Последнее время, я заставляю себя вести, так как этого хочется мне, не бояться, что-то говорить или сделать не то движение. Рамки, которые я себе создала, начинают разрушаться. Последнее время мне безразлично узнают ли на работе о моей ориентации. Мне без разницы на последствия, мне всё равно будут ли считать меня странной или же они примут меня. Мне просто хочется быть собой, не следить за каждым словом, которое говорю. Не знаю когда я, смогу рассказать родителям, но почти все окружающие люди знают меня настоящую. Когда я с кем-то знакомлюсь, просто говорю, о себе как есть. Если он(а) захотят, продолжат со мной общаться. Если же нет мне абсолютно безразлично — это их выбор и бегать за ними я не буду. Мне стало так всё равно на то, как реагируют на меня люди, которых я не знаю. Хотела бы я также вести себя среди тех, кого знаю и не только среди друзей/хороших знакомых. Мне хочется быть собой и на работе, и дома, но пока к этому я не до конца готова.

Я все думала, интересно, куда ведет асфальтированная дорога позади поселка? Вот по ней-то мы сегодня с утра и поехали. Оказались на обрывистом берегу с прекрасным видом на лиман и большое количество белых лебедей на воде, среди пахучих, но уже выжженных южных трав.

Проехали правее – коса из ракушечника уходит в море (то есть в лиман). Как же красиво! Одновременно с Валерой мы подумали: «Райский уголок». И птицы в нем райские: переливчатые синие (как потом выяснилось, это щур), бежево-красные с хохолком (удод), упитанные бело-бежевые, напоминающие голубей, но более представительные.

Идем по ракушкам к концу косы. Нога слегка проваливается в мягкий слой ракушек, слух ласкает их шуршание. Благодать…

Но жизнь показала нам кое-что еще. На косе замечаем одну мертвую чайку, затем другую, затем еще несколько. А рядом – остатки от патронов. Совсем недавно кто-то развлекался… Больно.

Дикий пляж

Уезжаем вдоль по берегу – в сторону дома отдыха «Кассандра». Солнечное небо затянули облака. Тепло и комфортно. А море, куда мы попали, штормит (в отличие от идеально гладкой и прозрачной воды лимана). На почти пустынном пляже, рядом с нами, подростки строят замок из песка с домом мэра в центре. Эти мальчики и девочки – юные винд-серферы. То один из них, то другой вдруг возьмет доску и отправится в море покорять волны.

Тренер – на доске, управляемой веслами, ловко покоряет пенящиеся гребешки волн – вплоть до того момента, пока одна из них его ни покорила-таки.

Соня присоединилась к тусовке у песочного замка. А ею заинтересовалась 9-тимесячная девочка (москвичка) – песок ей не интересен, гораздо занимательнее трогать ручками Соню, что наша дочка воспринимает с удивлением и неким недоверием (совершенно забыв, что и сама была когда-то такой ).

Безмыслие

Я стою на мокром песке, на который накатывают волны. Уходящая волна с силой вымывает песок из-под ног – как же приятно ступням! Волны накатываются и уходят, и ты расслабляешься, наступает безмыслие и расслабление. (Если бы я была сейчас дома, то не выдержала бы того темпа, в котором живу сейчас – ежедневная работа за компьютером до 2-3 часов ночи, а тут, на юге, на природе, когда все пять элементов рядом и сильнейшие вибрации на коллективных медитациях, легко встается в 8 утра, и силы в течение дня есть, море же помогает обрести баланс).

Ситуация, изменившая жизнь

Если дома Соня привыкла, что бутылочку ей давали только перед засыпанием, то здесь Сонюшка просит бутылочку очень часто: в машине, гуляя во дворе дома, перед сном… и вот она в очередной раз выпросила у меня водичку в бутылочке. Хочу забрать, но Соня смеется, убегает от меня по вымощенной плитками дорожке. И тут вдруг – бах! Бутылка падает и разлетается на стеклянные кусочки! (Она и раньше падала, но никогда не разбивалась). Соня плачет. Горько, очень горько. С одной стороны, мне ее очень жалко, а с другой – радостно! Наконец-то мы отучимся от бутылки. Раньше я предпринимала попытки отучить дочку от нее – типа забыли бутылку, потеряли, но тогда она начинала повторять, где же бутылочка, и я сдавалась.

Соня все плачет. Детки подошли (ее возраста): два мальчика и девочка. Стоят, смотрят, то на бутылку, то на Соню. И я говорю: «Сонюш, посмотри, детки пришли тебя жалеть. У них когда-то тоже бутылочки разбились!» И тут Соня перестала плакать (марку держит ). Я при ней убрала все осколки в мусорное ведро, и мы поехали на ближний пляж –ножки помочить, после чего сразу отправились на коллективную медитацию, которая неожиданно завершилась чаепитием (Соня ложками кушает мед ).

Бутылка всегда служила Соне средством успокоения и помощью в засыпании. Думала я: и как же мы теперь без бутылки?! Но ночью дочка заснула, просто лежа рядом со мной. На следующий день, чтобы уложить ее спать днем, катала Соню в коляске чуть дольше традиционного, так как сначала она что-то говорила, привставала, но в какой-то момент расслабилась и заснула А вот укладываться в ночь в последующие дни было чуть тяжелее (Соня уставшая была) – с плачем, но не из-за бутылки (о ней Соня больше не вспоминает), а из-за того, что не засыпается…

МАЛЬЧИК САШЕНЬКА, МАЛЬЧИК ПАШЕНЬКА

— Да, мама, да…

— Нет, уж ты выслушай меня! Ты замуж выходила, знала, что делала? Ты ребёнка родила, понимала, как жить? А теперь ты передумала!?

— Но мама, я…

— Так. Люда, тьфу! Лариса! Тьфу! Лена! Она, видите ли, разводится! Ответь, как ты жить собираешься?! На что!? Кому ты нужна, а? Да ещё и с ребёнком!..

— Подъезды мыть пойду! – запищала я.

— Что?! – послышался мамин рык.

Я отодвинула трубку от уха и уткнулась взглядом в телевизор.

— Холод… грязь… подъезды она пойдёт мыть… воспаление лёгких… менингит… — доносились до меня отдельные восклицания из трубки. Потом стало тише. Бушующий вал сменился ровным гулом. Я поднесла трубку к уху:

— В общем, думай. Всё, я всё сказала, — послышались телефонные гудки и я просто физически услышала, как грохнулась трубка об аппарат. «О, мама…»

Я перевела взгляд на манеж. Надежда уже спала.

— М-да, — подумала я. – Может, и в самом деле поторопилась? Может, потерпеть ещё его закидоны? И в самом деле, никто ведь не гнал замуж? А то менингит, воспаление лёгких…

Телефонный звонок снова взорвал тишину. Я судорожно схватила трубку и зашипела:

— Ну, что ещё!? Надьку разбудишь…

— Ох, извините, — раздался незнакомый женский голос. – Я не хотела никого будить, время, вроде, ещё не позднее…

— Вы, видимо, ошиблись номером.

— Нет, нет! Выслушайте, пожалуйста, меня. Вы в «Орбите», судя по номеру, живёте?

— Ну да, в первой.

— Не кладите трубку! Понимаете, я из больницы звоню, из детской… Тут в соседней палате мальчик лежит, Сашенька. Он выпил тормозную жидкость, так медсестра сказала… Он умирает и всё время маму зовёт… А никого рядом нет. Он один… — голос всхлипнул. – Понимаете, ему пять лет, он умирает, а рядом нет никого!..

— Как это, умирает?.. А где врачи?

— Да все тут. И врачи, и медсёстры. И мы, которые со своими детьми тут лежат — рядом с ним. Но мы не мама, а он маму зовёт…

— А я? Я-то чем могу помочь?

— Дело в том, что я адрес узнала: семнадцатый дом в первой Орбите, квартира 26. А телефона нет там. Ну, я и решила звонить на телефоны, которые начинаются на 29… Ну, те, что в «Орбите». Вот, повезло… можно сказать…

— Ужас какой! Я не знаю, где семнадцатый дом, но, наверное, где-то рядом, я поищу. Сейчас оденусь и схожу.

— Ой, вот спасибо! Это первая детская больница, — женщина опять всхлипнула. – Ну, мать его, наверное, знает…

Я быстро оделась: «Так, Надежда спит, телевизор потихоньку работает. Оставлю свет в коридоре. Думаю, семнадцатый дом где-то рядом, быстро обернусь».

На улице был, естественно, собачий холод. А чего ещё ждать-то, в декабре? Всё, что за день подтаяло, уже подморозило, и я в темноте наступала то на асфальт, то в лужи, то на чистый лёд.

Вроде, и не поздно ещё, а на улице нет ни души.

— Эй, души, где вы? – подумала я. Мимо пробежала собака. – Вот и живая душа…

Я пробежала свой дом, следующий, и уткнулась взглядом в большую цифру «17», накарябанную красной краской почти на уровне второго этажа. По гололёду спускаться между домами было тяжко, и я семенила по краешку тротуара, хватаясь за ветки кустов.

«Так, какой подъезд – второй, третий?» Тусклая лампочка над подъездом высветила табличку. Здесь!

Света на первом этаже не было, лампочка горела только на втором. И этот слабый луч падал на крышку гроба, приставленную к стене.

— Как же это?.. Что же это?.. – я на негнущихся ногах поднялась на шесть ступенек и увидела слева тонкий луч света, пробивающийся из-за двери.

В голове стучало: «Маль-чик Са-шень-ка… как же это? Он же живой!»

Опустив глаза, я проскочила мимо, и потянула за ручку.

В нос ударил кисленький запах браги. Он, как ладан в церкви, обволакивал людей, сидящих в комнате на разнокалиберных стульях. Руки их были сложены на коленях, такие большие серые натруженные руки. Они все, как по команде, повернули головы в мою сторону.

Я подошла к комнате:

— Здра… — в центре пустой комнаты, тоже на разных табуретках, стоял гроб.

Маленький гроб. Мне от косяка был виден только острый детский нос. – вствуйте…

Сзади раздался мужской голос: — Здравствуйте. Вы к кому?

Я обернулась. Мужчина, видимо, вышел из кухни. Он без выражения смотрел на меня. Он тоже был весь серый: серое лицо, серая рубашка, серые волосы… «Господи, сюр какой-то! Куда меня занесло?»

— Я ищу маму Саши…

Как-то из ниоткуда появилась женщина в сером, с чёрной косынкой на голове. Она подошла и молча встала напротив. Серые глаза не выражали ничего: ни горя, ни печали, даже вопроса я в них не увидела.

— Там, в больнице ваш сын, Саша… Он умирает… Он зовёт вас. Надо успеть.

— А мы вот Пашеньку, сыночка, хороним, — на меня пахнуло бражным ароматом.

Я постояла ещё какое-то время, ожидая реакции.

— Да это я, дурак старый, забыл в коридоре банку с тормозной жидкостью. Ну, пацаны и… выпили…

— Ну, я пойду? Мне домой надо…

— Выпьете с нами? – галантно спросил мужчина.

— А? Нет-нет, спасибо, — я попятилась и выскочила из квартиры.

Быстрее, быстрее, мимо крышки маленького гроба, мимо дома с корявой надписью, мимо собаки… По лужам, по асфальту, по гололёду, только подальше отсюда.

А в голове стучало: «Маль-чик Сашень-ка… Маль-чик Пашенька…» И вдруг без всякой взаимосвязи и логики: «Раз-ве-дусь!»

Последнее время, я очень много думаю, о школьных временах и тут прям, как по заказу мои одноклассники решили собраться вместе на одну ночь. Именно сейчас, когда я решила изменить себя и отпустить прошлое, думаю — это будет неплохим опытом для меня. Проведя время вместе с теми, кто держал меня в прошлом, мне кажется, что всё станет по-другому. Я знаю, что дети очень жестоки, и у них нет морального компаса, который появляется в более зрелом возрасте. Я понимаю, что тогда мы были детьми и держать обиду на них нет больше смысла. Все мы повзрослели, изменились и стали совсем другими людьми. Поэтому мне пора морально повзрослеть и перестать жить прошлым, а наконец-то с искренней улыбкой посмотреть в настоящее и будущее.

Мне было 15 лет. Моим любимым местом тогда была Белорусская академия искусств – моя мама работала там. С утра до вечера я смотрела, как студенты разыгрывают сцены, придумывают этюды, читают рассказы Л. Енгибарова, поют песни собственного сочинения. Мне тогда все казалось большим и очень серьезным. Я плакала, когда заканчивался выпускной спектакль и сцена осыпалась цветами сокурсников. Мне нравилось наблюдать, как сходила с ума творческая молодежь, читала стихи на крыше, вверх ногами, обменивалась дорогой для меня информацией (новыми спектаклями, новыми писателями…) Я мечтала учиться в академии. Но позже, повзрослев, алая романтика стала обретать грязно розовый оттенок. Академия уменьшилась в размерах, черные «академические» кулисы перестали быть таинственными, да как и театральные, я увидела будущее студентов.

До сих пор помню, как школьницей я пришла на очередной выпускной спектакль в Академии искусств. На улице было -3 и влажно до противности. Спектакль начался – я в предвкушении, мне лет 15. Будучи впечатлительной девочкой – дитя творческих родителей – я замерла, мое сердцебиение участилось, глаза стали влажными…. Я услышала песню…. Такую, вроде как с народными напевами, очень трогательную, очень человеческую и очень театральную, т.е. глубокую, которую можно прожить, проиграть, переиграть… Я была скромна, мало общения, никакого Интернета, минимум друзей, т.к. единомышленников в моей школе просто не было, один завод. Одним словом, идею узнать, что за девушка пела дивным голосом в спектакле – я забросила.

После – все как у впечатлительных детей… Я окончила 11 класс и, конечно же, впервые влюбилась в того, кто играет на акустик гитаре, читает Камю и Сартра, Борхеса и Кортасара, Маркеса и Кастанеду, ночует в палатках на голой Крымской земле, купается в виде «ню». Я обрела тех, кто мне интересен, кто понимает мои стремления и умеет думать. А началось все с подарка – мне протянули диск и сказали «ты у нас девочка театральная, вся такая утонченная, любишь истории о русских женщинах и их силе – вот те – послушай». Я поставила диск в CD-плеер… Неторопливо, растягивая предвкушение, осмотрелась. Берег Черного моря погружался в июльский теплый вечер, кто-то из друзей рассказывал о Ноосфере, доказывая свою теорию со здоровым юношеским максимализмом, другие – купались голышом в море и распивали крымское, девчонки пытались вспомнить все песни Умки, бренча на гитаре уже второй час. Я нажала на play… По моему телу пробежал легких холодок… Это были знакомые ощущения, когда-то я их уже испытывала… Да, в том зале Академии искусств, когда мне было 15, когда я только мечтала сидеть у костра на Крымском берегу…

Это была та самая песня! Я, чуть не сломав проигрыватель, выдернула из него диск – «ОЛЬГА АРЕФЬЕВА и группа КОВЧЕГ». Вот она!!! Вот мое место!!! Вот мои друзья, которые со мной в мои самые яркие годы – в 19 лет!!! Вот то самое звездное крымское небо и та самая юная любовь, которая так необходима сейчас, здесь… Это тот момент, о котором помнят всю жизнь, после замужества и в глубокой старости. Это легкая, беззаботная, наивная и смешная молодость.P.S. Блин, а мы выросли…

Та песня хранится и сейчас в моем ноутбуке. Конечно, она уже так не впечатляет и краски потускнели, но особые ассоциации она вызывает… Приятные… 🙂

«ОСКОЛКИ»
ОСТРОВ СОКРОВИЩ

— Так, ваша светлость, — хитро сощурясь, сказал папа. – Чуть не забыл тебе новую книжку отдать. Такую книгу обязательно надо прочитать. Без неё никак.
Ну, этого он мог бы мне и не говорить. Это было, что называется, обязательным к исполнению. И я ни разу об этом не пожалела: все книги, которые приносил мне папа, были и остались лучшими книгами в моей жизни.
Книга была не новая, даже слегка потрёпанная. На желтоватой обложке красовался одноногий дядька с попугаем на плече.
Так, посмотрим… Роберт Л.Стивенсон «Остров сокровищ». Ух ты!
Я открыла и провалилась…

***
Я помню, словно это было вчера, как, тяжело ступая, он дотащился до наших дверей, а его морской сундук везли за ним на тачке. Это был высокий, сильный, грузный мужчина с темным лицом. Просмоленная косичка торчала над воротом его засаленного синего кафтана. Руки у него были шершавые, в каких-то рубцах, ногти черные, поломанные, а сабельный шрам на щеке — грязновато-белого цвета, со свинцовым оттенком. Помню, как незнакомец, посвистывая, оглядел нашу бухту и вдруг загорланил старую матросскую песню, которую потом пел так часто:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
****

Я вздрогнула, потому что папина рука легла на книгу: — Всё потом, а сейчас школа, работа… Я сегодня задержусь, но тебе будет, чем заняться.
И как в воду глядел. Придя со школы, я забросила портфель, переоделась, включила торшер и устроилась поуютней в любимом зелёном кресле. Дождь хлестал по земле так же, как и тогда, почти двести лет назад. Сумерки спускались на город, далёкий от всех морей, а я была там, на скалистом побережье Англии.

***
…Бурными ночами, когда ветер сотрясал все четыре угла нашего дома, а прибой ревел в бухте и в утесах, он снился мне на тысячу ладов, в виде тысячи разных дьяволов. Нога была отрезана у него то по колено, то по самое бедро…
****

Ну, надо же! Какие ужасные, страшные пираты жили раньше в Англии! Я поёжилась, перевернула страницу и поняла, что хочу есть. Наверное, от страха. Какое-то время во мне боролись два желания: продолжить читать или всё же что-нибудь поесть. Голод пересилил. Я с опаской покосилась на тёмный коридор, но, делать нечего: как-то надо было добежать до выключателя на кухне. А со светом уже не так страшно. Прижав книгу к груди, я быстро преодолела тёмный коридор и включила свет на кухне.
В холодильнике было пусто. Да, плохо без мамы… Ага, вон остатки батона в хлебнице.
Я посыпала кусок батона сахаром, налила чаю и опять провалилась в восемнадцатый век.

*****
— Разве ты не узнаешь меня, Билли? Неужели ты не узнаешь своего старого корабельного товарища, Билли? — сказал незнакомец.
Капитан открыл рот, словно у него не хватило дыхания.
— Черный Пес! — проговорил он наконец.
****

Я застыла с открытым ртом. Хлеб был забыт, чай остыл, а я всё никак не могла оторваться от книги, в которой жили Джим Хокинс и его ужасный постоялец Билли Бонс.
В подъезде послышались шаги. Всё смешалось у меня в голове: то ли это соседи идут домой, то ли старые пираты окружают таверну «Адмирал Бенбоу», чтобы забрать сундук с картой…

***
…Вдруг я заметил человека, который медленно брел по дороге. Очевидно, он был слепой, потому что дорогу перед собою нащупывал палкой. Над его глазами и носом висел зеленый щиток. Сгорбленный старостью или болезнью, он весь был закутан в ветхий, изодранный матросский плащ с капюшоном, который делал его еще уродливее. Никогда в своей жизни не видал я такого страшного человека.
****

Я подняла глаза от книги и, о ужас! В тёмном коридоре мне примерещился старый слепой Пью. «Он хочет отдать Билли Бонсу чёрную метку!» — догадалась я с ужасом.
Я вскочила из-за стола, чуть не пролив так и не выпитый чай, и кинулась включать свет во всех комнатах подряд. Перед своей комнатой я застыла и вжалась в стену: дверь надо было открыть и протянуть руку до выключателя. В голове всё перепуталось: где я, кто я? Советская четвероклассница или английский мальчишка? Я зажмурилась, выдохнула, открыла дверь и дотянулась до выключателя. Всё на месте: вон стол, вон шкаф и географическая карта Советского Союза висит на стене. Карта меня вернула в действительность. Всё-таки я четвероклассница…
Я вернулась на кухню, сжевала хлеб, запив его холодным чаем и начала читать дальше…

****
…В тихом морозном воздухе пронесся звук, от которого кровь застыла у меня в жилах: постукиванье палки слепого по мерзлой дороге. Стук приближался, и мы прислушивались к нему, затаив дыхание…
****

Это было уже слишком. Ужас поначалу просто сковал меня. Я сидела, боясь посмотреть хоть куда-нибудь. Строчки расплывались у меня перед глазами. Вместо них, изо всех сумрачных углов виднелись жестокие физиономии английских пиратов.
Я выдохнула, схватила книгу и выбежала в коридор. Там стоял мой маленький детский стульчик. На него теперь садились, чтобы удобнее было надевать обувь. Но сейчас он оказался не просто старым стульчиком, а моим спасителем. Часы на стене показывали половину девятого. Схватив стульчик, я открыла входную дверь и выскочила в подъезд. «Буду читать тут, пока не придёт папа»…

****
…Тут слепой сообразил, что идет не туда, куда надо. Вскрикнув, он повернулся и побежал прямо к придорожной канаве, в которую не замедлил скатиться. Но сейчас же поднялся и, обезумев, выкарабкался опять на дорогу, как раз под ноги коню, скакавшему впереди всех.
****

…Я сидела, скукожившись на маленьком старом стульчике, ноги замёрзли, но зайти в дом было выше моих сил: мне теперь везде мерещились морские разбойники с их кортиками и мушкетами. Внизу хлопнула входная дверь, послышался стук дождя и весёлые голоса. Но мне было не до них…

****
— Эй, Окорок, затяни-ка песню! — крикнул один из матросов.
— Старую! — крикнул другой.
— Ладно, ребята, — отвечал Долговязый Джон, стоявший тут же, на палубе, с костылем под мышкой.
И запел песню, которая была так хорошо мне известна:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца…
Вся команда подхватила хором:
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
****

— Лена, а ты что тут делаешь? – голос соседки тёти Маши вернул меня к действительности.
— Я… я книжку читаю. Мне дома страшно одной…
— Мама ещё не приехала?
— Нет, ещё месяц.
— А папа? Не пришел ещё?
Я опустила глаза, а тётя Маша вздохнула, покачав головой. Мимо меня проплыли сумки и авоськи, щёлкнул ключ и дверь за тётей Машей закрылась…

***
— Хокинс, — говорил мне Сильвер, — заходи, поболтай с Джоном. Никому я не рад так, как тебе, сынок. Садись и послушай. Вот капитан Флинт… я назвал моего попугая Капитаном Флинтом в честь знаменитого пирата… так вот, Капитан Флинт предсказывает, что наше плавание окончится удачей… Верно, Капитан?
И попугай начинал с невероятной быстротой повторять:
— Пиастры! Пиастры! Пиастры!
****

Внизу опять послышались шаги. Но это и хорошо: люди вокруг, всё не так страшно.
Это были соседи из квартиры напротив – Сашка Мучалов и его мама. Сашка шёл, набычившись и отвернувшись от меня, как будто мы и не знакомы с ним вовсе и не учимся в параллельных классах. За всё время мы с ним даже ни разу не поздоровались, не то, что слово доброе сказали. «Бэшник», одним словом. Фи!
— Здравствуй, Лена? Ты чего тут сидишь? – спросила Сашкина мама.
— Книжку читаю, — я показала обложку.
— А где мама? Папа?
— Мама в Москве, уже месяц как… — я тяжко вздохнула. — А папа еще с работы не вернулся…
— Ладно, наверное, скоро придёт. Ты долго не засиживайся, простудишься. Вон как дождина льёт, даром что март.
Дверь за ними захлопнулась и я опять упала в восемнадцатый век…

****
Мы остановились в том самом месте, где на карте был нарисован якорь. Треть мили отделяла нас от главного острова и треть мили — от Острова Скелета. Дно было чистое, песчаное. Загрохотал, падая, наш якорь, и целые тучи птиц, кружась и крича, поднялись из леса. Но через минуту они снова скрылись в ветвях, и все смолкло.
*****

…В тёть Машиной двери повернулся ключ. Она вышла в подъезд и строго сказала: — Всё, Лена, спать будешь у меня. Время уже одиннадцать, ждать больше некого. Сейчас поужинаешь и ляжешь спать. Ох уж эти…
Она покосилась на меня и дальше продолжать не стала. Я, дрожа, встала со стульчика, закрыла ключом дверь и поплелась за тётей Машей.
Тётя Маша жила одна. Её дочь вышла замуж и ушла жить к мужу, а кровать осталась. По телевизору показывали съезд народных депутатов. По-моему, двадцать третий в том году был. Что-то вещал ещё молодой и бодрый Брежнев, все депутаты постоянно вставали и долго ему хлопали. Тётя Маша наложила мне горячей картошки, рядом поставила солёные помидоры. Вкусно! Я потянулась за книжкой:
— Ещё чего! Времени скоро двенадцать! Под душ и спать! Я уже постелила. А отцу твоему… — она что-то добавила беззвучно. – Я записку в двери оставила. Придёт – увидит, не волнуйся. Я с трудом доплелась до постели и провалилась в глубокий сон.
…Утром я проснулась от голосов: строгого тёть Машиного и виноватого отцовского.
— Маш, ну не ругайся, ну, посидели мы вчера с ребятами…
— С ребятами?! – голос тёть Маши звенел на высочайшей ноте, хоть и говорили они полушёпотом. – Девчонку одну дома оставил! Что ты ей за книгу там подсунул, что она весь вечер в подъезде сиротинушкой просидела?!
— Так я… «Остров сокровищ»… А что, хорошая книга.
— Папа! – я выскочила из постели. – Хорошая книга! Я уже половину прочитала. Спасибо, тёть Маш, мы домой!
Дома везде горел свет. На кухне лежал недоеденный засохший батон. Я прислонила книгу к чашке со вчерашним чаем и снова улетела на двести лет назад.
— Так, я купил в магазине котлеты. Сейчас пожарю, ты подожди, — виновато суетился папа. Но меня на кухне уже не было…

****
«Испаньола» по-прежнему стояла на якоре. Но над ней развевался «Веселый Роджер» — черный пиратский флаг с изображением черепа. На борту блеснула красная вспышка, и гулкое эхо разнесло по всему острову последний звук пушечного выстрела. Канонада окончилась.
****

… Надо сказать, что мама, хоть и была врачом, и поехала в Москву получать высшую категорийность, была из очень простой крестьянской семьи. Пережила войну и голод и карабкалась к лучшей жизни самостоятельно. Да, она стала известным и уважаемым в городе санитарным врачом, но замашки у неё остались те же – крестьянские-крестьянские. Готовила она вкусно, накладывала в тарелку всегда и всего много, но как попало. Хлеб резала огромными ломтями и хорошо, если куски попадали в хлебницу. Папа же, из московской интеллигентской семьи, всё делал красиво и эстетично. Но готовить он не умел. Совсем. Даже готовая к самым неумелым мужским рукам магазинная котлета получалась у него похожей на подошву.
Вот и сейчас он постелил красивую салфетку, ножик справа, вилка слева, а на тарелке живописно располагались котлета, порезанный огурчик, горошек и, как заключительный аккорд, он торжественно набросил на котлету веточку укропа. «Давай, ешь!» Я кивнула и, не отрываясь от книги сжевала котлету. Но в этот раз ни красоты, ни вкуса я не заметила…

****
У подножия высокой сосны лежал скелет человека. Вьющиеся травы оплели его густой сетью, сдвинув с места некоторые мелкие кости. Кое-где на нем сохранились остатки истлевшей одежды. Я уверен, что не было среди нас ни одного человека, у которого не пробежал бы по коже мороз…
****

— Ты в школу не опоздаешь?
— Да-да… Школа… — я встала и, не отрываясь от книги, прошла в свою комнату, закрыв за собой дверь. И поднялась со стула только тогда, когда прочитала:
До сих пор мне снятся по ночам буруны, разбивающиеся о его берега, и я вскакиваю с постели, когда мне чудится хриплый голос Капитана Флинта:
— Пиастры! Пиастры! Пиастры!
*****

Так что, в школу я так и не попала. Какая тут школа? Пиастры! Пиастры! Пиастры!

Если углубиться в прошлое, то можно сказать, что работу над собой я начала ещё во времена учёбы в колледже. Первый шаг для меня был научиться общаться с окружающими. Я поставила для себя цель быть в окружении большого количества людей, в колледже я избегала общения, но после пар, ходила на сходки, чувствовала себя там максимально некомфортно, но это был способ наблюдать за окружающими и учиться находить подход к ним. Обычно мало кто меня знал. Неважно, сколько раз я ходила на эти встречи. Из-за того, что я почти не общалась, меня мало кто узнавал, в какой-то степени я была невидимкой. Поначалу меня всё устраивало, но после знакомства с Оксаной и Инной, мне захотелось перестать быть маленькой запуганной школьницей, в какой-то степени, я понимала, что от этого зависит моя дальнейшая жизнь. У меня было два выбора, первый — это остаться на том же уровне и быть одинокой и не способной жить в обществе и второй — это выйти из зоны комфорта и наконец-то перестать убегать и научиться жить в социуме. Я выбрала второй вариант, так начались мои в какой-то степени неуклюжие попытки завести с кем-нибудь разговор, было трудно и страшно, я избегала темы и вопросы о себе, чувство некомфортности оставалось, но я всё равно заставляла себя общаться. С каждым разом более уверенно и более подготовлено. Я начала продумывать ответы, темы, продумывать подачу себя и своего поведения. Я всё ещё не могла начать разговор первой, но если кто-то начинал разговор со мной, у меня получалось его поддерживать. А после того как я начала организовать мероприятия вместе с нашей командой, я и вовсе перестала бояться разговаривать с теми кого не знала. Я могу начать или поддержать разговор с абсолютно любым человеком, а благодаря тому, что я столько лет наблюдала за другими, у меня легко, получается, адаптироваться под любого неизвестного для себя. Однажды смотря, сериал я запомнила одну фразу из него. Она в какой-то степени стала для меня кредо по жизни. Фраза которую я услышала и запомнила — это «Разум превыше материи». Если не углубляться, а просто порассуждать, то если изначально себя на что-то настроить и не бояться, то по итогу у тебя всё получится! Эта фраза по сей день помогает мне по жизни, если я в чём-то не уверена, то просто говорю себе — всё хорошо, ты справишься, и это действительно помогает. Неважно, как ты себя ощущаешь, уверена ли ты в себе или наоборот, всё дальнейшее зависит лишь от того как ты себя настроишь, как ты себя подготовишь. Даже если ты не уверена, продолжай себе внушать, что всё хорошо и тогда точно всё сработает!

У вас бывало, что с самого утра как-то все не ладилось? Когда новости одна за другой омрачали ваше настроение… Вы чувствовали себя просто беспомощным человеком…

У меня был как раз такой день. Начало рабочей недели. Понедельник. Я проснулась с каким-то подавленным настроением. Не смогла помолиться. Пришла на работу и узнала неутешительную новость. Пропала запись интервью с человеком, который многое пережил за веру в Бога. Из-за своей болезни (у него рак) он тогда с трудом смог дать мне интервью, которое длилось больше часа. Теперь записи нет. Повторное интервью сложно записать еще раз. Не успела я справиться с чувствами, как меня ждала следующая новость — нужно осваивать недавно установленную на компьютер программу для монтирования интервью. А времени для этого нет — через два дня интервью должно быть готово. В довершение всему — эти моменты пришлось воспринимать на фоне сильных переживаний. Маленький ребенок близких мне людей находится между жизнью и смертью из-за внезапно проявившейся опухоли в голове. Весь этот груз как-то сразу свалился на меня… эмоции одолевают… я села и расплакалась…

Но у меня есть много друзей. В этот день и последующие каждый из них старался меня как-то утешить. У них получилось. Это дает мне надежду!

Сначала про то, как я начала писать. Это как бы не добровольно произошло. Для начала меня заставили:

– Пиши свои воспоминания о девяностых!
– Шо я могу о них помнить умного?
– Пиши! Мне в книгу нужны будут вставки.

Я начала что-то рисовать «про девяностые», мутно путая их со второй половиной восьмидесятых, потому что водораздел между ними у меня отсутствовал. Я ориентируюсь по этапам своей жизни, а не окружающего. Но что-то написала.

По ходу узнала, что писать почти разучилась. Не литературно писать, а в прямом смысле. Ведь последний раз я что-то писала в школе. А в институте пошли конспекты лекций, где слова рисовались на уровне тр./пр. При этом эти тр./пр. на каждой дисциплине значили разное. Разнилось и по темам внутри дисциплин. «Тр.» могло быть и трудовыми ресурсами, и транспортом, и траекторией… А «пр», раз уж мы именно их избрали для примера, могло быть и «пролетарий», и производство, и промышленность, и продукция, и… Короче, писать слова полностью я разучилась, и это смотрелось для меня дико странно, ведь я такого о себе не знала. Но под страхом критики «заказчицы» текста я как-то пробивалась.

Но прошёл годик, и мои муки что-то остались не востребованы. Тогда я, поняв, что волшебник не прилетит, извлекла все эти листки сбивчивых историй и примерно за месяц всё сама систематизировала, немного добавив, и немного отбросив. Получилась повесть «Исповедь жены военного строителя». Я её возлюбила за муки свои, тем более, что там описывалось как мне было долго-долго хреново- хреново.

И когда я с этим закруглилась, то вспомнила, что был у меня один интересный пост про удивительную встречу. Вот именно его я и считаю началом моей добровольной писательской активности.

А было так: у меня произошёл конфликт, который оказался достаточно любопытным казусом, и я, как все нормальные женщины, бросилась его описывать своим друзьям по телефону. Но после третьего звонка я поняла, что- нет! Одному одно недосказала, другому тоже не так смешно отобразила, а с третьим на другую тему перешла. Что и как я вообще хочу поведать миру? Я села и изложила. Потом читала и переделывала. И пока я этим углублённо занималась, то почувствовала: «Хорошо мне!» Типа как нашла себя в этом.

После того как текст на мой взгляд был полностью — до упоения готов, то мне абсолютно не захотелось его ни рассказывать, ни читать вслух. Я просто его перекинула всем кому ещё хотела позвонить, и тем, кому уже звонила. На том и исчерпала эту тему.

А потом был ещё конфликт в аптеке с провизором, который требовал у меня наличие какого-то рецепта с печатью. И я, спокойно купив себе это лекарство в соседней аптеке, пришла домой и опять описала произошедшее. И мне опять стало легко и не обидно с этого конфликта. «Это же – моё!» – подумала я. Это мой метод самотерапии.

«А вдруг ты ни с кем не поругаешься? И что у тебя от этого тем не будет?» – возник странный вопрос об источниках вдохновения. «Как не будет? Будут!» -сказала я себе, взяла словарь финансовых терминов и стала делать понятные даже детям (на мой взгляд) истории, объясняющие сущность каждого их выбранных мною слов. Не знаю кому я и что наобъясняла, но моя эпоха канцелярита всё уходила и уходила вдаль — откуда пришла.

Поэтому я считаю, что каждый должен для себя попробовать: «Может мне понравится писать тексты?»

Брюки он к нам в ателье пришел заказывать. Хороший мужчина был, видный, два метра габардину на него ушло. А у нас закройщицей Нинель работала. Нинель, как же. Нинка она была, профурсетка из зажопинска. Руки золотые, а сама корова старая с начесом из несвоих волос. И глаз нехороший у неё был, блядский такой глаз – вечно мужиков вокруг пруд-пруди так и шастают, насекомые. И муж, и друг детства и еще один мужчина из соседнего ресторана – Ашот называется. И вот присвоила Нинка себе эти два метра в габардиновых штанах, на предмет кратковременной любовной связи. Присвоила да и присвоила, но тут у меня дома недоразумение вышло: муж загулял.

Если вы аж двадцать лет замужем, мужа отпускать в свободное плаванье никак нельзя – погибнет. Я ему морду пару раз поправила, конечно, и сказала «ты раз и я раз». У меня может скоро цикл прекратится, а я еще ничего не знаю про запретные удовольствия. Муж мой, уважаемый человек, партийный – тоже разводиться не хотел. Ну, говорит, душа моя, не мыло не смылится. Благословляю тебя на единоразовый адюльтер. А ежели принесешь мне в подоле французскую болезнь нехорошую – отравлю собственными руками, я тебе как доктор-педиатр говорю. И смеется, шутит значит.

Ну, у меня после того случая глазоньки-то и открылись, как окно в как её в европу. Стала я примечать, что по сторонам-то делается. И допримечалась. Приводит Нинель на неделе мужчину того, габардинового к нам в закроечную, и головой так нетерпеливо дрыгает: уходи мол подруга ненадолго, мы тут качество ткани проверять будем. «Да щас», — отвечаю небрежно. «Нечего тут рулоны валять, идите в кабинет к себе, проверяйте мебель на прочность». И стою, крою себе дальше, да на габардинового поглядываю, как та милая «искоса низко голову наклоня». А сама думаю «Идиота кусок, что ты в Нинельке этой нашел. Посмотри, у меня уста сто процентов сахарнее, бюстгальтер кружевнее и борщ с пампушками». И Нинелька на него уставилась, видать тоже внушает.

Мужчина чуть надвое не порвался от такого гипноза, но сделал единственно верный выбор. Бедняга. Нинелька его обозвала обидно и сказала идти по известному адресу.

Чуткий к женскому хамству мужчина поморщился, представился Володенькой и начал ко мне таскаться. Нинель, конечно, пару раз в меня утюг уронила, не считая мелких пакостей. Да и я тоже себя не в лепрозории под раковиной нашла. Поорала фальцетом, ножницами у Нинелиной морды смертельно пощелкала и улеглись страсти наши африканские.

Полгода Володенька мне камасутру показывал. Я уж его покинуть собралась, не то чтоб опостылел, но устала как собака. Не знаю как другие, а мне адюльтер этот непосильным грузом лег. Работа, дети, муж – весельчак «Ага, задерживаешься? Заказ срочный? Не бережешь ты себя». Тоже мне, Торквемада какая выискался.

Володенька тем временем и вовсе ополоумел. Звонил по тридцати раз на дню. «Я проснулся, я поел, я поработал…» И все это с уверениями в страсти несусветной. Я покакал, тьху. Да и зарабатывал Володенька не то чтобы прилично. На две семьи-то. Ну и сказала ему. Пришла пора расстаться, я тебя никогда не забуду, ну вы и сами все знаете. А Володенька внезапно в колени – бух и запричитал «я год читал глупые книги про извращения, дао любви называется, я перетаскал тебе вагон цветов и привык к борщу как к маминой сисе. Я даже урожай с дачи теперь на троих делю: в семью, маме и тебе. Если ты меня внезапно покинешь, то я наемся средства для чистки унитазов производства ГДР, и лягу на трамвайные пути весь в слезах и с запиской гнусного содержания». Ну что-то в таком духе.

Женское сердце мягкое как пшеничная каша, вот что. Тем более что Володенька оказался очень способным в плане изучения вышеупомянутого дао. Ну и тянулась себе волынка эта дальше.

А погорел Володенька как положено – на чепухе. Жена, не будь дурой, что-то почувствовала. Конечно, почувствуешь тут, когда второй год треть урожая налево уплывает. Малина не родит, картошку жук короед жрет, салатные помидоры в этом году вообще не уродились, прости дорогая, не углядел. Володенька-то все по ателье бегает. Вот и решила жена все собственными глазами увидеть. Этих ваших интернетов бесовских еще не придумали, оставалась одна возможность все узнать – спрятаться в шкаф во время дележа урожая.

Приехал Володенька однажды с дачи, нет никого, только на плите отчего-то горячая кастрюля с рассольником булькает. Да и давай на три кучки все раскладывать: это мне, это маме, а это в ателье. «Какое такое ателье? – подавилась искусственной шубой в шкафу Володенькина жена. Смирно досидела до мужниного ухода, а потом давай книжку его записную с пристрастием разглядывать. Книжка была насквозь подозрительная: одни Иваны Петровичи и Василии Алексеевичи. Одна только баба нашлась, на букву а «Ателье Люда». У жены, конечно, в зобу дыханье сперло. И решила она мне жизнь испортить окончательно, как эсеры санкюлотам. Позвонила, и на свидание мужа моего пригласила.

Муж-весельчак согласился с охотой, с развлечениями в наше время как-то не очень было. Пришел в ботанический сад в сером костюме с большой газетой – примета для узнавания. А там жена, нервически бегает вокруг фонтана. В общем предложила она нас с Володенькой отравить. Предложила, на скамейку откинулась и поглядывает на моего. А мой-то медик, у них очень чувство юмора специфическое.

– Хорошо, — говорит мой, — я на все согласен. Только сначала вы своего, а то я незнакомым чужим женам не очень-то доверяю.

— И, что дальше? – спрашиваю я. Мы с одной знакомой бабушкой сидим за неспешным разговором, ждем детей-внуков с курсов английского. – Слабительного дал?

-Слабииительного, — презрительно тянет бабушка. – Брому дал. Лошадиную дозу, чтоб наверняка.

Бабушка аккуратно свернула газету Секретные материалы. Я к тому времени лежала между стульев и только похрюкивала от восторга.

-Нет, — добавляет строго бабушка, о чем-то вспоминая, — не было у нас секса. Страсти были, а этих гадостей не было. Так и знай!

Второй шаг заключался в принятии самой себя. Мне предстояло, принять свою внешность. Избавиться от комплексов, которые у меня были. Также принять свою ориентацию. Научиться жить в обществе, которое на тот момент по большей части не принимало похожих на меня людей.

Что касается избавления от комплексов — я всё делала с помощью внушения и литературы. Так же факт того, что есть люди, которые живут и выглядят в разы хуже, чем я — и живут же как-то, к тому же моя внешность неплохая, как и фигура. Так постепенно начала избавляться от комплексов. Да, мне есть ещё над чем работать, но сейчас я уже не так стесняюсь себя как раньше. Что касается ориентации, время всё сделало за меня. Чем дольше живу, тем больше прав у ЛГБТ активистов, что не может меня, не радовать. Но так же появляется это странное и дурацкое ощущение, что я просто часть тенденции. Сейчас происходит, что-то странное, но я не могу сказать плохо это или нет.

20 число. С ума сойти. Видимо только моя жизнь каждые 2 месяца меняется на столько, чего я сам не ожидаю. Прошлой весной, я даже не знал, что такое отношения, что такое проводить время с человеком, который тебе не безразличен. И это была не просто дружба. И вот, я вернулся к тому, с чего начинал. Хотя нет! Я много приобрел и потери я больше не потерплю в своей жизни.

Потеряв дорого человека, многие предпринимают одну вещь. Я услышал её от всех своих знакомых, кроме одного. И ответ был такой: «Бухай по страшному и всё будет окей». Это не выход. Я пообещал себе не брать в рот эту гадость. И я сдержу свое слово. Вместо этого я решил перечеркнуть всё прошлое и жить новой жизнью.

Говорят, хорошо в наше время планировать. Но сколько бы мы не строили планов, большинство из них отходят от главного содержания. Никто не думает о других вариантах. Они видят то, что хотят видеть – счастливое будущее. Кто-то идет к нему, а кто-то стоит и надеется, что оно придет к нему само. Но такого не бывает, они всё стоят и стоят… до конца своей жизни.

Я вижу счастливым свое будущее. В последнее время, я сплю всего по 5 часов в сутки. Для тех, кто знаком с бессонницей, понимает, сколько долго длиться целый день. Иногда хочется закончить его, как можно скорее. Но, это исключено. Поэтому времени у меня хоть отбавляй. Мой нормированный день в среднем идет с 6-8 утра до 2-3 ночи. Никаких будильников я уже не знаю. Я просто просыпаюсь и направляюсь в душ. Возможно это мечта какого-нибудь трудоголика. Но тот, кто живет этой жизнью, знает, что к концу вечера ты изнываешь мыслями о прошлом и не можешь контролировать свои эмоции. Я очень эмоциональный, поэтому тяжело порой держать себя в руках.Чуть выше, я сказал себе о новой жизни. Её я начал со спорта. И хотя, врачами мне он запрещен, я решил им заняться. Если что-то случиться, я верну свое зрение, на те деньги, что заработаю. Мне не на кого их тратить, кроме как на себя и только потом на семью. Поэтому моей первой радостью – будет операция на восстановление зрения. Я уже забыл, что такое настоящий свет, цвет листья, мутное небо, яркое солнце… Все свои последние годы, я всё вижу через линзы. И каждым днем, я хочу себе – «хватит». Пора взглянуть на мир своими глазами.

Ещё выше я задел разговор о планировании. Чтобы не случилось – курс часто отклоняется от назначенного. Поэтому я решил, что должен быть запасной план. Видимо мужчины все продуманные. Видимо поэтому у каждого мужа, есть кто-то на стороне. Поэтому, когда девушка выбирает мужчину, она должна понимать – он не дурак. И видимо это меня тоже ждет. Чтобы стать мужчиной, я решил стать сильным. Ещё сильнее, чем был раньше. Ранее, я много читал об этом, и мне уже знакомо, что нельзя делать всё сразу. Нужно тренировать группы мышц в разные дни, и дать им время для отдыха. Поэтому, я составил себе такой распорядок недели:

• понедельник, четверг: Отжимания; Пресс;
• вторник, пятница: Подтягивание; Пресс;
• среда, суббота, воскресенье: Отжимания; Подтягивание; Бег.

Если посмотреть в список, то основные направления я сконцентрировал на отжиманиях и прессе. Это было сделано не случайно. Занимаясь сексом, я заметил, что часто выдыхаюсь, находясь над девушкой, в стойке на руках (изначальная форма отжимания), я хочу стать лучшим во всем. И хотя, я услышал, что я лучший мужчина, занимающийся сексом от девушки, с которой провел лето, на этом я не остановлюсь. Я стану тем, кто будет ещё лучше. Для это понадобится опыт, поэтому я отправляюсь на его поиски.

Я хочу стать лучшим во всем, что бы у дамы даже в мыслях не было о другом. И для этого мне нужны деньги. Если посмотреть в прошлую запись – мне нечем похвастаться. Но, видимо на то, мне и 20 лет. Но недолго этому осталось жить. Я стану богат! И для этого я уже начал выкладываться. К сожалению, пока не по полной. Учеба, не дает сконцентрировать на этом усилия. Но её закончу совсем скоро. И тогда меня уже ничто не остановит. Менее, чем за год, я смог начать бизнес с хостингом. И пусть он мне не принес высоких доходов – он смог себя окупить. Я смог его вытянуть. Менее, чем за год, я смог открыть прибыльный проект. Менее, чем за месяц, я смог соблазнить девушку, чтобы она приехала ко мне. Менее, чем за неделю, я понял, чего я хочу и кем я стану. Менее, чем за день, я встал на ноги, и я пошел вперед.

«С этим надо что-то делать!»- подумала я, когда услышала от внука:

— Это ты сама написала? — в ответ на то, как глубоко сидя с ноутбуком в кресле, и переключившись от написания очередной нетленкина на разглядывние его хаотичных сборов в школу, я почему-то чужим поставленным голосом произнесла:

— Шаркающей кавалерийской походкой в белом плаще с кровавым подбоем…»

В прошлый раз такая мысль у меня закончилась собственноручным прибиванием карты мира, шириной с его кровать и высотой до потолка. Это было когда он в ответ на какую-то мою реплику о мировых событиях спросил:

— А где он вообще, этот Тихий океан?- Назавтра вся информация была у него над головой. С тех пор мальчик усвоил, что Тихий океан по краям земли.

Потом мы ещё боролись за знание основных проливов. Мне это было необходимо чтобы вместе смеяться, когда в них что-то происходило. Не интересно же когда рядом человек, который совершенно не в теме. Вот мы и водили пальчиком, что будет если Панамский канал перекрыть, а кому-то захочется на яхте перебраться из Флориды в Калифорнию. И когда пацанёнок дотянул пальцем до Уругвая, то я по его глазам поняла, что он понял: как это важно, чтоб с каналом всё было хорошо.

Теперь явно казалось бы наступила очередь булгаковских персонажей. С чего бы начать? С какой бы цитаты? Я мысленно перебирала их — любимые и отбрасывала от греха подальше. Потом, взвесив все «за» и «против» решила: «Пока не затеваться» и просто коротко ответила:
— Нет, но ты с такими сборами и опоздать в школу можешь.

В нашем доме все ее знают. Она уже десятки лет живет здесь и я вижу ее на прогулках вначале с внуками, которые нынче почти мои ровесники, а теперь и с правнуками. Все время бодрая, опрятная и как всегда с сумкой на левой руке, где я уверен, что есть все: от носового платка до зимних лыж. Ее знают жители, как добрую и милую женщину, которая помогает более старшим и не сидит на лавочке у подъезда, перемывая кости всем туда входящим. Короче- бабка-огонь. Хотя несколько лет назад помогал ее сыну тащить на носилках ее в карету «Скорой помощи», но огонь в ней не погас и выбравшись из больницы, баба Валя продолжает нести добро в своих внуков и правнуков, ну и в нас рядом присутствующих.

Не далее позавчерашнего дня, как обычно пробежав метров пятьсот для сброса жирка, сижу на лавочке и борюсь с отдышкой во всех ее злокозненных проявлениях. О дыхании и потливости умолчим. Баба Валя выходит из подъезда и увидев меня спросила:

— Помогает?

-Попытка не пытка! А Вы чего в такую рань, баба Валя?

— Да сейчас правнучку привезут. С ней сидеть некому.

К подъезду подкатил серый «Шевроле» и с водительской двери выскочила, молодая рыжая девушка.

— Привет бабуль!- бросила она и кинулась к задней двери авто. – Чего сидишь? Собирайся! Да вылазь ты быстрей! Видишь же, что я тороплюсь! Посидишь у бабушки до вечера, а вечером тебя другая бабуля заберет! (Как вежливый человек я привожу цензуированный текст)

Судя по разговору, я понял, что с проблемой: «Куда деть ребенка!» к бабе Вале нагрянула внучка.

Рывком, вытянув из машины ребенка, несмотря на ее всхлипы и удар ногой об дверь, внучка стала выдавать бабе Вале ценные указания, как воспитывать ребенка!

Я никогда не видел так близко ураган! Баба Валя мгновенно подхватилась и понеслось. Внучка сперва получила затрещину и от удара слегка присела. Потом вход пошла сумка. Ну а затем ставшая по стойке «смирно» внучка получила поток воспитания. Я не успевал отслеживать список обвинений, но каждое обвинение заканчивалось приговором в виде телесного наказания. Короче баба Валя применила несколько раз и «леща», и «поджопник», и намотав рыжие кудри внучки закончила: «Если ты еще хоть раз…»

В это время правнучка с легкой степенью обалдения смотрела на это кино и даже перестала всхлипывать.

Баба Валя грозно посмотрела на внучку.

— Ты поняла, что если еще раз обидишь дочь и будешь мне указывать как кого воспитывать, я с тебя со свиристелки все перья пощипываю?

Внучка, слегка побитая и очевидно покрасневшая «лупала» глазами.

-То-то, а то распустилась совсем. Деньги глаза застили. Пойдем Наташенька!

И баба Валя, развернувшись подхватила правнучку за руку, пошла к себе в подъезд. Я смотрел на внучку, побитую и ошарашенную, и на фоне ее рыжих волос видел бабу валю в молодости. Огонь!

-Помочь?- предложил я.

— Спасибо! Не надо.

И прыгнув в машину, девушка укатила на авто.

Весь день с перерывами на обед и ужин наблюдал бабу Валю во дворе с правнучкой. Сперва они плели венки, затем они катались на качелях и играли в «догонялки», с вечным проигрышем бабы Вали и что-то друг другу все время рассказывали.

Никогда бы не подумал, что этот «Божий одуванчик» способен не только любить, но и «построить»…

Полежал я в детской больнице в своё время, то ли год, то ли полтора. Мне на ногу упала бетонная плита, весом 2400 кг, но об этом я как-нибудь отдельно. А здесь будет несколько воспоминаний о детской больничке.

Лёжа в больнице, я понял, что туда попадают исключительно крутые человеки, или же исключительные мудаки. В больнице я лежал во 2-ом классе, весь этот год учился в больнице. Когда прошёл шок и я перестал ныть перед каждой перевязкой, устраивать истерики и бояться, то очень даже забавно было наблюдать за каким-нибудь великовозрастным детиной, который прятался, потому что боялся сдавать кровь, кстати, он до этого задирал младших, а после того как спрятался задирать стали его и заботливая мама, разгоняя нас, только усугубила его положение). вот немного историй расскажу о героях!

Лежал со мной в одной палате парень, мне почему-то кажется что его звали Антон, может и нет. Он попал в больницу с оторванной рукой. Как точно с ним такое случилось, ума не приложу, за что купил – за то продаю. Он катался каким-то странным образом на товарных поездах, рукой куда-то зацепился, что-то застряло, поезд рванул – рука от плеча отделилась. В шоковом состоянии он дошёл от железнодорожных путей до дома, позвонил в дверь. Дверь открыла его мама.

— Мама, я руку принёс… и тотчас упал в обморок.

В Педиатрической, теперь уже академии (тогда это был Педиатричесий институт) ему не то что руку на место приделали, но и соединили нервы, т.е. рука опять могла функционировать, хуёво, но могла, я думаю и искренне надеюсь, что он теперь может делать этой рукой многое из того, что не могут изначально здоровые люди.

Следующего перца как звали не помню, но это был просто человек-взрыв в плане эмоций. За это, собственно, он и попал в больницу. Он глушил рыбу. Благодаря его, кстати, секретам, мне до сих пор не оторвало руки, т.к. взрывчатыми ништяками я тоже увлекался, а его советы пошли на пользу)).

”

Ну, знаешь, балончики использованные от сифонов? Вот, берёшь такой балончик, набиваешь его серой, соскобленной со спичек, а потом туда грифель от авторучки вставляешь, тоже забитый серой. Поджигаешь и кидаешь в воду, так бабахнет что рыба всплывает! Только собирай!.. ну, я на кухне дома химичил, показалось что фитиль плохо забит, решил чиркнуть, посмотреть как гореть будет. Ну и забыл что он в баллон вставлен. так пиздануло! меня оглушило даже, блин, на руку смотрю – пальца нет. Думаю, нууу воооот((( Начал под столом ползать. И где же это мой пааалец, агаааа. а воооот же он=)))!!!

“

Чувак так и остался без большого пальца на правой руке, но человеку, который имеет такое чувство юмора ещё пару пальцев потерять – сущий пустяк. Я уверен что сейчас у него намного лучше дела идут чем у многих пятипалых))

Вы верите в экстрасенсов, всякие мануальные терапии и прочую лабуду? Я нет. До сих пор не верю, но был в моей жизни случай, который я рассказываю всем до сих пор.

В больнице, как и в пионерском лагере и детсаду и ещё в каких-нибудь унылых заведениях был тихий час. Это была настоящая пытка. И самое волшебное, что с тобой могло произойти, это приход в тихий час твоих родственников. Мамы, Папы, дедушки, Бабушки, не важно… они приходили и спасали тебя от этого системного лежания на кровати. Они приносили что-нибудь вкусное, они могли вывести тебя погулять… даже за пределы больницы! В один из дней мне помечталось и показалось, что в тихий час должна придти мама. Может я что-то не расслышал, а может наоборот услышал что-то лишнее что не должен был слышать… Я спрятался за шкафом в комнате, где родители посещающие детей оставляют свои ботинки и вещи. Если не шевелиться, то невозможно заметить что там может кто-нибудь стоять. Я стоял и не дышал. Вот зашла какая-то женщина, стала переодевать обувь, а я забылся и схаркнул внутрь слюну…

— Ты чего тут прячешься?

-Маму жду…

— так жди лучше в палате, она же всё-равно туда придёт, за шкафом-то неудобно стоять.

— Да..

— Подожди. У тебя голова болит, да?

ДА! У меня с детства болела голова, каждый день или через день максимум.

— Повернись спиной.

Я повернулся, она поводила пальцами по моим вискам и я пошёл в палату. С тех пор голова у меня не болела каждый день, а болела только после алкоголя…

А вот лежал я в больнице на Ваське, той, что выходит окнами к стадиону “Петровский”, так там старшие стравливали нас, тех, кто был младше подраться, типа, кто первый заплачет – тот проиграл. Я один и единственный раз выиграл, ходя на костылях у какого-то ущербного мальчика. Даже если бы я его не бил можно было бы предугадать исход, но эти подбадривания и провокации родили что-то животное. Мне сейчас очень стыдно за то что он плакал. Не думаю что этим людям светит хотя бы лучик того, что получит чел, потерявший палец…

Когда я потолстела — я помню точно. Это произошло стремительно, я как раз заказывала форменную юбку. Ну, знаете — менты раз в два года новую форму по нормам обеспечения получали, или можно было заказать пошить в спецателье. Другие ателье не имели сертификацию ментовские деньги за такое получать.

Мероприятие простое: приносишь свою старую юбку и говоришь: «Мне точно такую же, но только побольше». Но слов мало и мерки они всё равно снимали.

Приняли они мой заказ и назначили прийти на примерку через месяцок — у них всё работой завалено: и генералу шото внеочередное с позументами шьют, и вообще, они — одни, а ментов — много.

Я, конечно, за этот мелкий факт, да за такое длинное время, в памяти сильно подзатеряла, но когда-то и почувствовала, что чего-то не хватает, и на примерку прибыла. Короче, пришла, стою, меряю. И глаза у закройщицы, и всё лицо говорят, что шото оно не сходится с ожидаемым. Но ткань заготовки ещё перегруппировать есть куда. И мне назначили повторную примерку, шо с юбками такого сложного покроя, да в таком профессиональном месте — редкость дивная. Там даже штаны с кантом без примерки по одним меркам шьют, и чуть не в окно заказ скидывают: «На, кажется — твои».

Я про этот индпошив мундирный поясню, что существует он в малом объёме для сотрудников, которых старшина признал негабаритными, то есть централизованная поставка с фабрик особенности их телосложения не удовлетворяет.

А в старые времена, когда в ми/полиции не было такой текучести кадров и количества незаполняемых вакансий, то есть все служили свои железные «двадцать пять», а то и больше лет, то примерно с десятого года службы процент сотрудников попадавших в стандарты фабричного пошива начинал стремительно падать, а уж к двадцатому году выслуги составлял скорее мизерное отклонение от всяких половинок груш, бочёнков и других сложных стереометрических вариаций. Так что ведомственному ателье действительно было кого обшивать.

Короче, пришла я на вторую примерку прямой юбки, она опять что-то не очень. Но поскольку расстояние в днях было уже не «больше месяца», а натуральная неделька, то в обтяжечку я вписалась. Закройщица уже что-то подозревать начала и строго так на меня посмотрела, так что к обсуждению: «Что-то давит» я даже не приступала.

А чего меня так «нести» стало? Потому что у меня депресняк затяжной начался, мне в это время сильно в любви не повезло. Ну, как в любви бывает не везёт? Что там наш Лев об этом сказал: «несчастлива по-своему». Вот лично ко мне эта любовь на жилплощадь вселилась, и я через пару месяцев поняла, что- блин- не повезло мне в любви. И начали размеры стремительно меняться.

Холодно здесь, у вокзала, на полуосвещенной остановке, где громадные хлопья проклятого снега вьются вокруг как вампиры, и больно кусают за шею. Пустой город, пустые огни и пустая, пьяная жизнь на дне этого, каменного мешка. Таксисты, словно ночные падальщики проносятся по завьюженным улицам.

А я стою на остановке в надежде на последний автобус, потому как идти с новых микрорайонов до окраины в такую погоду и с таким настроением – паскудство.

Блядь, я знал, что мы только подъебнёмся в подъезде на девятом этаже и она пойдёт домой довольная и вроде как королева бала. Возляжет озябшая в теплую ванну, посмотрит телек и заснёт как кошка свернувшись калачиком.

Но моё тело шло пять кварталов до вокзала по трамвайным рельсам, съёжившись от ветра и колючего снега. Шло упрямо, глупо и безысходно.

Блядки, да это называется блядки. Это то, чем гордится моя страна со времен запуска первого спутника. Мы ходим по родной земле, родному городу, посёлку как пилигримы, как волхвы иль там миссионеры. Ходим в половой думе и мятой одежде.

Но сегодня я идти больше не мог. Я стоял на остановке и мысли слабо ворочались под тонкой шапочкой а ля «гандон». Зима старательно пела мне колыбельную, для вечного сна, а я слушал её и боролся с желанием присесть на скамейку в тени остановочного павильона. Уж там бы я дослушал эту песню до конца.

Однако на этой самой скамейке уже кто-то сидел в сером плаще, без шапки и в женских сапогах.

Её волосы, покрытые снежной сединой, рассыпались по плечам как водоросли. Лицо, белое словно сахар, было недвижимо и поразительно красиво. По-моему под плащом на ней ничего не было.

— Эй, гражданка, вы тут часом не охуели сидеть? – вежливо спросил я.

Она медленно подняла голову и черным, бездонным взглядом окинула мою фигуру. Я видел, что говорить ей не хочется — она дослушивала последний куплет зимней песни.

— Нихуя не замерзать – это приказ! – рявкнул я, и стал тормошить девушку словно мент работягу после получки.

— Мне не холодно – скупо ответила она.

— Тебе пиздец как холодно, дорогая, поверь мне, надо найти подъезд и там погреться – твердил я, зная, что в ближайших домах всё на домофонах.

— Не надо подъезда, ничего не надо – шептала она, обращаясь к кому-то вне реальности – «Отодрали и выкинули, чего ещё надо? Одежду выкинули по дороге, холод это даже лучше, чем ваши хачапури…»

Я понял обычную ситуацию, когда джигитам похуй чья-то сраная душонка, а надоевшее за день тело просто раздражает. Таких проституток выкидывают где попало и как попало.

А ведь она красивая. Да она даже сейчас красивее чем Снежная королева.

Вот только тепла в ней не осталось — это факт.

Я лихорадочно думал, как выдернуть её из тьмы, но в голове вертелась пошлая песенка какого-то Стаса Михайлова. Под неё мы танцевали с той, которая сейчас спит в теплой постельке.

И вдруг, просто как в сказке, к остановке подкатил последний, рейсовый автобус желто-зеленого цвета. Он светился салонным светом и габаритами.

Мягко раздвинулись двери, и я почувствовал тепло.

Сияние автобуса изменил лицо проститутки. Она улыбнулось мне. Да мне, а не автобусу она улыбнулась. Странно, но девушка смотрела на меня как на человека. Спокойно и ласково, без муки и напряжения.

Я помог ей встать и подняться по ступенькам общественного транспорта.

С каждым шагом она наполнялась жизнью иль как там ещё. Уже в салоне она обернулась и сказала – «Иди домой, парень, ты добрый, спасибо…».

Нихуя себе спасибо, а я чего это, не поеду что ли? Конечно, поеду.

И с этой светлой мыслью я стремительно вскочил на подножку автобуса.

Понятно, что я удивился, когда оказался на проезжей части в снегу и грязных льдинках. А последний автобус, качая габаритными огнями, поплыл далее от меня словно детство.

Вскоре он исчез за поворотом, где мерцала вывеска аптеки готовых лекарственных форм.

А я снова остался на мёртвой остановке наедине с холодом и рухнувшими в ебеня надеждами.

От такой несправедливости меня просто выворачивало наизнанку. Мне стало жарко, я был зол и неприветлив, когда меня забирали менты. За это меня ебанули дубинкой по ногам.

В «обезьяннике» были люди и я. Там и прошла вся ночь.

Утром дома грелся водкой с красным перцем и мёдом. Но меня весь день бесил чёртов автобус. Потом я просто о нём забыл. А, может, его и не было вовсе.

***

Человек существо из ряда вон, он недоверчив, глуп и жаждет новизны бытия. Но нет этой новизны, только всё та же любовь на продавленном диване, водочный перегар и праздник Пасхи. Ненужный, но веселый праздник. Куличи там и прочая поеботина.

Где мы были, кого видели — неважно. Наша компания потерялась ближе к часу ночи и каждый, избрав важный путь, уплыл по своим сторонам света.

Я брёл по Студёновской, вниз к церкви. Мне было приятно думать, что выпитое — хуйня по сравнению с ночной прохладой и моим мироощущением среды.

Практически пустые улицы и чья-то блевотина на тротуаре настраивала лютню моей души на мажорный лад.

Я шагал как в стихах Владимира Маяковского «ускоряя шаги саженьи». Особенно когда под горочку.

Их я заметил издалека. Трое ебашили одного. Били по-праздничному жестоко об асфальт и ногами.

Если вы думаете, что я замедлил шаг и осторожно прижался к кустам волчьих ягод в надежде переждать событие, то вы ошибаетесь. Причем глубоко и позорно.

Меня так же когда-то пиздили возле Детского мира. И это граждане не нравилось мне. Тогда к нам подбежал какой-то пацан, и мы вдвоём отбились от гопоты. Спасибо тебе неизвестный боец, пропавший в пучине памяти, но не забытый сердцем.

Так, что я кинулся вниз к пасхальному побоищу полный сил и отваги. Причем я орал отнюдь не гимн России и не святые псалмы, а грубые слова бригадира Иваныча.

− Стоять, блядь, коматозники, сейчас скорая приедет, разряд вам в душу бля-а-а-а-!!! — ревел я в пасхальное небо.

Те трое как-то по антилопьи встали, в тревоге озирая головами окрестности. А там был я нелеп, буен и, похоже, с тополиным дрыном в руке (подобрал по дороге).

Уже метров за пятьдесят до поля сражения от тех воинов на месте и следа не осталось, а ведь я так хотел въебать кого-то по виску, а уж потом как получится. Может меня бы тоже распиночили словно на ЧМ 2014 года. Это уже неважно.

Когда я подскочил к лежавшему на тротуаре бедолаге, то он тихо стонал как в церкви. Его кровища отвратно растеклась по асфальту словно портвейн «Кавказ». Он пытался смотреть на меня сквозь модифицированное лицо, похожее на пиццу, но похоже не видел всего моего великолепия.

Сто пудов, что ему отбили лёгкие и печень. Внутри кровоточит, ясно без вскрытия. Он был готов только к реанимации или ну сами понимаете…

− Ну что, совсем пиздец? — участливо спросил я.

− Похоже на то, чувак, они кольцо снять хотели — пошевелил он пальцами, на одном из которых блеснуло тонкое обручальное счастье.

− Хуёво дышишь, надо скорую звать — самому себе сказал я, прикидывая где поблизости таксофон без оторванной трубки.

− Не надо, сейчас автобус подойдёт, а там… — тихо перебил он меня.

Какие нахуй автобусы в этот час, разве что только рабочий со «Стинола». Там работяги как спящие кони едут в квартиры с телевизорами.

Но улица была пуста по-прежнему, словно предвыборная речь депутата. Только я ошибся, когда подумал об этом.

К нам, тихо шурша шинами, подкатил знакомый, городской автобус всё той же желто-зеленой раскраски.

Створки разверзлись, и свет проявил нас в ночи как на картине старины Ильи Ефимовича. Ну, там где Иван грозный и всё такое.

Я закинул руку избитого пацана себе на плечо и как с поля боя провел его к подножке автобуса. Транспорт мерно жужжал выхлопными газами.

Оказавшись на ступеньках, неизвестный парень, внезапно окрепнув, обернулся ко мне и пожал руку.

− Спасибо, братан, поехал я, будь осторожен… — спокойно ответил он и прошёл дальше в салон.

Там на черных, дермантиновых сидениях кое-где сидели одинокие люди, то ли спящие, то ли задумавшиеся.

Я тоже вошел в автобус, решив проехать несколько остановок до Сокола к круглосуточной «Дубинке», что бы пополнить запас алкогольных артефактов. И вы представляете — опять хуйня какая-то.

Только автобус тронулся, я снова оказался на грязной улице, рядом с громадной лужей крови.

Глупо улыбаясь, я смотрел на уходящий транспорт и в заднем стекле увидел привидение.

Нет надо срочно в ларёк за «девяткой».

Ну, как вы думаете, кого я там увидел? Да хуле там думать. Конечно её.

Да ту самую проститутку с той зимней остановки. Она улыбалась мне как актриса Вивьен Ли в фильме «Мост Ватерлоо».

Вот уж это я запомнил. Запомнил как самую реальную галлюцинацию в жизни. Вот только забыл номер маршрута того автобуса, который не хочет вести трудового человека до… ну короче туда, куда ему нужно.

Блядь, чёртов автобус! Ну, всех подвозит, а меня «кидает» словно пенсионный фонд в компании с министром финансов.
И я побрёл к ларьку.

***

Жара, жара здесь на рыночной площади. Солнце взбесилось как громадное, огненное чудовище и рвет кожу острыми, раскаленными когтями. Воздух сжался от боли, и не поддерживает нормального дыхания. А сердце просто решило за себя само…

Люди толпой колышутся как марево над автострадой.

Мои попытки идти прямо — тщетны и ненадёжны как женщины.

Я спотыкаюсь и падаю на колени перед фонарным столбом с вывеской «А».

Окружающие гадко смотрят на агонию и не подходят ближе. В такую жару даже бесы не придут на помощь человеку, пропившему всё и отравившему самую малость.

И этого достаточно, что бы понять — ты подыхаешь Bespyatkin. Подыхаешь просто, как безымянная дворняга в песке за гаражами.

Я рад тому, что никто не заглядывает мне в посеревшее лицо с мерзкой гримасой милосердия и не позвонит по телефону «03». Всем наплевать. И это великое счастье великого народа моей Родины.

Идите нахуй! Идите туда, где рождаются гламурные сплетни и проходит перепись населения.

А я вот тут, у столба повздыхаю о не рождённой песне лета, и пустив слюну на мостовую, положу голову как венок.

Краем глаза я вижу поток автомобилей в сизой дымке угарных газов. Они словно нелепый калейдоскоп кружат землю и моё уплывающее сознание.
И тут я вижу мой желто-зеленый автобус №2. Он приближается как волна из средиземного моря, в пене и прохладе. Он готов принять меня без проездного билета. Я знаю.

Я не удивлён, что из раскрытых дверей ко мне спускаются два человека. Парень и девушка. Он в помятой, окровавленной куртке, она в сером плаще и сапогах.

Поддерживая меня за мертвые руки, они заносят моё тело в салон.

Двери закрываются, следующая остановка… Интересно, какая остановка следующая?

Я полный сил и настроения сажусь на жесткое сидение.

− Мне до «конечной» — весело говорю я.

− До «конечной» ещё далеко — отвечает внезапно подошедшая контролёрша, пристально вглядываясь в мою душу.

− Он ведь с нами поедет? — спросила незнакомая мне, ТА проститутка.

− Походу с нами, смотри какие глаза — поддержал её парень в куртке с лицом разбитым в ТУ пасхальную ночь.

− А чего у меня с глазами? — заволновался я.

− Нормальные глаза — успокоил меня какой-то старик в малиновом, драном пальто, явно с чужого плеча.

Контролёрша продолжала смотреть на меня очень так пристально и недобро.

Остальные заметили её взгляд, и отсели на другие кресла.

− Что, что не так? — спросил я у женщины с толстой форменной сумкой.

− Да всё не так, никакой тебе «конечной», подвезём до магазина, там похмелишься, и дуй своей дорогой, нечего тебе здесь делать, рано… — ответила она и прошла по салону к водительской кабине.

Я дотронулся до плеча проститутки. Та обернулась, но во взгляде её темных глаз не было тепла, лишь холод зимней, привокзальной ночи.
Я дернул за рукав парня со Студёновской. Тот даже не повернулся, положив руки на колени, показывая, что разговаривать он просто не хочет.
И только старик- бомж улыбнулся щербатой, зловонной пастью.

− Поживи ещё, помучайся, паря, твоя остановка будет ждать тебя, не пропустишь, вот так то — только и сказал он.

В это же время автобус мягко как катафалк остановился напротив развлекательного центра с большим выбором бочкового пива и жареных «немецких» колбасок.

Двери неприлично открылись, нагло намекая, что мне пора бы съёбывать отсюда. Я недоверчиво окинул весь салон с мертвыми одиночками и покорно направился к выходу.

− Пока, граждане — только и сказал я.

Ответа я не услышал.

И только когда я остался один, на пустой остановке, лишь тогда заметил, что уже нихуя не лето, и жары как не бывало. Мерзкий осенний ветер пронизывал тело как рапира, и капли холодного дождя купали меня словно младенца в купели.

Я пошел прочь от остановки, нащупывая в кармане остатки денежных средств.

Да там хватит и на пиво, и на такси до «базы» и ещё чёрт знает на что. И ещё у меня была карточка «VISA», на которой было… бля, да вам не похуй что на ней там было.

А на автобусах пусть пенсионеры катаются, у них льготные проездные.

Моя дочь загорелась идеей заполучить в подарок My Little Pony. Уж не знаю, где увидела она эту игрушку, у подружки или по телевизору, но загорелась она так, что через какое-то время вся семья, включая собачку Жужу, стонала при упоминании об этой лошадке.

Естественно мы решили ребенку эту пони подарить, тем более на дворе был ноябрь, и Новый год уже проглядывал на горизонте. Месяц до Нового года мы стонали. О лошадке дочка трещала без умолку. Еще в начале декабря мы с ней торжественно написали письмо Деду Морозу, она нарисовала рисунок, все это положили в конверт и отнесли в сквер, где и положили в сугроб под елочку. По легенде, Дед Мороз именно там должен был найти письмо, чтобы исполнить желание.

Пошла я в магазин, смотрела разные детские игрушки для девочек. Честно говоря, если бы не было предварительного заказа, я бы выбрала другую игрушку. Но обещание важней всех личных желаний. Лошадка была куплена, упакована в соответствующую коробку и надежно спрятана. И вот Новый год. My Little Pony надо положить под елку, но дочка буквально сидит под елкой. И вытащить ее оттуда практически невозможно. Как ее оттуда только не выманивали, какие посулы не сулили. Она твердо решила поймать тот момент, когда Дед Мороз положит подарок под елку.

В результате помогла нам все та же собачка Жужа. Муж раздразнил ее в коридоре, она начала громко лаять (а в дверь-то никто не звонил), бабушка с криком: «Ой, Дед Мороз», — кинулась к дочке, та, естественно, бегом в коридор. А я в это время попыталась подсунуть коробку под елку. Донести до большой комнаты я ее не успела, а меня с коробкой в руках ребенок видеть не должен был. Бросила я ее прямо посреди коридора. Ну и тут же была разыграна сцена: Дед Мороз был, но до елки дойти не успел, так как Жужа не только облаяла его, но и укусила. Дед Мороз испугался, бросил посреди коридора коробку с подарком и убежал. Такая история оказалась даже интересней и правдивей.

My Little Pony дочка обожает, разве что не спит новой игрушкой. Ни в чем не повинную Жужу, естественно, отругали. А мы уверены, что хотя бы до следующего Нового года наш ребенок точно будет верить в Деда Мороза.

Наши потаённые потенциалы! Как интересно: смог бы я стать космонавтом? Ну, не тем, кого поймали и засунули как Белку- Стрелку, чтоб его там тошнило, а таким, чтоб в космосе по настоящему что-то в скафандре делать. Правда я не знаю точно, что они там в невесомости делают. Но ладно.

Или на земле. Вот в балете танцевать смог бы если бы занимался? Или только пятым лебедем в четвёртом ряду? Вообще какой он был — мой потенциал? Стоит ли писать Деду Морозу: «Верните меня в прошлое — там затерялось моё перспективное будущее!»

Теперь наука и это, конечно, может решить- с помощью клонов. Наклонировал себя сколько надо и загнал одного в космос, другого в балет. А сам сиди, чай пей и веди дневник наблюдений. И ответы получишь, и не устанешь, не обожжёшься, растяжки не получишь. Но клонов у меня нет, и приходиться делать выводы не располагая данными эмпирических исследований, то есть чистыми умозрительными путями. Исходя из косвенно свидетельствующих фактов.

И вот разительный факт номер один, указывающий на высокий творческий потенциал, произошёл у меня лет в пять на детском утреннике у папы на работе. Там под ёлочкой детки за призы рассказывали стишки. Это было не внезапно, мы с мамой тоже готовились: «Вот моя деревня; Вот мой дом родной; Вот качусь я в санках По горе крутой…» Видите, даже до сих пор помню! То есть лажи не было, и никто на халяву от Деда Мороза подарка не требовал.

Но все- все- все ребята, выступая передо мной рассказывали стихи о Снегурочке и Деде Морозе. Просто все! А я, значит, сейчас выйду и — про какую-то деревню, где ровно ничего интересного или волшебного не упоминается. Мне стало просто очень неловко за такой номер, как будто я в Париже на Неделе мод во всём позапрошлогоднем. Это не в какие рамки не входило. И тут я принял важное самостоятельное решение. Поэтому выйдя в свою очередь под ёлочку и осмотрев присутствующих…

Дальше… В конце мне, как и всем, хоть и несколько растеряно, но похлопали. Возможно детки ещё и повернулись к родителям за объяснением, но это было не важно, ведь добрая и красивая Снегурочка уже вручила мне подарок из мешка. А мама… Мама только сказала, что на меня что-то нашло.

Пусть я свою речь и не помню, но все необходимые слова: и «Дед Мороз», и «Ёлка», и «Снегурочка» в тексте звучали. За рифму не ручаюсь. Но она ведь -и не главное.

Помню лишь, как осматривая окружающих, я втягивал в себя воздух, и с мыслью, что ещё не достаточно, а надо бы и ещё добавить, я продолжал, и продолжал. Возможно, что у меня шли какие-то повторы, ведь сложно с первого в жизни экспромта сразу придумать окончание. А в какой-то момент Снегурочка взяла меня за руку и сказала: «Спасибо, малыш!»

Это был первый, но далеко не единственный факт, указывающий на наличие моего огромного творческого потенциала.

В годы былые, учась в школе, все наверное ездили отбывать трудовую повинность в колхоз. «На картошку» Ездили и мы. Класса с пятого наверное.

Иногда это была картошка. Иногда морковка. Иногда лен. С первых чисел сентября и до белых мух. Или как придется.

И вот случай. Классе в пятом, что ли. Ну, совсем мы еще маленькие были.

Назавтра наш класс по графику — на картошку. А сегодня погода возьми и испортись. Похолодало резко. Ночью за минус. Да и с утра не лучше. Ветер. Снег с дождем. Жуть, короче. Собаку из дома не выгоняют. Не то что деток малых в поле.

Собрались утром возле школы. Автобусы подошли. Ездили по три класса одновременно. Педагоги наши решают: ехать, не ехать. А чего решать, если все тогда решала партия и правительство? И РОНО. Короче, так никто и не взял на себя ответственность отменить поездку. И мы покатили.

Было с нами на три класса и два автобуса — три педагога. Две молоденькие учительницы, их и не помню уже. И незабвенная наша Маргарита Николаевна. Преклонных лет, крутого нрава, педагог милостью Божьей и бессменный наш завуч.

Чуток поподробнее о ней. Я ее знал не только по школе. Мы были соседями, и она дружила с моей бабкой. Но, что странно, никогда мои школьные шалости не становились достоянием родительских ушей по этой причине. Как бы сейчас сказали, не стучала завуч бабке на меня. Но я все равно, видимо, подсознательно корректировал свое поведение в соответствии с таким знакомством.

В годы войны Маргарита Николаевна была фронтовой медсестрой. На 9 мая она надевала кучу медалей. Охотно рассказывала, какая за что. Письма ей приходили со всего света. От спасенных ею и вытащенных с поля боя раненых, так я понимаю. Некоторые приезжали даже. Тогда, естественно, было весело, пьяно и шумно. А одно письмо я помню до сих пор. Вернее, не само письмо, а конверт, который Маргарита Николаевна показывала бабке. Там вместо адреса была такая примерно надпись. «Дорогой почтальон. Помоги пожалуйста. До войны в вашем городе жила Маргарита Смирнова. Адреса я не знаю. Мы вместе воевали. Найди Маргариту или ее родственников и передай это письмо»

Возвращаясь к истории.

Приехали мы на место. В контору совхоза. Кто-то из учителей пошел за разнарядкой. В конторе им говорят — вы чего, в такую погоду детей привезли? С ума сошли? Ну, в поле вам делать нечего. Мы, мол, даже своих не посылаем. Езжайте в картофелехранилище. Там хоть потеплее и без ветра. Найдете бригадира, она скажет, чего делать.

Приезжаем к овощехранилищу. Высыпали из автобусов. Учителя пошли искать бригадира. Возле овощехранилища и внутри перебирают картошку человек десять колхозниц. Утепленные, закутанные в полушалки, с красными руками и носами. Увидели нас, прервались, спины разогнули, стали кучковаться, переговариваются между собой негромко. Две наши молоденькие училки к ним и поперли. Где, мол, ваш бригадир? Тетечки эти деревенские стоят, смотрят исподлобья, и одна из них говорит учителкам: зачем, типа, детей-то в такой ужас привезли? А эти макаренки начинающие уже в конторе нравоучений наслушались. И тут еще… Одна и говорит: не ваше, мол, дело. Головку так высокомерно вздернув. Дурочка, ей Богу, как я сейчас понимаю. Нашла перед кем гонор показывать.

Тут-то тетки на них и поперли. С мата на мат. От души. Самым ласковым было что-то типа: сами идиотки и деток идиотами хотите сделать? Вы бы, сороки, своих сначала нарожали да понянчили… и т.д. и т.п. Вообщем-то все правильно тетки говорили. По содержанию. Но не по форме. Втоптали только-только нарождающийся педагогический авторитет в грязь. Все же это на наших глазах. Мы стоим, нам же интересно, чем все это кончится. Слов, опять же, столько новых, интересных.

Училки на пару стоят, краснеют, жалко как-то отбрехиваются: «Да как вы смеете!?», да «Мы вашему начальству пожалуемся! » Чем только распаляют праведный гнев колхозниц. Те потихоньку теснят своей плотной группой учителей и стоящих сзади нас к автобусам. Не прекращая рассказывать им матюками, что думают о них и их педагогических способностях. А так же о погоде, начальстве и советском правительстве. Неизвестно, чем бы все это закончилось. Может, поколотили бы тетки наших учительниц. Но тут появилась Маргарита Николаевна. Где она была все это время? Черт знает. Наверное, внутри овощехранилища разговаривала с бригадиром.

Она появилась со словами: «Что здесь происходит? » Перекрыв по мощности разом все крики. Тетки слегка опешили, но тут же воодушевились появлением нового достойного объекта своего воспитания. «А ты-то что, старая кошелка? Тоже ума не нажила? » — вот так примерно они ее встретили, если упустить мат. И вот тут Маргарита Николаевна проявила настоящий педагогический талант. Вот тут она дала! Встав между тетками и учителями, уперев руки в боки, она выдала та-а-ако-о-ое! … Ни описывать ни воспроизводить я это не берусь. Все сказанное до этого тетками по форме и по содержанию выглядело просто жалким детским лепетом. Одесские биндюжники, я думаю, вздрогнули. Ни до ни после я не слышал такого колорита. Мы-то маленькие были, не все понимали. Но тетечки поняли все. И прониклись. То, что челюсти у них отвалились — точно. У нас, кстати, — тоже.

Видя, что инцидент исчерпан и превосходство полностью на ее стороне, Маргарита Николаевна повернулась к нам и совершенно спокойно, как ни в чем не бывало, обычным своим голосом сказала: «Дети! Быстренько все рассаживаемся по автобусам»

И мы вернулись домой.

Это был конец октября. Или начало ноября. А к новому году Маргариту Николаевну проводили на пенсию. По возрасту-то ей давно пора было. Но причина, как я узнал позже, была не в возрасте. А в том, что на следующий день после описанных событий Маргарита Николаевна поехала в РОНО, и там авторитетно доказала, что отправлять детей в колхоз в такую погоду — не дело. Доказала примерно в тех же выражениях, что и накануне, успокаивая колхозниц. И после того, как завРОНО, молодой еще мужик, попытался пригрозить ей партбилетом, его увезли на скорой с сердечным приступом.

Неудивительно. Если учесть, что педагогическую закалку Маргарита Николаевна получала, будучи большую часть войны приписанной к штрафбату.

Но об этом я узнал гораздо позже…