорА визуальный ад, или даже адище.
Прекрасная научная фантастика позапрошлого тут не нашла особого отображения. Честно говоря, отыскать её — уже достижение. Если сюда и забрел какой цветочек, то он будет или чёрный и объеденный, или ржавый. Тут всё прекрасное и нежное нужно лишь для того, чтоб на нём демонстрировать деструкции, потому что на нём виднее. Было ли раньше так? Ну, не сказала бы. Наоборот, стремились из металла сделать идеальную копию совершенной розы, а из камня — прекрасные лица. Теперь же Антиутопии ХХ века — «наше всё». Иногда с некоторым вплетением архаических мотивов в лице добрых африканских и индейских религий.

Пытаюсь просканировать своё «я» на предмет что-да-почему. Наверное, весь лейтмотив видеоряда соответствует творящемуся у меня в душе: пятна, потоки, ржа, калейдоскопы… Ну, и когда ходишь по музеям Современных искусств, то всегда есть место где поприкалываться. Например — абсолютно детский примитивизм, такое впечатление, что папа- художник просто отнял у сынишки его альбом и повыдергивал из него самые значимые листы. Ребенок конечно же плакал и обижался. А вы бы не обижались на такое??? Но что делать, если папа- примитивист, а тут фактически готовые шедевры.
Но лично я при виде картин примитивистов леденюсь, вспоминая как меня заставляли срочно на утро делать домашку за внука, и я дрожа карандашом начинала выводить: тут будет дорожка/ дерево/ домик…

Были во множестве и раскрашенные квадратики Малевича, можно сказать, что попорченные шедевры. По цветовой гамме интересно судить о внутреннем состоянии художника: любит/не любит /проблемы/ здоровье… Если получилось совсем мрачно, как в дождливой полутьме, то возможно даже и несварение… Некоторые картины похожи на иллюстрации для книг, хоть подписи об этом не гласят.
Есть и видеоролики. Честно один смотрела до тех пор пока не почувствовала — художник всеми силами пытается добиться у зрителя рвоты, поэтому сбежала — мои планы на тот момент не совпадали с высокими требованиями автора ролика. В следующий раз приду подготовленная и досмотрю от момента как рука шарит по волосам разлагающегося тела.

На одной картине взгляд остановился и утонул в синеве (Jerzego Tchórzewskiego „Sygnał” (1956)). Так экспериментальным путем было очередной раз подтверждено, что мне эта синяя насыщенность проникает в самые недра эмоций, оставляя пожизненный след. Первый раз я об этом узнала в 1981 на выставке «Москва- Париж», я даже помню картину, это был Шагал, и полотно поделенное по диагонали, одна часть- по синеве, остальное не помню.
И была картина, на которой босоногий мальчик в белой майке на кромке поля что-то наклонившись вперед эмоционально рассказывал и показывал рукой дяденьке в костюме с папкой. Я не помню названия и автора, но для себя окрестила это действо в «Павлик Морозов».
В целом соцреализм в этом здании нашёл своё отражение где-то в пяти картинах, которые покарябали мою и без того надорванную нарзаном душу. Одна из картин называлась «Подай кирпич».

Один зал должен был и таки-да впечатлил интерьером — там было что-то похожее на добрый ритуальный обряд доколумбовой Америке. Материал- верёвки и мешковина (Magdalena Abakanowicz „Mutanty”, 1994–1996). По центру — огромная промышленная катушка с намотанной толстой верёвкой, в углу — строй тел в полный рост, по периметру зала — тела сидящие, и два тела — на тронных креслах (как я запомнила) в другом углу, но все до единого — без голов.
Скорее всего разгадка голов проста, проблема была та же, что и у нашего вечно любимого Шишкина с медвежатами. Просто никто не помог, да и из верёвок и сложно, и не принципиально, и не концептуально: есть/ нет — ничего не решает, а возни — море.

Вообще, смотреть на любопытные конструкции в музеях — это всегда немного смотреть в себя: нравится/ не нравится, впечатлило/ навеяло… Больше всего радует когда что-то узнаешь, типа это была метафора и ты её распознал. Ура! Ты не чурбан бесчувственный.
Резануло самолюбие изображение конников, я представила себе рыцарей во мраке, даже пропёрлась от ощущения присутствия в том моменте внутри картины, но подойдя ближе прочитала, что это всего лишь жокеи (Eugeniusz Geppert „Dżokej” 1966). Ну, не отгадала, бывает.
Тут как? Хоть примерно отгадал, что это было — уже радость. Кони же в догадке присутствовали, значит как минимум — ничья. И кованных невиданных зверей (Zdzisława Beksińskiego „Zwierze” (1960)) я отгадала. Хоть за что их можно было ещё принять?
Впрочем, у меня со зрением не очень, и главная сверхзадача была поставлена ещё на входе — не впаяться в стеклянную витрину, потому что там всё, кроме картин — белое. Где белый свет, а где стеклянная перегородка — оно слегка отсвечивает. Но здоровая доля страха придаёт напряженности и сосредоточенности.
Короче, гуляла я гуляла по залам, пару раз ближе к финишу приседала на лавочки, конечно же всякий раз вспоминая анекдот: «Обожаю эту картину, потому что напротив неё лавочка!»
Наверное художники борются за то, чтобы именно напротив их картин стояла лавочка… Если бы я была художником, то даже на последние деньги спонсировала музею приобретение лавки, но жёстко привинченной к полу напротив моего творения.
И в какой-то момент я за собой обнаружила, что читая таблички обязательно обращаю внимание на годы жизни автора, вычисляя сколько лет он прожил. Зачем? Ну, типа способствовало ли творчество долгожительству… Наверное для этого, себя полностью не расшифруешь.

И в одном месте я застыла как вкопанная с мыслью: «Вот оно! Я тоже хочу!» Это было реальное огромное фото лежащей на боку очень- очень толстой дамы примерно моего возраста. Об одежде- умолчу, но фб точно не пропустит.
В целом, в музее пока ооочень много свободного места, так что всем желающим есть куда стремиться, ничего невозможного в этом нет.

Пока я ходила по залам, то просто получала удовольствие, а сегодня — утро следующего дня. И вот вспоминаю увиденное, кажется это называется послевкусием… Однозначно, что надо бы мне через недельку- другую пройтись туда повторно — подольше посмотреть на наиболее впечатлившие арт-объекты.
Кстати, там куча всего для слепых: некоторые картины можно в прямом смысле слова пощупать. Почему «кстати»? Ну, надо же об этом особо отметить.