Решили мы с супругой провести длинные зимние выходные на даче. Красота, морозец, печка, коньячок, полная веранда новогодних ништяков. Второго января вдруг звонок: «Чуваки, я видел, это у вас из трубы дым? Ждите, ща буду!»

Это Пашка, экстремал и выживальщик, буквально русский Беар Гриллз, друг моего сопливого детства, приметил нас из соседнего дачного поселка. Минут через пятнадцать появился на снегоходе, извлек из-за пазухи бутыль вискаря, сгреб нас в охапку с радостными воплями, и вскоре мы уже сидели у камина, предаваясь чревоугодию и пьянству, одновременно слушая Пашкины истории из жизни. Рассказчик он прирожденный. Ему бы книги писать.

А супруга моя к хорошим крепким напиткам питает большую слабость, но много алкоголя в нее не лезет. Очень выгодный она собутыльник: начинает клевать носом, когда остальные только начинают ощущать улучшение настроения и легкость в мыслях. На самой середине одной из душераздирающих историй (Пашка один, без лодки и сотового, на островке посреди разлившейся реки, мокрый с ног до головы, на дворе плюс пять) она роняет голову мне на плечо и начинает тихонько похрапывать.

Пашка благоразумно не лезет на снегоход поддатым, ложится спать в соседней комнате, а ранним утром по морозцу усвистывает на свою базу.

Супруга просыпается, медитирует над кофеваркой в пижаме, напевает что-то, еще сонно жмурится, и вдруг оборачивается ко мне, глазищи – по шесть копеек. Слушай, говорит, я же вчера уснула. Ты мне скажи, Пашка-то на острове, он там как, жив остался?

Почему я ржу, до нее дошло только после первой чашки кофе.