Уведомления

В жизни каждого человека бывают моменты, когда он попадает в новый для себя мир. Когда вокруг все меняется и ты, находясь в центре этого вихря, наблюдаешь за разнообразием проносящихся событий, людей, впечатлений. Являясь одновременно участником и сторонним наблюдателем. Так было и со мной, когда я поступала учится. С одной стороны — это неизбежность, и, вроде, ты сам ее инициатор. С другой, вокруг, рядом появляется так много новых людей. Одни проносятся мимо, провожаемые взглядом. Или слегка цепляя нашу жизнь, оставляя мимолётное впечатление, которое забудется через год или два. А есть те, которые останутся в памяти навсегда, хотя знакомство было кратким.

Его звали Петр, высокий, худощавый, с фигурой пловца, отточенной водою формами. Но не в фигуре суть, а в нем самом. Он был поэзия. Как стих, звучавший в моей голове. Оторвавшись от родительского дома и впитывая людей, как губка, я кидалась в крайности. Все надо было успеть, со всеми познакомится и рассказать о себе. Заявить о себе, и не всегда мое поведение было правильным. Совсем не рассчитывала силы и возможности. Пока не появился он. Взяв в свои ладони мои руки и не отпускал, пока не разъехались обратно по домам. Мы были всегда вместе в те короткие дни. Мне стало легко, понятно, обозначились возможности и цели. В голове все легло на свои полки и новое так же свободно определялось в моей жизни.

Замечательное время. Один вечер запомнился особенно. Мы пошли гулять на реку Днепр, которая разрезала город причудливыми зигзагами. Над нами было возвышение и проносящиеся по дороге машины. Безлюдное место в самом центре города. Такое же безлюдное строение на реке, со временем уже невозможно было определить, для каких целей оно служило. Мы забрались на некое подобие крыши и, глядя на темную воду, целовались. Без слов. Зачем слова, когда кто-то невидимый внутри тебя творит свою прекрасную поэму. Мы ласкали друг друга, не замечая редких прохожих с виляющими хвостами и смущённо покряхтывающих. Наши поцелуи охлаждал легкий августовский ветер, что бы снова и больше ощутить горячее дыхание на коже. Каждое прикосновение было лёгким, нежным, сдерживаемым внутренней силой, что бы не нарушить прекрасное произведение, создаваемое прямо здесь и сейчас и звучащее внутри каждого, сливающееся в унисон где-то далеко за границами чувственных наслаждений.

После мы снова ушли гулять в теплую ночь повинуясь безмолвному порыву. И там, страсть нашла свой выход. Под утро, ещё затянутое дневным жарким смогом и наступающим лёгким туманом, на плоской деревянной лавке в центре города, Петр подвинул меня к себе. Пальцы сами проникли под белье, в разгоряченную плоть, находя свой отклик во всем теле. Нас била дрожь, с каждым движением приближая тела, проникая друг в друга. Ловя дыхание, поцелуи, нежность, наслаждаясь молодостью и страстью. Давая вырасти, пусть и ненадолго, крыльям беззаботности, любви, отчаяния.

Как ни странно, но я помню проходящий мимо патруль, редких полупьяных прохожих и то, как лезли обратно в общежитие, через открытое окошко. Я помню все это как бы со стороны, как и мои дальнейшие дни, в качестве абитуриента. Видимо, тот утренний туман, заполнив собою меня, отпечатал в памяти ту самую поэму. И только постепенно, рассеиваясь в лучах новых впечатлений и неизбежных будней, этот стих звучал все тише и тише. Но все же оставшись навсегда в глубинах памяти прекрасным произведением, утерянным автором.

Скромный парень привёл к себе домой девушку. А девушка, мягко говоря, недалёкая. Парень мнётся, не знает, с чего начать, как ей на секс намекнуть. В конце концов не выдерживает и говорит:
— А давай в кроватку ляжем — и тогда обоим будет приятно!..
Девушка:
— А при чём тут обои?!

Блондинка говорит подруге:
— А я выхожу замуж за капитана!
— А почему ты думаешь, что он капитан?
— Как же — у него на погонах буква "К"!

Проснувшись, еще даже не открыв глаза, он почувствовал вкусный запах. Что-то мясное, горячее! В его доме уже лет 20 не бывало таких запахов! Перегар, сырость, часто запах мочи — вот ароматы населявшие его жизнь.

В дальнем углу комнаты, у печи, сидела его жена, Вера, проклятая старая ведьма. Но не она сейчас интересовала Ивана Максимовича. Его интересовало то, что бурлило в кастрюле, на печи. Еда, наверное суп, и похоже что с мясом! Он только сейчас осознал насколько соскучился по хорошей, вкусной еде!

Последние лет 20 он, да и вся его семья, беспробудно пили, разумеется и если что попало, а то и не ели вовсе.

— Проститутка! Проститутка, что там у тебя? Дай пожрать, сука!

Похоже, это ничуть не оскорбило Веру, в этой семье такие отношения что… За годы пьянства здесь установились эти «порядки». Он, Иван Максимович, бил жену Веру, пытался бить дочь, сорокалетнюю Светлану. Муж Светланы, зять Ивана Максимовича, бил его, бил его жену, бил его дочь, бил его внуков… Все били друг друга, на оскорбления здесь уже почти не обращали внимания.

Старуха подняла с пола мятую посудину, налила из кастрюли в нее суп.

— Жри, падла. Может подавишься.

Приятного аппетита своему мужу ,мужу с которым прожила почти всю жизнь она не пожелала. Да и не было в этом необходимости. Иван Максимович, увидев в супе большой кусок мяса, стал руками пытаться выловить его из тарелки, даже забыл спросить ложку. Беззубым ртом вцепившись в кусок мяса, он задыхался от удовольствия! Подумать только, ведь когда-то кусок мяса не произвел бы на него никакого впечатления.

Да что там? Раньше жили как люди, теперь же, спились. Как только все рухнуло, закрыли Совхоз, фабрику в соседнем селе ,отменили автобусное сообщение, работы не стало. Попивали, конечно, и раньше, все в деревне пили, но тут-то вымирать деревня начала по-настоящему. Сейчас в «Искре жизни» только два дома, его и Катумовой, такой же старой ведьмы, как жена его, Вера. Кругом только развалины, рухнувшие дома, заросшие сором и лозиной. Люди уехали в город, кто умер от старости, кто от вина, кто сгорел вместе с домом по пьяному делу, кого просто убили. Не хорошее место, дикое, грязное.

Жила семья Ивана Максимовича только за счет пенсии, его и жены. Дочка не работала, муж ее тоже. Было у него еще два внука и внучка. Внуки постарше, им наверное уже лет по десять,их забрали в интернат, дома они теперь не появляются. Внучка младшая, Даша, еще жила с ними, ей нет и шести лет. У нее какие-то проблемы с головой, отсталость разворачивается как там это называется? Ее тоже хотели забрать, но она не годится в обычный интернат, стали искать для нее специализированное место да, похоже, так и забыли про нее. Хорошая девочка, веселая, белокурая, не красавица правда, но больной, глупой, не назовешь…Хотя специалистам лучше знать, что там еще могло родиться от этого идиота — Ильи?! Говорил же он Свете «не связывайся с алкашем, не послушалась. Теперь и детей отняли, и дочка больная, и пьют всей семьей как последние скоты. Дом рухнет скоро, сгнил весь, ремонтировать некому, зарсали все! Это Верка виновата, велела Светке с муженьком приходить, жить к ним. Сам бы он его ,урода этого, Илюшу, никогда бы и на порог не пустил!

— А где мясо то взяли, пенсию получили? — закончив со своим супом, начал старик.

— Получили, почтальонша то, твою пенсию давать не хотела! «Будить» говорит в «чужие руки давать деньги не положено». А ты пьяный спал, тебя же не добудишься.

— Ну дала же?

— Дала, дала…

— Вино то есть?

— В бане, у Илюхи. Ступай, нальет.

Конечно нальет! Ест, пьет за их счет, еще бы он не налил! Насилу поднявшись с кровати, Иван Максимович вышел в сени. На полу стоял большой таз, полный мяса! Ого, да тут пол его пенсии! С ума сошли? Рядом с тазом ведро с помоями, оно возвышалось на горке желтого льда. В их семье не было метких стрелков. От увиденного суп в желудке забурлил, начало тошнить, сдержав рвоту старик вышел в холод улицы.

Был уже декабрь ,морозно, но снега почти не было, лишь немного он белел под смерзшейся, желтой травой.

Вечер, еще не стемнело, солнце только коснулось макушек деревьев на горизонте. Что-то красное было разлито по всему двору, солнце на мороженой земле?

Нет, похоже на кровь. Да, это кровь! Тут кого-то явно забили! Может собаку? Нет, с собаки не возьмешь столько мяса, целый таз! Наверное Илюха козу увел с соседней деревни, ну и пусть. Посадят его и хорошо, перед смертью хоть поживем со старухой спокойно.

Баня представляла из себя что-то больше похожее на сарай, только с трубой. Да и дом был такой же, только больше. Да ,они отбросы, живущие в гнилом сарае, гниющие вместе с ним, заживо.

Иван Максимович понимал это, часто ловил себя на подобных мыслях и от этого становилось не по себе. Тогда он наливал стакан полнее и заливал свою горечь, горечью вина. Вино — так они называли все спиртное, чаще всего это был спирт ,не понятного происхождения, или самогон с таблетками димедрола ,другого в окрестностях не продавалось.

По двору были разбросаны какие-то бочки, колеса, у рухнувшего забора, на боку, к земле примерзла детская коляска. Пустая собачья будка была обмотана цепью. Не хорошее место, дикое, грязное. Придерживая штаны, старик зашел в баню. Здесь не было света, было холодно и темно. Старые глаза не сразу заметили в углу, на драном диване, фигуру дочери. Света сидела, укутавшись в грязную шубу и казалось, невидящим взглядом смотрела на отца.

— Ты что здесь? Иди в дом, замерзнешь. Выпить то у вас есть?

Ничего не ответив, она указала на хлипкую дверь, отделявшую предбанник от самой бани.

Из-за двери слышались звуки, шаги, голос Ильи, Дашкин веселый смех.

Толкнув дверь, Иван Максимович, увидел в сумраке фигуру Ильи, он наклонился и что-то говорил на ухо белокурой Даше, она хихикала и качала головой. За силуэтами родных было что-то массивное, белое. Присмотрелся, стал различать детали. Толстая, голая женщина была подвешена к потолку, вниз головой.

Старик не мог поверить своим глазам, ужасная сцена между тем развивалась.

Ни на что не обращая внимания, Илья приподнял груди женщины, они свисали к полу, почти касаясь ее подбородка. В правой руке мужчины что-то сверкнуло. Без колебаний Илья ударил ножом в шею женщины, тело вздернулось, все напряглось, она открыла глаза, они были полны ужаса!

Илья прокрутил нож в шее, попытался разрезать горло, сталь рвала плоть жертвы.
Когда она попыталась закричать, вышло лишь хрипение вперемешку с бульками. Нож вышел из плоти, кровь хлынула на лицо женщины, заливая глаза.

Маленькая Даша кинулась ближе к телу, руками лезла в разрезанную рану на шее женщины, затем стала облизывать свои ладони, с удовольствием слизывать горячую кровь женщины с пальчиков. Дашенька измазала все лицо кровью почтальонши, шею, свою курточку…Она азартно продолжала хватать льющуюся кровь и пить ее, обсасывать свои ручонки.

Старик почувствовал как ноги его подкашиваются, ухватился за дверь, та отворилась настежь, сильно ударив о стену. Он все-таки не удержался и завалился на одно колено. Илья и Даша обернулись к нему, у них были дружелюбные, довольные лица. Глаза Даши горели счастьем, которого он никогда раньше в них не видел.

— Я хочу пить ее, деда! Я хочу пить ее!

Мужчина резко вскочил на ноги и кинулся прочь из бани! Что за ужас? Разве такое может быть в жизни?! Почтальоншу забили как скотину! Человека! В его бане, на его глазах, его же зять! А Даша? Она словно маленький упыренок! «Я хочу пить ее»! Господи!

Но где же муж почтальонши, он всегда помогал ей, в их деревню он точно всегда сопровождал ее… Следы крови на мерзлой траве моментально ответили на его вопрос. Его убили раньше, на много раньше, наверное еще вчера, когда он спал пьяный. Вот откуда столько мяса, вот откуда тот вкусный супчик! Этой мысли желудок старика не выдержал, его рвало, рвало до боли! В доме Иван Максимович кинулся, рассказывать об увиденном, жене.

— Не кричи, дурак старый! Нам хоть будет что есть. Иль тебе супчик не понравился?

— Дура!!!

Тяжело размахнувшись, старик удалил жену кулаком. Удар пришелся сверху, по голове, старуха охнув ,упала на пол.

— Ведьма! Людоеды! — он метался из комнаты в комнату, горы хлама, но нет нужного! Наконец он нашел топор, побежал в баню.

Старик понимал что женщина уже мертва, он никого не спасет, но по другому он не мог поступить, он не мог оставить жить этого упыря.

Входя в баню, Иван Максимович вдруг почувствовал жар, будто баня была протоплена. Как же, ведь еще минуты назад здесь был мороз? Что-то липкое скользнуло по низу живота и ногам. Он увидел руку Ильи у своего живота, нож был уже в теле, в этот же миг пришло жжение в области удара, живот скрутило. Старик склонился вперед, Илья за плечё вдернул его в предбанник, не вынимая ножа и все еще держа его в правой руке. Прижал жертву спиной к стене и начал наносить удары ножом, два или три…

Иван Максимович уже не чувствовал боли, лишь жар, разливающийся по телу, толчки ударов. На удивление, за момент перед темнотой в глазах ,пропала горечь, что мучила его последние годы. Горечь никчемности его жизни ушла, осталась легкость.

Маленькая Дашенька попрыгивала и хихикала, почти привизгивала.
— Я хочу его пить!

Тимофеев Геннадий. 

— 10 пачек презервативов пожалуйста.
— пакетик нужен ?
— нет спасибо она хорошо выглядит.

Снова серые выходные ммм… Обычно не пишу про то как провожу свое свободное время на блоге. Но сегодня напишу, ибо делать совсем нечего…

И так пятница… Придя с работы не лег спать, так как в ночь с четверга на пятницу спал порядка 14 часов Оо. В пятницу спать особо не хотелось. Пришел значит с работы, отвез родителей на дачу. Позвонили друзья позвали на турбазу, но на турбазу не поехал, денег не особо много, да и планы у меня были другие. Планы они вообще есть всегда, но зачастую они ни с кем не согласованы и в итоге ничего не получается, как ничего не получилось и в этот раз…

От нечего делать поехал вечером в город, покататься… люблю кататься один по ночному городу…Покатался до 2:30, на обратно дороге зарулил в Сигму, купил что похавать и пива. Поехал домой в надежде посмотреть свежи — скачанный сериал и попить пивка. Но фиг там, случайно заехал к Ариане и завис там часа на полтора. Приехал домой, допил пиво, лег спать.

Суббота…

Разбудила меня, как не странно аська: забыл перед сном громкость убавить на колонках. В час дня проснулся от воплей аськи. Немного повалялся и встал посмотреть кто мне пишет в столь ранний для субботы час. Встаю подхожу к ноуту, а там несколько сообщений от Варда со следующим содержимым: «** Это сообщение было заблокировано сервером ICQ ** Отправитель забросал сервер сообщениями.»..

Как обычно посидел в трусах перед компом пару часиков, забрел на канал #odinochestvo и встретил там Машку. Машка меня позвала в город поменять кроссовки, ну я и поехал, какая мне разница, что дома сидеть, что в Адидасе…

Поменяли кроссовки, причем по моему паспорту (надеюсь на них не висит никакая мокруха). Заикнулся, что хочу найти кеды адидас зеленые с желтыми полосками, и Маша потащила меня по всем магазинам окрестности. Я еле выдержал такой длинный поход по магазинам, но мне кстати понравилось, Машка шарит где и что надо покупать. Договорились, что как только мне что-нибудь понадобиться она потащит меня в нужные магазины.

Приехал домой, сижу бездельничаю, что делать вечером и ночью ума не приложу, хочу что-нибудь нового… Задолбало одно и тоже, город, машины, пиво, древлянка, скамейка, пиво…

Наш самый старый наладчик, Дмитрий Пахомович Колобко, ударился в восточный мистицизм. Толи хотел дожить до ста лет, толи научиться обращать воду в вино. Но одним пасмурным осенним понедельником, он заявил в раздевалке:

— Нет, мужики, я не буду.

Серега Гонтарев, от такого чуть бутылку не уронил и даже, чего с ним не случалось еще с ПТУ, пролил две капли беленькой на застеленный газетами стол. Остальные тоже некрасиво открыли рты. Коля Втулкин, даже попробовал пощупать обширную лысину Пахомыча, на предмет жара и прочих белых горячек. Конечно, работяги не впитывали истину, что не опохмелившись к работе не приступай, с молоком матери. Скорее с батиным портвейном. В коллективе и раньше появлялись трезвенники и кое-кому удавалось этот диагноз держать годами. Таких жалели и считали убогими.

Но Пахомыч был мужик-кремень. Уж от кого не ожидали такой подставы, так это от него. Народ зашумел. Высказывались версии. Может прихворал человек, лекарство редкое пьет, с водкой несовместимое, заграничное. Конечно заграничное, потому что у нас все болезни, включая алкоголизм лечатся в первую очередь водкой.

Однако у нас демократия, так что насильно никто заливать не будет. Ну сошел человек немножко с ума, так может еще вернется. Бывает. Разложили на столе закуску. Коля принес свою знаменитую квашенную капусту. Этот рецепт, пытались выведать у его жены, все женщины округи и две иностранные разведки. Ядреная, говаривал про нее Коля. И про жену и про капусту. Про жену не знаю, а капуста была не ядреная, а ядерная. Похоже супруга квасила ее на смеси царской водки и зарина.

Антоха Ворожеев, привез из села сала. Не странное нечто продаваемое в супермаркетах и стыдливо обозванное «шпик», а запчасти от хряка по кличке Депутат. Антоха человек добрый, отзывчивый и резать поросенка Борю или Мишу ни за что бы не стал. Потому у него в хозяйстве были Депутат, Мэр и свиноматка Зоя Павловна, очень похожая на начальницу цеха. Эту безобидную свинюшку рвалось зарезать половина мужиков цеха. Что многое говорило о характере и авторитете начальницы.

Лучок, чесночок, черный хлебушек, самогон и табачный дым, создавали в раздевалке тот непередаваемый уютный аромат, от которого дохли тараканы и комары. Заводских крыс такое амбре не брало, но запах от рабочей одежды и обуви вызывал у них анабиоз, так что в мужской раздевалке выживали только мужики.

Пахомыча пригласили за стол, чисто закусить за компанию, авось одумается. Но седой передовик и тут всех вогнал в ступор:

— Мужики, убоину вкушать грешно! От этого чакры отваливаются и третий глаз закрывается.
Повисла гнетущая тишина. Все понимали, что надо спасать человека, но как? Петька Золотарев нашелся первым:

— Пахомыч, так ты колбаски пожуй. — делая афроамериканский хот-дог, то есть лапоть варенки между двумя кусками черного хлеба — При ее изготовлении ни одна живая душа не погибла! Если, конечно, несчастного случая на производстве не было.

— Нет, товарищи, — звонко, как комсомолец перед фашистским расстрелом, отчеканил он — я теперь на сыроядение перешел.

— Чего? — даже не понять было кто сказал, похоже выдохнули все одновременно, правда не все цензурно.

— Теперь буду только сырые овощи, фрукты и злаки употреблять. — уже мысленно примеряя на себя рваную рясу пророка, поучал Пахомыч — А когда дойду до просветления, то буду Солнцем питаться, светом чистым, туды его на четвереньки!

Пахомыч в чистой, отутюженной спецовке, по строевому чеканя шаг, вышел из раздевалки. И тут же напоролся на Зою Павловну. Скачущая как взбесившийся немецкий танк в степях Украины, она уперлась в ищущего просветления. Потянула носом воздух. От наладчика пахло толчеными зернами маиса, тертой морковкой, салатом из одуванчиков, одеколоном и семечками. Одухотворенный взгляд и внутренний свет идущий от него, начальница трактовала по своему:

— Пахомыч! Да чтоб тебя в вытрезвителе прописали! Какого барабана ты на работе с утра пораньше в хомуты устаканенный?!

— Доброе утро, Зоя Павловна. — с достоинством, как и подобает просветленной личности, начал беседу Пахомыч — Вы несколько ошиблись, я трезв аки херувим небесный…

— Что ты тут мне конвейерную ленту лохматишь? — Зоя Павловна переходила на ультразвук. Хорошо, что цех был построен при Сталине и был рассчитан на прямое попадание водородной бомбы, хотя трещины по фундаменту все же пошли. — А то я тебя трезвого не видала? С утра и во фланцы завинтился! Брак ты восемнадцатого сорта!

Зою Павловну можно было понять, за двадцать шесть лет, что Пахомыч отдал родному заводу, трезвым он появлялся на производстве три раза, случайно и недолго. Начальница включила переднюю передачу и рванув рычаги на себя, понеслась дальше. Немезида местного значения искала новую жертву.

Но беды Пахомыча только начинались. Как назло с сверхсовременного отечественного полировочного станка отвалилась последняя проволока и изолента. Чудо отечественного станкостроения издало предсмертный хрип и, весело разбросав шестеренки по цеху, объявило самому себе майдан. Причем полный.

Нецензурные мысли стали проникать не только в головы простых наладчиков, но даже одухотворенных, в лице Пахомыча. Особенно после того, как пришлось ломами делать тонкую доводку сего агрегата. До обеда техника капризничала, а работяги звали маму станка. Наконец плюнув, наладчики пошли обедать.

При кровавых репрессиях советского режима, на заводе работало три столовых, но обрадованные демократией и свободой труженики лично, под угрозой увольнения, изъявили радостное желание их закрыть и таскаться на производство с банками и тормозками.

С замиранием сердца, все ждали, каких же заморских яств вытащит из потрепанной сумки Пахомыч. Ведь просветление это вам не хухры-мухры, на макаронах с котлетой до Нирваны не доберешься. Как выяснилось, выйти из колеса Сансары Пахомычу должно было помочь яблоко и два помидора. Сверху этот банкет стыдливо прикрывался листиками салата. Вместо настолько круто заваренного чая, что им можно красить заборы, Пахомыч принялся пить какую-то подозрительную желтую водичку. Это был зеленый чай без сахара.

Самое вкусное и полезное в зеленом чае, это конечно чувство собственного превосходства. Которым и лучился Пахомыч, осознавая собственное очищение от мирских забот.

Впрочем, мирские заботы обладают вредной привычкой не спрашивать, когда им припереться. Сразу после обеда, половину мужиков отправили переносить металлом, гордо именуемый «ремонтным фондом», из одного угла в другой. Рабочие, спросили, конечно, зачем заниматься этой деятельностью. Им ответили, в основном рассказами о их предках и их половых излишествах.

Тут-то и открылась одна подробность сыроядения. Индуистский йог, питающийся травой, Солнцем и аурой, никогда не пробовал перетащить ржавую железяку, весом в сто килограмм. Не сказать, что остальные работяги были в восторге и проделывали это с улыбками на лице, но утренняя водка работала как реактивное топливо.

Вечером Пахомыч не стал задерживаться, пояснив всем, что спешит на занятия йогой. Все честно попытались представить круглого со всех сторон наладчика в позе «собаки». Коллективный образ ужасал и навевал мысли о средневековых пытках. Задумчивые и тихие, мужики приговорили по стакану и стали собираться. Серега Гонтарев задумчиво произнес:

— Не к добру это, мужики. Ох не к добру…

Серега оказался прав. Поскольку наладчик обладал характером упрямым, то трезвый образ жизни держал уже вторую неделю. Среди женской половины коллектива поползли слухи о непьющем Пахомыче. В округе с работой туго и на родном предприятии работали семьями. То есть жены и тещи стали передавать из уст в уста, легенды о пользе сыроядения. Женская фантазия, рисовала в воображении образ непьющего мужа. Да еще и прокормить «этого борова» легче на морковке и брюкве. В общем мужики чуяли надвигающуюся беду.

Была проведена войсковая операция. Закуплено две бутылки вина и бутылка казенной водки, а так же полкило пряников. Все это изобилие было выставлено на стол в пятницу вечером. Под надуманным предлогом заманили Иру, жену Пахомыча.

— Мальчики, — прощебетала Ира присаживаясь за стол — а у вас сала или котлеток нет?

Впервые в истории было придуман новый бутерброд: сало с пряниками. Пахомыч озаботился не только собственным просветлением, но и духовным здоровьем близких. От чего в их квартире исчезли любые признаки мяса. Холодильник был отключен за ненадобностью, ведь мешочки с семенами можно было хранить и на полке.

— Я-ж как птица скоро буду! — застонала Ира, вгрызаясь в котлету — Гадить одними семенами. Унитаз разбить боюсь. Хотя с такой здоровой пищей, он скоро вообще не нужен будет, паутиной все зарастет под юбкой.

— Ужо муж-то проветрит! — заржал неделикатный Антоха.

Ира расплакалась. Сыроядение, не только ведет к просветлению, но и противозачаточное хорошее. Мужики заухмылялись. Вот она, если так можно выразиться, ахиллесова пята Пахомыча. Для воплощения второй части войсковой операции по освобождению, мужиков от ужасов просветления, была выловлена в коридоре Танька Черноклюева. Под клятвой о неразглашении, по большому секрету, ей сообщили, что от семян только воробьи хорошо к воробьихам пристают, да и то, только раз в год.

Танька работала официально кладовщицей и была неофициальным СМИ завода. Ровно через два часа, об этом прискорбном для дам факте, знали все на заводе, включая глухую семидесятилетнюю уборщицу Тиховновну.

Ореол праведника с Пахомыча сгорел под мартеновским пламенем, осуждающих взглядов женщин. Вершить суд взялась Зоя Павловна. Запершись в кабинете с несчастным наладчиком, она ревела как прибой вселенского потопа. Слов не разобрать, но краска с внешней стороны двери отлетала лихо.

Против ожиданий, Пахомыч вышел из кабинета на своих ногах и даже целый. Только очень задумчивый. Взял три отгула и с женой укатил в какую-то глухомань. Вернулся на работу довольный, веселый, на обед угощал всех пловом с бараниной. Ира тоже повеселела и даже помолодела.

Вот только от водки, Пахомыч все равно отказался. Сказал, что удовольствия не получает, а хлебать из привычки неохота. Странно, но это подействовало куда лучше пламенных проповедей, многие ребята перестали заливать в себя, но это уже другая история.